«Последствия аварии», – сказали врачи. Олег очень помогал мне с похоронами. И хотя за это время он успел не то что бы жениться, но кого-то себе завести, все равно считал своим долгом меня опекать. После похорон начались неприятности с Горацием. Не понимаю, каким образом, но когда Валентин Сергеевич лежал в больнице, пес знал, что хозяин вернется, и воспринимал мое присутствие снисходительно. Но после смерти Валентина Сергеевича, хоть я и врала Горацию безбожно, что хозяин жив, только подлечится и вернется, ротвейлер все понял и возненавидел меня ужасно. «Его нет, а ты здесь, – говорил его взгляд, – лучше бы тебя не было». Нервы мои после всего пережитого были не в порядке, я не смогла найти правильную манеру поведения с собакой. Мы ссорились, и однажды Гораций меня покусал. Здорово, до крови. Олег вышел из себя и сказал, что это – последняя капля. – Так больше продолжаться не может! – кричал он, забинтовывая мне руку. – Это опасно, наконец. – И что ты предлагаешь? – устало спросила я. – Его надо усыпить! – Да? Вот так просто взять и усыпить абсолютно здоровую собаку! Только потому, что он мне мешает? И как ты это себе представляешь? Я сейчас возьму Горация и повезу его в клинику? Или, возможно, это сделаешь ты? – Я не могу, – угрюмо произнес Олег, – мне жалко. И вообще, можно вызвать сюда. Есть такая служба, приедут и заберут. – Угу. И кто будет звонить? И кто заведет его в фургон? Ты не можешь, а я, значит, могу? А ты подумал, каково мне потом будет жить в этой квартире, если единственную просьбу Валентина Сергеевича я не выполню? Значит, квартиру и дачу я беру, а собаку – на помойку? – Но ведь он загрызет тебя до смерти! – Да ладно тебе, не пугай! Когда Олег ушел, я нашла Горация возле пустого кресла его хозяина. Он смотрел виновато. – Ага, значит, совесть заела? Это кто сделал? – Я показала забинтованную руку. Гораций тяжело вздохнул и отвернулся. Когда я немного разобралась с делами, то отправилась в Сбербанк и с изумлением узнала, что у Валентина Сергеевича, оказывается, лежит там куча денег. То есть это по моим масштабам. Разумеется, на эти деньги нельзя было бы прожигать жизнь где-нибудь на Гавайях, но их вполне хватит, чтобы не работать целый год, да еще и на черный день останется. Года мне много, а вот несколько месяцев спокойной жизни очень даже нужны. Потому что, вместо того чтобы портить глаза за компьютером, переводя малограмотные детективы и рекламу косметики или вдалбливать в тупые школьные головы неправильные глаголы, я смогу заняться по-настоящему интересным делом. Имея столько свободного времени, я наконец закончу перевод своего любимого Бельмона. Аристид де Бельмон, «Утраченная добродетель». Самый потрясающий любовный роман, который мне довелось читать в своей жизни. И хоть автор его жил в семнадцатом веке, куда до него всяким современным дамам! К тому же еще красочное описание характеров, увлекательная интрига, богатый и образный язык! Я просто обязана донести все это до российского читателя. В свое время в одном крупном издательстве мою идею перевести роман одобрили, но предварительный договор заключать отказались и аванса, разумеется, не дали. Но сказали, что роман обязательно возьмут при условии, что будет хороший перевод. Раньше у меня не было времени, а уж теперь-то я позабочусь, чтобы перевод был отличный. Решено, отменяю все уроки, не беру больше мелких переводов, буду работать над Бельмоном и гулять с Горацием, заодно и отношения наладим. Оказалось, однако, что судьба решила подкорректировать мои планы, потому что работа над Бельмоном продвигалась медленнее, чем мне бы хотелось. Во-первых, Гораций требовал ежедневно не менее двух сорокаминутных прогулок и полноценного собачьего питания, во?вторых, меня одолели мужья, а в?третьих, ко мне повадилась Луиза Семеновна, а это бедствие было похлеще мужей. Мужей у меня трое: Артем, Олег и Евгений. Нет, если в хронологическом порядке, то Артем, Евгений и Олег. И хоть внешне, да и по характеру они все очень разные, но есть у них одно общее качество: они все начинают хорошо ко мне относиться только после развода. Они так обо мне заботятся, что язык не поворачивается назвать их бывшими. Такое вот бразильское кино «Донна Флор и три ее мужа». Донна Флор – это я. За Артема я выскочила на первом курсе университета, потому что мать, как я уже говорила, была занята своей личной жизнью и не смогла меня вовремя отговорить. Да она бы и не сумела, потому что я втрескалась в Артема, как ненормальная кошка. Откровенно говоря, было во что. Сероглазый блондин под метр девяносто, и от всей его личности исходила такая наглая сила, что устоять было невозможно. С очаровательной и непринужденной грубостью он привык брать все, что ему в данный момент хотелось, даже не брать, а просто протягивать руку, и ему это вкладывали. Но делал он все невероятно обаятельно. Поэтому девчонки, да и женщины постарше бегали за ним пачками. Он выбрал меня из-за жилплощади. Он так прямо и говорил, а я думала, что он шутит. После свадьбы оказалось, что он просто отложил других дам на время, достаточно короткое. Из-за него я перессорилась со всеми подругами, и до сих пор их у меня нет. Тем не менее мы прожили пять лет и расстались, когда у меня окончательно лопнуло терпение. После меня у Артема было две жены, они выдержали еще меньше. И наконец он женился на толстой добродушной художнице старше его на семь лет. Ей наплевать на его романы, причем не напоказ, а на самом деле она относится к его девицам совершенно спокойно. И, странное дело, как только Артем понял, что она не притворяется, у него, что называется, пропал кураж, и он почти угомонился. Девицы же, введенные в заблуждение приветливым голосом Артемовой жены по телефону, принимают ее за его мамашу и сразу же дают задний ход, потому что считают, что Артем живет по принципу «жен много, а мама одна», и связываться никто не хочет. Забыла сказать, что жену Артема зовут Неонила, и она действительно хорошая баба. Меня Артем никогда не забывал, частенько навещал, особенно когда я была, как он выражался, «на безмужье». В последнее время его визиты меня несколько раздражали, но это было ничто по сравнению с посещениями Луизы Семеновны. Она объявилась недели через три после похорон Валентина Сергеевича. Сначала она надоедала мне по телефону. Бесконечно извиняясь и выражая сочувствие по поводу потери близкого человека, она представилась давней его ученицей, последовательницей и соратницей. «Вы не представляете, какой это был выдающийся человек!» – причитала она бесконечно, так что наконец я не выдержала и холодно сказала, что очень хорошо себе представляю, каким человеком был Валентин Сергеевич, а что ей, Луизе, собственно, от меня угодно? Она тут же откашлялась и перешла на деловой тон. Покойный Валентин Сергеевич много работал дома. И хранил дома свои статьи и разработки. Кроме этого, он хранил дома материалы своих учеников и соратников, которые они давали ему на отзыв и вообще почитать. А она, Луиза, тоже когда-то работала с Валентином Сергеевичем и даже вместе они собирались опубликовать одну работу, тут она выдала какое-то длинное химическое название, от которого у меня сразу заболели зубы. Но в последний момент не опубликовали. Это было лет восемь назад. И теперь Луизе вдруг срочно понадобилась эта работа, потому что она пишет монографию, а свой экземпляр статьи у Луизы пропал после переезда на другую квартиру. Так уж получилось, не зря говорят – переезд хуже пожара. Всю информацию Луиза выдавала мне по частям, потому что слушать ее телефонные причитания более десяти минут я была не в состоянии. Примерно на пятом звонке Луиза дошла до сути: не могла бы я допустить ее, Луизу, к бумагам Валентина Сергеевича, потому что архив его обязательно надо разобрать, а она могла бы помочь, потому что я – человек в данной области не компетентный… – Откуда вы знаете? – неприятно удивилась я. Луиза мне не понравилась уже по телефону, так что я решила с ней не церемониться. – Мы с Валентином Сергеевичем очень тесно общались, – щебетала Луиза, – он очень много рассказывал мне о вас и о вашей матушке… Как-то не очень соответствовало моим представлениям о Валентине Сергеевиче, что он трепался о своей личной жизни посторонним бабам, хотя бы и соратницам по работе. Я хотела было ядовито добавить, что если Луиза с Валентином Сергеевичем были так тесно дружны, то почему же за четыре месяца, что он болел, она ни разу не навестила старика, но воздержалась открыто хамить незнакомому человеку по телефону. Луиза продолжала звонить, в первое время я отговаривалась тем, что не стану трогать вещи Валентина Сергеевича, пока не прошло сорок дней, но на сорок первый день она явилась ко мне домой абсолютно без приглашения. Простить себе не могу, что пустила ее на порог, очевидно, на меня нашло тогда умственное затмение. – Здравствуйте! – пропела худенькая такая тетя в скромненьком сереньком костюмчике, пестренько-рябеньком. Волосики у нее тоже были серо-пегие, завитые в крупные локоны и заколотые, как у Шурочки Азаровой в моей любимой героической комедии «Гусарская баллада», разумеется, когда Шурочка по фильму считалась девицей. И на этих локонах кокетливо сидела малюсенькая шляпка с вуалью, а сверху на шляпке были розочки, незабудки и даже, кажется, кисть винограда. Луиза переступила кривыми, как у французского бульдожки, ногами и просочилась в прихожую. Немного обалдев от такого чучела, я отступила, надеясь на Горация, но не тут-то было. Просто удивительно, как в таком хилом на вид теле (я имею в виду Луизу) помещалось столько энергии, ибо Горация Луиза нейтрализовала сразу же. – Собачка! – заверещала она противным голосом и бросилась чесать ротвейлера за ушами. Гораций терпеть не может, когда ему тискают уши, поэтому он попятился, скользя лапами по паркету, и быстро ретировался. Называется, сторож и защитник! А дальше начался форменный кошмар. Луиза рванула в кабинет Валентина Сергеевича, мигом раскрыла ящики письменного стола, так что мне пришлось схватить ее за руки и осторожно отвести к двери. – Послушайте! – чуть не взмолилась я. – Нельзя же так бесцеремонно! – Ой, простите, – сконфузилась Луиза, – в свое время я столько часов провела в этом кабинете, что сейчас забылась. Ее поведение мне очень не понравилось. Маловероятно, чтобы моя мать могла терпеть в доме этакую беспардонную тетку. – Знаете что, – решительно сказала я, – вы скажите, что конкретно вам нужно, я сама найду эту папку, а вы потом зайдете и заберете. – Но мне нужно срочно! – заверещала Луиза. – А вы по незнанию предмета будете искать очень долго… – Ничего страшного, подождет ваша монография, – разозлилась я, – а рыться в бумагах Валентина Сергеевича я вам не позволю. Если меня разозлить, я могу держаться твердо. – И в следующий раз попрошу вас без предварительного звонка не являться! – присовокупила я на прощание. Луиза выглядела полностью уничтоженной, трясущимися губами она прошелестела, что никак не ожидала от меня такой реакции, думала, что мы с ней сойдемся запросто… В глубине души мне стало стыдно. Уже на пороге входной двери Луиза выдавила из себя, что статью они с Валентином Сергеевичем собирались писать в 82-м году. А говорила, что всего восемь лет назад, да тут все восемнадцать прошло! И вот я, страшно злясь на себя и на Луизу, начала разбирать бумаги Валентина Сергеевича. Надо сказать, все у него было в полном порядке, все рукописи и гранки статей лежали в папках по годам. Однако в папке за 1982 год не было статьи, где соавтором была бы Плойкина Л.?С. Когда же я не без злорадства сообщила об этом Луизе по телефону, она ни капельки не расстроилась, а весело проорала, что к статье этой они с Валентином Сергеевичем возвращались уже в 90-м году, а может, и 91?м, так что, может быть, и там посмотреть. Не буду ли я все-таки так любезна разрешить ей прийти в любое удобное для меня время. Пришлось разрешить, но я приняла меры. Все ящики стола были заперты, а ключи я убрала. Луиза нехотя поковырялась в папках, ничего там не нашла и все настаивала на какой-то особой желтой папочке с застежками. Почему ее статья должна находиться в особой папке, Луиза объяснить не могла. Она меня еще неделю доставала телефонными звонками, после чего я озверела и нашла на самой нижней полке книжного шкафа действительно стопку листов и на одном из них мелькнула фамилия Плойкина. По-моему, статейка была так себе, хоть я и ничего не понимаю в химии. Всего три страницы машинописного текста. Неужели это поможет продвинуть монографию? Очень не нравилась мне Луиза, ее манера цепко обегать взглядом кабинет и то, что во время ее визитов бесконечно звонил телефон и требовали то Сидорова, то химчистку, а то и просто молчали. Но я предусмотрительно брала трубку прямо в кабинете, не оставляя Луизу одну ни на минуту. Я звонила Юрию Ермолаевичу, с целью выяснить, что за штучка эта Луиза, но оказалось, что он уехал в Штаты на полгода читать лекции в Калифорнийском университете. В то же утро после происшествия в Сосновке я с радостью сообщила Луизе, что она может забрать свою статью. Луиза выразила желание прийти немедленно, еле-еле я уговорила ее подождать до вечера, мне хотелось все же немного потрудиться над Бельмоном, потому что приход Луизы уже точно выведет меня из себя и работать потом станет невозможно. Луиза достала меня окончательно, вот уже в тихом Сосновском парке мерещатся мне страшные убийства немолодых элегантных женщин. Работа над Бельмоном так меня захватила, что я совершенно не заметила, как прошел день. Заболели глаза, и я услышала обиженные подвывания Горация. Когда пес его размеров и комплекции не лает, не рычит, а тонко подвывает, это странно, но я знала, – так Гораций сообщает, что ему срочно и уже давно нужно прогуляться. Я взглянула на часы и ахнула: Гораций имел полное право на меня обижаться. – Прости меня, Гораций! – искренне расстроилась я. «Что с тебя взять, с растяпы», – говорил его взгляд. Хоть и выяснилось, что все, случившееся в Сосновке утром, мне показалось, желтую полицейскую куртку я почему-то не решилась надеть, а накинула мамин старый плащик, который она использовала, очевидно, с той же целью – для собачьих прогулок. Гораций так торопился, что даже обрадовался, что я не потащила его в Сосновку. Мы быстренько пробежались по пустырю возле дома и отправились домой. Возле лифта стоял мужчина, – вроде бы я его уже видела на нашей лестнице пару раз, – очень аккуратный, весь отглаженный-отутюженный, коротко подстриженные светлые волосы с чуть заметной сединой, а лицо такое… как бы обесцвеченное: очень светлые брови, очень светлые глаза. Мой дуралей Гораций вообще-то не слишком игрив – все-таки возраст солидный, да и комплекция не та, и вообще ротвейлеры по природе своей скорее флегматики, но тут он то ли не догулял, то ли еще что ему привиделось, но только он вдруг с радостным лаем подбежал к этому белобрысому и встал грязными лапами на его девственно чистый светлый плащ. Сначала я онемела от неожиданности, потом потянула Горация за поводок, но пес стоял насмерть. – Да оттащите же его! – прошипел белобрысый. Не могу сказать, что он испугался, держался он спокойно, многие бы на его месте перетрусили: здоровенный ротвейлер, прыгающий лапами на грудь – это не для слабонервных. Пока я возилась, Гораций успел пару раз переступить лапами по плащу и теперь белобрысый был вымазан основательно. – Да что же это такое! – закричал он и оттолкнул Горация. – Простите нас, Гораций вообще-то очень воспитанный, – каялась я, но голос мой звучал неуверенно. – Я вижу, – с сарказмом отозвался белобрысый. – Может, я смогу что-нибудь сделать с плащом? – неуверенно проговорила я. – С плащом сможет что-нибудь сделать американская чистка, – наставительно произнес белобрысый. Я хотела сказать, что оплачу ему чистку. Потом посмотрела на плащ и шикарные итальянские ботинки, они были абсолютно чистыми, хотя на улице грязновато после вчерашнего дождя. Стало быть, приехал на машине и оставляет ее на стоянке за домом. Ну и черт с ним, не обеднеет, если лишний раз в чистку отдаст! – Гораций, домой! – Я потянула пса по лестнице. Пусть этот белобрысый один едет на лифте, а мы, назло всем, пойдем пешком. Не успели мы переодеться, то есть это я переоделась, а Гораций всего лишь снял ошейник и намордник, как раздался звонок. Я чертыхнулась и выглянула в глазок и там увидела своего третьего мужа Олега. Сегодня, пожалуй, я не против была пообщаться с ним. Я открыла дверь, и Олег сразу же попал в объятия Горация. Они обожают друг друга. Почему это делает Олег – понятно, он мучается угрызениями совести за то, что в свое время требовал Горация усыпить, поэтому очень к нему привязался, а вот почему Гораций так трепетно к нему относится – я в толк не возьму. Очевидно, у них духовная близость. Сначала Олег осмотрел собаку, потом взглянул на меня и произнес прокурорским тоном: – У вас с Горацием некормленый вид. В квартире не пахнет обедом. Вам надо нормально питаться.