Суздальский князь Константин Васильевич, человек умный и прозорливый, стал всемерно поощрять своих крестьян к переселению за Оку. Те брали в аренду участки земли, расчищали делянки в лесу, а налог платили суздальскому князю. Бывало, и покупали участки у здешних хозяев. Константин Васильевич умел ладить с мордовскими князьями. Наложив потихоньку руку на богатый Нижний Новгород, стоявший у слияния Оки и Итиля, он быстро обустраивал огромный край, оказавшийся под его властью. Всячески привечал переселенцев, купцов. Нижний под его рукой рос как на дрожжах, богатея на речной торговле. С богатством приходила сила. После смерти великого князя Симеона Гордого Константин Васильевич попытался увести у Москвы Владимирский ярлык. На этот раз московские доброхоты в Орде пересилили, но что будет дальше? А еще ходили слухи, что положил суздальский князь глаз и на митрополичий клобук. Еще когда восемь лет назад престарелый Феогност рассорился с московским князем из-за неправедного развода и третьей женитьбы, суздальские послы стали в Орде сыпать серебро, дабы получить добро на это место для своего епископа. Уже и грамоту получили от Тайдулы. Только московский князь умнее оказался и расторопней. Он послал послов с серебром на берега далекого Босфора. На восстановление Святой Софии. Император Иоанн Кантакузин как раз сильно в деньгах нуждался, чтобы рассчитаться с турками. Да и Феогност пока не собирался умирать. Так и осталась ханская грамота пустой бумажкой на память о напрасно потраченных деньгах. Когда умер Феогност, а в одночасье с ним и великий князь Симеон Иванович, Алексий уже сам взял дело в свои руки. В Орде у него была сильная рука, в Царьграде тоже уже заранее все приготовил. Вернулся в прошлом году в Москву в силе и славе митрополитом. Да еще с грамотой, по которой местом его пребывания официально указан Владимир, а не Киев, как доселе. Только ни он, ни нынешний московский князь Иван Иванович не забывали суздальских намерений. Было ясно, что Константин Васильевич их не оставит. Тем более что он стал искать союзников. Три года назад женил сына Бориса на дочери литовского князя Ольгерда Аграфене. А тот ведь тоже спит и видит поставить над Русью своего митрополита. Вслед за княжеством росла и богатела суздальская епархия. Строились храмы, появлялись монастыри. Не могло не насторожить москвичей и ее растущее влияние в мордовских землях. Потому, когда стали крепнуть слухи о якобы появившемся возле Мохши неизвестном монастыре, было решено разобраться, откуда там ноги растут. XXXII. Князья и митрополиты У Симона была с собой грамота митрополита. С ней он мог спокойно обратиться за помощью к эмиру в случае обнаружения какого церковного нестроения, требовавшего вмешательства светских властей. Об этом мне сказал Злат. Зачем понадобилась вся эта затея с переодеванием и тайным проникновением в обитель? Я так прямо и спросил. Инок задумался. Видно было, что он колеблется и не решается посвятить меня во всю подоплеку своего замысла. Заметив это, Злат решительно спустил его на грешную землю: – Если хочешь, чтобы они тебе помогли, то расскажи им все. Это будет на пользу дела. Меньше всего я ожидал услышать в этих далеких лесах, полных колдунов и страшных сказок, те самые истории, что мне рассказывал по пути в Константинополь Киприан. Что могло связывать чудесный город над Золотым Рогом, священную гору монахов Афон, хитрого Савву с его священным миром, сербским королем и самозваными патриархами с этим затерянным в глуши городом, над крышами которого раздавался призыв муэдзинов, а в окрестных урочищах язычники молились древним богам? Патриарший посланник, в свите которого я приехал в царство Золотой Орды, привез на Русь известие о вступлении на кафедру нового патриарха Каллиста. Поставленный в русские митрополиты в прошлом году Алексий вызывался в Царьград, где многое для него теперь могло сложиться по-иному. Только в далеком Константинополе все зависело не от патриарха. Там дела вершил император. Первым, кто это понял, а самое главное, сумел использовать к своей выгоде, был покойный князь Симеон Гордый. Его и прозвали так во многом потому, что сумел он стать на Руси выше митрополита. Раньше кто был князь, а кто митрополит? Владыка стоял над всей Русью, над всеми князьями. Над теми, кто получал ярлыки в Орде, и теми, кто владел землями там, куда не дотягивалась ее железная длань. Митрополитов назначали в далеком Царьграде, ярлыки им давали в Сарае. Не такие, как князьям. Православная церковь была под защитой древнего закона великого Чингисхана – Ясы. Освобожденные от даней и повинности, не подчинявшиеся никакой власти, кроме ханской, митрополиты имели право суда в своих владениях, как князья. Право это охранялось особой грамотой, выданной ханом. Любой эмир вставал на колени, когда брал ее в руки. Кто был по сравнению с митрополитом князь? Пусть даже великий? Обычный ордынский улусник, рискующий в один миг лишиться всего по одному ханскому желанию? Власть есть власть. Как не бывать на небе двух солнц, так на земле трудно ужиться двум правителям. Земная власть духовных владык всегда искушала оказавшихся в ее тени князей. Не раз они пытались использовать ее в своих целях. Когда после Ногаева погрома митрополит с двором перебрался из разоренного древнего Киева в залесский Владимир, вошедший здесь в силу князь Михаил Тверской замыслил, пользуясь случаем, прибрать церковную власть к своим рукам. Для чего попытался провести в митрополиты своего верного человека. Не вышло. Из Константинополя прислали своего кандидата. Петра из Галиции. Михаилу бы смириться, а он затеял смуту среди архиереев, попытался пришлого митрополита сместить, обвинив в симонии и прочих грехах. Чем только нажил себе недоброжелателей. Недруг моего недруга – мой друг. В начавшейся вскоре схватке за великокняжеский ярлык Петр поддержал московского князя Юрия. Что не удалось Михаилу Тверскому, удалось Симеону Гордому. Тот рассорился с митрополитом Феогностом из-за своих брачных дел. Развелся со второй женой, женился на третьей. Дело его княжеское – не на небесах вяжутся брачные узы правителей. Сплетаются они на грешной земле. Не по любви, а из политического расчета. Брак с тверской княжной мыслился как прекращение извечной борьбы Москвы с Тверью, ради такого многим можно поступиться. А тут митрополит со своими канонами. Уперся, и ни в какую. Ему и императоров ромейских в пример приводили, и так и эдак уговаривали. Как это бывает в таких случаях, ссору великого князя с митрополитом сразу попытались использовать враги Москвы. Почуяли поживу и в Литве, где жило много православных, недосягаемых для ханских ярлыков, и в Суздале, где князь Константин Васильевич уже набрал немалую силу. Литовцы стали зазывать Феогноста вернуться на покинутое место, в древний Киев. Суздальский князь повез подарки в Орду – хлопотать за назначение в преемники престарелому греку своего епископа. Вот тогда ушлые люди и надоумили Симеона Ивановича, откуда ноги растут. Деньги и послов он отправил самому ромейскому императору. Большие деньги. Императорский суд не воды морские – золото там не вниз, а вверх тянет. Сразу Феогност свое неисправимое рвение к канонам утратил. А сарайский епископ, вызванный в Константинополь, воротился на берега Итиля самым первым печальником и доброхотом московского князя пред лицом хана. Нужно ли к этому добавлять, что своим преемником Феогност назначил того, на кого показал князь Симеон Иванович. Алексия Бяконта. Крестника Ивана Калиты из московского боярского рода. Так бы тому и быть, но свершилось все по евангельскому предзнаменованию. Горе царству, которое разделится внутри себя. Все дело в том, что в империи тогда было два императора. Уварятся в одном котле две бараньи головы? Иоанн Кантакузин стоял за ромейскую старину, Иоанн Палеолог – за латинские порядки. Мать его Анна Савойская жила здесь на Востоке, как привыкла сызмальства. Двор ее был всегда на франкский манер. Потому и в церковных делах она всегда клонила к папе. Сторонников было много и у того и у другого. Грызлись не на шутку. Союзников искали, где только можно. Сербы, болгары, турки, венецианцы, генуэзцы, арагонцы – с кем только не вступали в краткосрочные альянсы, кому только не платили деньгами, посулами и политическими уступками. У союзников этих были свои враги, тоже бегавшие из стана в стан и готовые помогать хоть самому черту, лишь бы он пособил против недругов. Вот тут и начинается наша история. Потому как у границ империи в царстве болгарском началось свое нестроение. Царь Иван Александр развелся с женой и взял новую. Дети от старой сразу почуяли для себя угрозу. А была она дочерью валашского князя Басараба. Сын ее получил в удел княжество Видин, после чего учинился силен, объявил себя царем и стал искать поддержки у всех недругов своего отца. А прежде всего – у родственников матери. Новая царица принялась искать союзников для своих малолетних детей. Разделилось в себе еще одно царство. В Болгарии издавна имелись свои патриархи. Церковь там была старая, уже не одно столетие. Православие в Болгарии цвело еще с той поры, когда на Руси деревьям молились. Сидели тамошние патриархи в Тырново. Много было оттуда народа на Афоне, да и в самом Константинополе болгарские книжники были в почете. Хоть тот же Киприанов наставник Феодосий Тырновский. Он стоял за единство православия под главенством константинопольского патриарха. Были и такие, что хотели независимости болгарской церкви. Когда начался раздрай в царском доме, он не мог не затронуть жизнь церковную. Тем более когда дело касалось развода и новой женитьбы. Масла в огонь подливало и то, что новая жена была еврейкой. Взял ее Иван Александр за красоту. Стала вчерашняя дочь торговца Сара царицей Феодорой. Пошли разговоры, что она потакает бывшим единоверцам, которые и впрямь стали набирать силу. Однако вся ее надежда на собственное благополучие и будущее детей опиралась только на мужа. А значит, на сильное государство. Церковь в таком деле хорошая опора. Патриарх как раз сам искал союзников. Ибо не было порядка в его царстве, которое не от мира сего. Без сильной власти стали в нем плодиться ереси. В Болгарии они угнездились исстари. Одни богомилы чего стоили. Их отреченные книги, писанные на славянском языке, и на Русь попадали в немалом количестве. Теперь поднялась новая ересь. Умствующие миряне стали осуждать пастырей. Обвинять их в грехах, неправедной жизни, а самое главное, в сребролюбии и стяжательстве. И то сказать, богатства у церкви скопились немалые. Говорят, ересь эта пришла от франков. Были такие люди и в Константинополе, большие споры вели. Добирались и до Руси. Да не просто добирались, залетали в самые высокие хоромы. Когда князь Михаил Тверской хотел сместить митрополита Петра, его люди на соборе те же самые слова говорили, что болгарские еретики. Иван Калита, доброхот Петров, потом их, конечно, поприжал. Однако корни остались. Сейчас в Новгороде они объявились. Стригольниками зовутся. Говорят, ересь эта многое берет из еврейских книг. Потому в Болгарии стали кивать потихоньку в сторону новой царицы. Учуяв, что это может окончательно рассорить ее с патриархом, вчерашняя Сара бросилась бороться с ересями лютой львицей, всячески понуждая к этому своего супруга. Многих еретиков вынудили бежать. Куда сподручнее всего податься? Лучше всего на Русь. И язык славянский, и вера православная. Можно, конечно, в Сербию, совсем рядом. Но там свой патриарх, да и порядка у короля Стефана больше. Как раз угодишь из огня да в полымя. Не потому ли стали ереси в Новгороде множиться? Из Болгарии туда дорожка через Литву. Однако дорожка эта привела не только неведомых стригольников. Потерпев неудачу с переманиванием Феогноста в Киев, литовский князь Ольгерд затеял устроить у себя отдельную митрополию. На тех землях, что были в его власти. Он прекрасно понял, что под рукой Золотой Орды всегда будет в чести московский князь, который полностью во власти и воле хана. Потому решил учредить у себя отдельного митрополита. Поначалу, конечно, он ни о чем таком не помышлял. Не мытьем, так катаньем, хотел коварством и хитростью провести своего человека в преемники Феогносту. Чтобы вернуть кафедру в Киев. Неожиданно в Царьграде объявился некий Феодорит с известием, что русский митрополит умер. Не с пустыми руками объявился, с немалыми деньгами, но уехал, ничего не добившись. Греки только посмеялись над такой нелепой попыткой неискушенных простаков обмануть испытанных мастеров интриг и ухищрений. Однако в Константинополе было два императора. Потерпев неудачу у одного, литовские посланники немедленно отправились ко второму. Серебро всем надобно. Одна беда: императоров двое, а патриарх-то один. И держит он руку Кантакузина. Вот тут и пришло на ум ушлым грекам поставить на Русь митрополита руками Тырновского патриарха. Вскоре Феодорит с его грамотой появился в землях литовского князя. Места, куда доставала рука ордынских ханов, он благоразумно объехал и теперь занялся устройством дел. За литовские епархии можно было не опасаться – тамошние архиереи, как один, выполнили волю Ольгерда. Киевский князь, хоть числился улусником хана, имея ярлык, уже давно свои отношения с Золотой Ордой ограничивал выплатой выхода. Поэтому тоже ссориться с Литвой не стал. Пустил новоявленного митрополита в древнюю столицу русского православия. Главным предметом вожделения Феодорита стал Господин Великий Новгород. Там у Литвы было немало сторонников. И много недоброжелателей Москвы. Уже совсем было сладилось там дело у Ольгерда с Феодоритом. Помешала чума. Не иначе как сами небеса не допустили Новгород под руку чужого патриарха. Страшная гостья унесла и новгородского владыку. В этот трудный для паствы час вышел из затвора старый архиепископ Моисей. Соратник еще митрополита Петра, миривший Ивана Калиту и Александра Тверского, он давно покинул кафедру, удрученный злобой и неправдами мира сего. И вот теперь настал час снова взять в свои руки пастырский посох, чтобы спасти блуждающее стадо. Моисея хорошо знали в Константинополе. Архиепископ колебался долго. С одной стороны, он не ладил с Феогностом и не любил московского князя. С другой – разрыв с Царьградом, откуда издревле сияло для Русской земли благочестие, представлялся делом неслыханным. И это в то самое время, когда с небес пала на землю новгородскую кара египетская – черная чума, а за спиной поднимала голову другая страшная напасть последних времен – ереси. Все решила почти одновременная смерть Феогноста и Симеона Гордого. Моисею теперь можно было не спешить в ожидании решения Константинополя. Весть о назначении московского ставленника Алексия привезли в Новгород прошлым летом патриаршие послы. Со строжайшим предупреждением об отлучении, буде Новгород подчинится Феодориту. Самому Моисею прислали пожалование: грамоту с золотой печатью от самого императора, крестчатые ризы, а самое главное, прямое подчинение патриарху, минуя митрополита. Получив его, архиепископ уже не стал сильно печаловаться по поводу того, кто сейчас сидит на митрополичьей кафедре. Не заладились дела у Феодорита и в другом углу Русских земель: в Галиции и на Волыни. Там издавна были свои митрополиты, независимые от Киева. Еще со времен князя Льва. Был он силен и славен, папа ему корону королевскую слал. Подмял под свою железную длань и церковь. И то сказать, киевские митрополиты в те времена, сидючи в разоренной матери городов Русских, сами тряслись в страхе на каждый татарский чих. Пока и вовсе не сбежали за леса, во Владимир. Галиция завела собственных митрополитов. Однако ничто не вечно под небесами. Прошло время, и наследники князя Льва лишились прежней силы. Утратив былое единство, оказались бессильными перед хищными соседями. К старым врагам, Польше и Венгрии, прибавилась крепнувшая Литва. Только и держались, что помощью Орды, присылавшей отряды в помощь своим улусникам. Тут на беду пресекся княжеский род. На древний стол короля Даниила сел родственник по женской линии князь Мазовецкий Болеслав. Вокняжившись над православным народом, он и сам принял его веру, окрестившись именем Юрий, однако усердия к ней не проявлял. Тянуло его больше к католикам. Грезилась королевская корона из рук папы. Нашлись и сторонники, которым и ханские ярлыки, и ордынский выход были не по душе. Кончилось это смутой. Юрия-Болеслава не то зельем извели, не то сам уж больно ко времени умер, только снова опустел княжеский стол и ринулись на Галицию и Волынь соседи, жаждущие добычи. Война теперь пошла не только за власть, но и за веру. Так получилось, что против католических союзников Венгрии и Польши встала Литва. Ольгерд, конечно, рассчитывал, что и Орда не останется в стороне. Ханы исстари вступались за своих улусников. Тем более что Венгрия уже не первый год теснила татар за Днестром. Лет десять назад разгромили и полонили самого Джанибекова зятя. Невзирая на предложенный огромный выкуп, пленника казнили и голову отослали королю. Хан даже отомстить за родича не смог. Сначала завяз в Крыму на войне с генуэзцами, потом чума выкосила его улусы так, что самому пришлось бежать из столицы в загородный Гюлистан. В это время и литовцев тоже постигла большая неудача. Разбили их в битве на реке Страве тевтонские рыцари. Да так разбили, что подкосили под корень всю мощь Литвы. В этой битве и погиб князь Наримунт, у которого Туртас в дядьках служил. Потому ли или еще почему, но посольство Ольгерда в Золотую Орду отклика у Джанибека не нашло. Больше того, впал он в немалую ярость и выдал послов во главе с Ольгердовым братом Кориатом московскому князю. Поговаривали, что сам Симеон Иванович литовцев перед ханом и оговорил. Что именно он сумел нашептать в ханское ухо через верных людей, неведомо. Не поучаствовала ли в этом и могущественная ночная кукушка Тайдула, всегда благоволившая московскому князю? Только помощи Ольгерд против католиков не получил. Мало того, вскоре стало известно о деле неслыханном. Хан согласился отдать Галицию польскому королю. При условии, что тот будет по старине выплачивать ордынский выход. Оставшись наедине с литовским князем, поляки и венгры быстро выбили того и с Волыни. Не остался в стороне от пирога и князь Московский. Он быстро привел под свою руку Смоленск, до сих пор весьма ловко пользовавшийся покровительством Литвы. Вот тогда опытный волк Ольгерд, поняв, что его обложили со всех сторон, решил выскочить из хитро устроенной облавы. Его брат Кориат, вырвавшись из московского плена, отправился к венгерскому королю и пожелал принять католическую веру. Отныне в этой истории появилась невидимая, но мощная рука Авиньонского престола. XXXIII. Запечатанные следы Феодорит стал никому не нужен. После того как его не принял Новгород, а новым митрополитом утвердили московского кандидата, ему оставалось надеяться только на литовского князя, из-под руки которого ушли Галиция, Волынь, Смоленск. Да и киевский князь мог в любой миг, убоясь Орды, выдать незадачливого святителя татарам. Пастырь не стал ждать развязки. Воспользовавшись заминкой, неизбежной в то время, пока посланники и гонцы везли новости по долгим русским дорогам, он исчез. Съехал в одночасье со своего киевского подворья, к великой радости и облегчению тамошнего князя, и больше нигде не появился. Как в воду канул. Исчезла и его многочисленная свита. Часть ее состояла из тех людей, что сопровождали будущего искателя белого клобука в Царьград. В основном это были люди с Волыни, посланные князем Любартом, братом Ольгерда. Он и Кориат были главными претендентами на наследие короля Даниила, в борьбе за которое они хотели найти поддержку у православных священников и населения. Другие сподвижники Феодорита прибыли с ним из Болгарии. Про них никто ничего не знал. Даже неизвестно, сколько их было. Приехали с митрополитом в Киев, исчезли вместе с ним бесследно. Кто-то, конечно, домой вернулся, вот только все ли? Уже когда архиепископ Моисей, много лет пробывший в затворе, вернулся на осиротевшую новгородскую кафедру и обнаружил в городе еретиков-стригольников, забравших к тому времени немалую силу, вспомнили про то, что ересь такая уже много лет цвела буйным цветом в Болгарии. Кто другой, может, и не сразу бы сообразил. Однако Моисей был человеком мудрым, знающим и книжным, а самое главное, бывалым. Он в прежние времена поездил по разным краям, пообщался с разными людьми. Немало знал и про болгарских еретиков. Не в Феодоритовой ли свите занесло эти злокозненные семена? У себя в Болгарии с подачи новой царицы сейчас, слышно, за них крепко взялся сам Иван Александр. Многие бежали. Свита русского митрополита для этого самое удачное место. Куда им теперь? Путь назад заказан. Кое-кто из ездивших с Феодоритом из Литвы в Царьград подались после его бегства в Москву. Это были по большей части волынцы и галичане. Теперь, когда их земли оказались под католическими государями, они не хотели туда возвращаться. В Москве было немало народа, переселившегося туда с Волыни и Галиции после начала войны и смуты. Тот же переяславский епископ Афанасий, который был местоблюстителем во время отъезда митрополита, был оттуда. Да и наш Симон тоже. Книжные и ученые мужи пришлись весьма ко двору на новом месте. Люди из бывшей свиты Феодорита говорили, что с ним из Болгарии прибыли книгописцы, весьма искушенные в ремесле скрипторном: рисовальщики, пергаментщики, переплетчики. У иных было с собой немалое число книг и тетрадей. Обычное дело для духовной особы – книжная премудрость всегда была под рукой пастырей. Вот только у одного из этих людей видели книгу, называемую «Власфимия». Тут уже было отчего встревожиться. На Руси книгу эту хорошо знали. Еще со времен Петрова нестроения, когда доброхоты тверского князя пытались обвинить владыку в стяжательстве и симонии, она была в ходу. Именно из нее брали обвинители слова о недопустимости поставления священников «по мзде» – за плату. Нужно сказать, что плату взимали порой действительно немалую. Особенно когда речь шла о поставлении священника в какой-нибудь богатый городской приход. Задержка в таком деле приводила к большому отягощению для паствы. Это же ни обвенчаться, ни усопшего отпеть. Кряхтели, но платили. Однако если по сельским погостам платеж воспринимали как неизбежную тягость, правомочность которой ведома архиерею, представлявшемуся в глуши чем-то вроде князя небесного, то в городах народ был книжный и грамотный. Здесь обреталось немало приезжих, да и свои купцы много что видали. Книжная премудрость была в почете, переписчики не сидели без работы, а в многой мудрости, как известно, много печали. Очень скоро грамотеи стали отыскивать в писаниях мысли о неправедности поставления священников за плату. Про это твердили и некоторые монахи, легко доказывавшие свои слова ссылками на святых отцов. Сказанное улетает. А вот написанное остается. Очень скоро разговоры и споры были собраны вместе в одну книгу. Она называлась «Власфимия». Книгу составляли далеко не простецы. Чувствовалась рука людей весьма искушенных в богословских премудростях. Видно было, что готовилась она для серьезной при, за которой легко угадывался заказчик: книга была нацелена против архиереев и неправедных пастырей. В ней собрали все то, что сейчас находило отклик в душах последователей нынешних ересиархов. Вот только как книга, чье разящее жало направлено против князей церкви, оказалась у людей из архиерейской свиты? Не направлялось ли его острие в спину соперника по митрополичьему званию? Не водили ли этой рукой земные правители, жаждущие завладеть властью над душами в этой земной юдоли? Книгописцы – народ тихий и непритязательный. Они могут, укрывшись в дальней келье, годами корпеть над листами, довольствуясь лишь скудным пропитанием. А вот пергамент, краски и многое другое, потребное в скрипторском ремесле, стоит дорого. Содержать скрипторий стоит немалых денег. Кому на такое хватит средств? Здесь нужен богатый заказчик. Переписчиком может быть одинокий отшельник, но скрипторий под силу лишь монастырю. Вот только скрыть его, в отличие от одиночки-книгописца, очень тяжело. Вот на ум и пришел давний слух об иноческой общине, которая вроде как уже много лет находится у города Наручадь. Который, после переселения сюда хана Узбека, стал зваться Мохши. – Тебя послушать, так ты собрался скрипторий здесь искать, – вдруг прервал монаха Злат, – или самого беглого митрополита Феодорита. Так и будешь ходить вокруг да около. Расскажи им все, что мне рассказал. – Что Феодорит? – скривился Симон. – Змея с вырванным жалом. Кому он сейчас нужен? Не для того я проскакал путь от Москвы в пять дней, пересаживаясь с лошади на лошадь. – Если сейчас начнешь рассказывать, что хотел купить повыгоднее ладан, то, боюсь, совсем утратишь доверие моих друзей. Монах поднял перед собой руки, словно защищаясь, и примирительно улыбнулся: – Думаю, они и так уже догадались, что меня погнала новость, привезенная патриаршими посланцами. – Новый патриарх? – догадался я.