– Фамилия! – А я ее фамилии не знаю, – тут же открестился тот. – Я ее вообще никогда раньше не видел. – Я вас не про чью-то постороннюю фамилию спрашиваю, а про вашу собственную. Ее-то вы, надеюсь, помните? – Ее-то, известное дело, помню. Петушковы мы. И отец мой был Петушков, и дед… насчет прадеда не помню, но полагаю, что он тоже был Петушков. – Ваши родственники меня не интересуют. Мне достаточно вашей фамилии. Значит, это вы нашли труп? – Значит, я. Высокий полицейский наклонился и жестом фокусника сдернул с трупа простыню. По толпе пронесся испуганный вздох. Полицейский оглядел зевак и строго проговорил: – Кто-нибудь из вас знает… то есть знал потерпевшую? Кто-нибудь может определить ее личность? И тут неизвестно откуда появилась та самая медсестра, которая только что сидела на посту в ортопедическом отделении. Только теперь она была не в белом халате, а в джинсах и бежевой курточке, отчего стала моложе и не такой строгой. – Я знаю… знала. Это Катерина Супрунова, медсестра. На нашем отделении работает… работала. – Супрунова… – повторил полицейский, записывая показания в блокнот. – А ваша лично как фамилия? – Сомова я, Вера. А только при чем здесь я? – заволновалась медсестра. – Я вообще только сейчас сюда подошла, у меня дежурство было на отделении. Так что я именно там и находилась. Можете проверить. А вот эта – ее подруга, она к нам приходила и про нее расспрашивала! – И она указала на Лену. – Мы и с вами разберемся, и с ней! – многообещающе проговорил полицейский и подошел к Лене: – Фамилия? – Дроздова, – неохотно призналась Лена. Очень ей не хотелось попасть в поле зрения полиции, но, похоже, этого было не избежать. Так уж судьба сложилась. – А документ какой-нибудь у вас имеется? – Имеется… – И Лена предъявила права. Полицейский внимательно их изучил, прежде чем вернуть, затем проговорил сочувственно: – Значит, Елена Павловна, она была вашей подругой? – Ну не то чтобы подругой… – тут же открестилась Лена. – Скорее просто знакомой. – Просто знакомой? Однако вы к ней приехали, спрашивали о ней… у вас было к потерпевшей какое-то дело? – Да, дело… – протянула Лена. – Я у нее в гостях была позавчера и куртку забыла. Так вот, я ей позвонила и просила эту куртку принести на работу, а сама за ней приехала… зашла к ней на отделение, но там мне сказали, что она еще не пришла. – Куртку забыли? – переспросил полицейский, пресекая ее многословные объяснения. Лена почувствовала неловкость – мол, человек погиб, а она тут о тряпках беспокоится. – Там в кармане пропуск лежал, – добавила она. – Мне он очень нужен. Мне без него на работу не попасть. В это время второй, низенький полицейский вытащил откуда-то из-под лежащего тела пластиковый пакет и заглянул в него. – Какого цвета ваша куртка? – спросил он, как актер на детском утреннике. – Брусничного, – ответила Лена и пояснила на всякий случай: – Темно-красного. – Есть такое дело! – Низенький полицейский вытащил из пакета Ленину куртку. – Вот она, такая куртка! Действительно, темно-красная! Так что слова гражданки подтверждаются! Лена потянулась было за курткой, но полицейский отступил, строго взглянув на нее: – Это вещественное доказательство! Мы вам ее отдать не можем! Не положено! – Но, может, тогда хоть пропуск отдадите? – жалобно проговорила Лена. – Мне пропуск очень нужен, меня без этого пропуска на работу не пустят. – Вещественное доказательство, – повторил низенький полицейский не так уверенно, но к нему тут же обратился второй, высокий: – Да ладно тебе, Валентин, какое это доказательство? Видно же, что это ни при чем! Отдай девушке пропуск, у нее и правда неприятности могут быть. А мы ее координаты так и так записали, так что найдем, если понадобится. – Ну если записали, тогда ладно, тогда мы действительно найдем, ежели что… – И низенький полицейский принялся ощупывать Ленину куртку в поисках пропуска. Лена почувствовала неприятное ощущение, как будто это ее он ощупывает короткопалыми руками. – Да отдай ты ей куртку! – каким-то усталым голосом сказал напарнику высокий полицейский. – Понятно же, что никакое это не вещественное доказательство! – Отдать? – низенький взглянул на Лену с сомнением, потом перевел взгляд на своего напарника и протянул: – Правда, что ли, отдать? Высокий полицейский ничего не ответил, только посмотрел очень выразительно. Низенький сложил куртку и протянул ее Лене: – Ладно, возьмите. Только вы пока никуда из города не уезжайте, может, у нас к вам какие-то вопросы появятся, так чтобы вы всегда были в пределах досягаемости. – Да я никуда и не собиралась уезжать… – Лена взяла куртку под мышку и пошла прочь. Надевать куртку на себя ей совсем не хотелось, было у нее какое-то неприятное чувство. И еще у нее перед глазами так и стояла эта картина – что-то бесформенное, накрытое простыней, и торчащий из-под этой простыни лакированный ботинок. В машине она развернула куртку, чтобы достать из кармана пропуск, и поняла, что больше никогда ее не наденет. Куртка была невероятно грязна, там, возле тела, на свету, Лена не сразу это заметила. А теперь вспомнила Катькины слова про Валеру, который топтал эту куртку ногами, и убедилась, что это правда, вон они, следы-то. Лена тут же устыдилась – человека убили, а она из-за куртки злится. Мысли ее обратились к несчастной Катьке. Как же так получилось? Средь бела дня, когда вокруг куча народу… Тут она вспомнила, как врач ругался с этим слесарем, который перетащил Катьку на улицу из щитовой. Стало быть, убили ее в этой самой щитовой (Лена по работе знала, что это такое). Но как Катька там оказалась? Заманили ее, что ли? Непохоже. Из недолгого общения с бывшей одноклассницей Лена поняла, что Катька – девица тертая, просто так ее никуда не заманишь, она не девочка все же, которую можно конфеткой приманить… Тут ее размышления прервал звонок телефона. – Дроздова, где тебя носит? – орал в трубку шеф. Слышно было, что он на пределе. – Я на объекте, Игорь Саныч, – на голубом глазу соврала Лена, – мы же в пятницу договаривались. В пятницу шефу позвонила очередная подружка, и он ушел с обеда, так что Лена твердо знала, что разбираться он не станет. – Ты конкретно где? – Шеф сбавил обороты, но Лена прокричала, что связь плохая, и отсоединилась. Потом она выбросила из головы все посторонние мысли и сосредоточилась на дороге. Вера Сомова хотела свернуть на тропинку, чтобы срезать дорогу, но вовремя опомнилась. Нет уж, теперь никаких уединенных тропинок, никаких срезаний, она будет ходить по главной дороге, пусть так и дольше. Ну это же надо такому случиться, чтобы человека зарезали прямо на территории больницы! К своей сменщице Катерине Супруновой Вера не испытывала теплых чувств. Разумеется, такой смерти она ей не желала, но Катька вечно раздражала ее своей безответственностью и совершенным разгильдяйством. Не то чтобы Вера так уж переживала за больных, которые рисковали получить от Катьки неквалифицированную медицинскую помощь, нет, больные Веру волновали мало. Ее очень напрягало, что Катька вечно опаздывает, постоянно бегает курить, что часто ей звонят по телефону разные мужские голоса, а еще она покупает себе нарядные яркие тряпки и живет, по ее же собственному выражению, исключительно для себя, любимой. Вот этому-то Вера безумно завидовала, поскольку она жила совершенно по-другому. У Веры была семья – муж и свекровь. Она была замужем больше пяти лет и успела убедиться, что муж ее совершеннейший козел. Все-таки она была медиком и умела смотреть правде в ее неприятное лицо. Муж был неказист, неумен и трусоват. И зарабатывал мало. Словом, от него не было толку как днем, так и ночью. Но это было бы еще ничего, если бы не свекровь. Единственным сильным качеством в характере мужа было то, что он обожал свою маму. И мама этим беззастенчиво пользовалась. Она объявила себя больной, и муж, разумеется, поверил и еще заставлял Веру покупать дорогущие лекарства. От консультации врачей свекровь упорно отказывалась – ясное дело, те скажут, что болезни ее все выдуманные. Уж Вера-то видела ее насквозь, уж она-то разбиралась, болен человек или просто придуривается. Свекровь ходила по дому с палкой, постоянно громко стонала и жаловалась то на спину, то на голову, то на сердце, дескать плохо, плохо, в глазах темнеет. На предложение Веры вызвать «Скорую» свекровь отказывалась – ничего, отлежусь, говорила она слабым голосом и поднимала глаза к потолку. Иногда свекровь выходила гулять. Она ковыляла, артистично опираясь на палку, сгорбившись, едва переставляя ноги и то и дело останавливаясь, чтобы передохнуть. Но это продолжалось только до того места, где дорожка переставала просматриваться из окна. Свекровь не знала, что Вера как-то не поленилась и выскочила на лестницу, где из пыльного окошка видела, как свекровь, выйдя из поля зрения, зажала палку под мышкой и пошла бодро и уверенно, как все прочие люди. Говорить обо всем мужу было бесполезно, сделала Вера однажды такую глупость, так такого наслушалась. И свекровь немедленно устроила себе сердечный приступ, опять-таки обошлись без «Скорой», все исключительно на словах. Вот потому-то Вера и завидовала Катьке, что они оба ей дико осточертели. Сейчас противный голос внутри напомнил ей, что завидовать нехорошо, что вот чем ее зависть Катьке обернулась. Вера от голоса отмахнулась – у каждого своя судьба, значит, Катьке на роду написано было вот так умереть. Вера посмотрела на часы и охнула. Она должна была быть дома полтора часа назад! И накормить свекровь завтраком, потому что та назло и с кровати не встанет. Господи, неужели ей это на всю жизнь? Вера уже видела впереди ворота больницы, как вдруг с боковой дорожки выскочила блондинка в голубой форме медсестры. Волосы у блондинки были тщательно уложены, а губы густо накрашены ярко-алой помадой. Вера тотчас расстроилась, представив, какой у нее ужасный вид после суток дежурства – бледная вся, как больничная простыня, а глаза красные от недосыпа. Блондинка схватила Веру за руку.