– Пожалуйста. Он выхватил письмо у нее из рук, разгладил бумагу на столе и начал внимательно рассматривать, придвинув лампу. Я поднялся с кресла и стал смотреть через его плечо. Конверт был простой, конторский, на конверте стоял почтовый штемпель Грейвсенда и сегодняшнее, вернее, вчерашнее, число, так как полночь уже миновала. – Грубый почерк, – пробормотал Холмс. – Уверен, что это почерк не вашего мужа, сударыня. – Да, на конверте чужой почерк, но внутри – почерк Невилла. – Человеку, который надписывал конверт, пришлось навести справки о вашем адресе. – Откуда вы знаете? – Имя на конверте, как видите, темнее, потому что чернила высохли сами собой. Адрес же бледноват, потому что к нему прикладывали промокашку. Если бы надпись на конверте была сделана сразу и ее всю высушили бы промокашкой, все слова были бы одинаково серы. Этот человек написал на конверте сперва только ваше имя, потом уж приписал адрес. Отсюда можно заключить, что адрес не был ему вначале известен. Конечно, это пустяк, но в моей профессии нет ничего важнее пустяков. Разрешите мне взглянуть на письмо… Ага! Туда было что-то вложено! – Да, там было кольцо. Его кольцо с печатью. – А вы уверены, что это почерк вашего мужа? – Один из его почерков. – Один из его почерков?.. – Так он пишет второпях. Обычно он пишет совсем иначе, но и этот его почерк мне хорошо знаком. – «Дорогая, не волнуйся. Все кончится хорошо. Произошла чудовищная ошибка, потребуется некоторое время, чтобы исправить дело. Жди терпеливо. Невилл». Написано карандашом на листке, вырванном из книги форматом в восьмую долю листа, конечно, без водяных знаков. Гм! Отправлено сегодня из Грейвсенда человеком, у которого большой палец чем-то выпачкан. И если не ошибаюсь, человек, заклеивавший конверт, жует табак… Вы убеждены, сударыня, что это почерк вашего мужа? – Убеждена. Это письмо написал Невилл. – Оно отправлено сегодня из Грейвсенда. Что ж, миссис Сент-Клер, тучи рассеиваются, хотя я не могу сказать, что опасность уже миновала. – Но он жив, мистер Холмс! – Если только это не ловкая подделка, чтобы направить нас по ложному следу. Кольцо, в конце концов, ничего не доказывает. Кольцо могли у него отнять. – Но это же его, его почерк! – Хорошо. А если письмо написано в понедельник, а послано сегодня? – Это возможно. – А за этот срок многое могло произойти. – О, не отнимайте у меня надежды, мистер Холмс! Я знаю, что с Невиллом ничего не случилось. Мы с ним настолько близки, что я непременно почувствовала бы, попади он в настоящую беду. За день до того, как он исчез, он порезал себе нечаянно палец. Я была в столовой, он – в спальне, и я сразу же побежала к нему, чувствуя, что с ним случилась беда. Неужели вы думаете, что я не знала бы о его смерти, если даже при таком пустяке предчувствие не обмануло меня? – Я человек опытный и знаю, что женское чутье иногда ценнее всяких логических выводов. И это письмо как бы подтверждает вашу правоту. Однако если мистер Сент-Клер жив и может писать письма, отчего же он не вернется домой? – Не понимаю. Ума не приложу. – В понедельник, уезжая, он ни о чем вас не предупреждал? – Нет. – И вы очень удивились, увидев его на Суондам-лейн? – Конечно. – Окно было открыто? – Да. – Он мог окликнуть вас из окна? – Да. – Между тем, насколько я понял, вы услышали только бессвязное восклицание? – Да. – Вы подумали, что он зовет на помощь? – Да, он махал руками. – Но, быть может, увидя вас, он вскрикнул от неожиданности? Просто всплеснул руками от изумления, что видит вас? – Вполне возможно. – И вам показалось, что его оттащили от окна? – Он исчез так внезапно… – Он мог просто отскочить от окна. Вы никого больше не видели в комнате? – Никого, хотя этот отвратительный нищий признался, что был там. А ласкар стоял внизу, у лестницы. – Совершенно верно. Ваш муж был одет как всегда? Вам удалось разглядеть? – Но на нем не было ни воротничка, ни галстука. Я отчетливо видела его голую шею. – Он никогда не упоминал в разговорах о Суондам-лейн? – Никогда. – А вы не замечали, не курит ли он опий? – Никогда. – Благодарю вас, миссис Сент-Клер. Это основные пункты, которые я хотел прояснить. Теперь с вашего разрешения мы поужинаем и пойдем отдохнуть: весьма возможно, что завтра предстоит много хлопот. В наше распоряжение была предоставлена просторная, удобная комната с двумя кроватями, и я сразу лег в постель, так как ночные похождения утомили меня. Но Шерлок Холмс мог не спать по целым суткам и даже неделям, когда у него была какая-нибудь нерешенная задача; он размышлял, сопоставлял факты, рассматривал дело с разных точек зрения до тех пор, пока ему не удавалось либо разрешить загадку, либо убедиться, что он находится на ложном пути. Я понял, что он и сейчас готовится просидеть без сна всю ночь. Он снял пиджак и жилет, надел синий просторный халат и принялся собирать в одну кучу подушки с кровати, с кушетки и с кресел. Из этих подушек он соорудил себе нечто вроде восточного дивана и взгромоздился на него, поджав ноги и положив перед собой пачку простого табаку и коробок спичек. При тусклом свете лампы я видел, как он сидит, безмолвный, неподвижный, со старой трубкой во рту, в клубах голубого дыма, рассеянно устремив глаза в потолок, и тусклый свет озаряет его резкие орлиные черты. Так сидел он, когда я засыпал, и так сидел он, когда при блеске утреннего солнца я открыл глаза, разбуженный его внезапным восклицанием. Трубка все так же торчала у него во рту, комната была полна табачного тумана, а от пачки табаку, которую я видел вечером, ничего не осталось. – Проснулись, Уотсон? – спросил он. – Да. – Хотите прокатиться? – С удовольствием. – Тогда одевайтесь. В доме еще спят, но я знаю, где ночует конюх, и сейчас у нас будет коляска. – Холмс усмехнулся, глаза его блестели, он нисколько не был похож на того человека, погруженного в тяжелые раздумья, каким был вчера. Одеваясь, я взглянул на часы. Неудивительно, что все еще спали: было двадцать пять минут пятого. Едва я успел одеться, как вошел Холмс и сказал, что конюх уже запряг лошадь. – Хочу проверить одну свою теорию, – сказал он, натягивая сапоги. – Послушайте, Уотсон, перед вами один из величайших глупцов в Европе! Я был слеп как крот. Мне следовало бы дать такого тумака, что я отлетел бы отсюда к Чаринг-Кроссу! Но теперь, кажется, я нашел ключ к этой загадке. – Где же он, ваш ключ? – спросил я улыбаясь. – В ванной! Нет, я не шучу, – продолжал он, заметив мой недоверчивый взгляд. – Я уже был в ванной, взял ключ и спрятал вот сюда, в саквояж. Поедем, друг мой, и посмотрим, подойдет ли этот ключ к замку. Мы спустились с лестницы, стараясь ступать как можно тише. На дворе уже ярко сияло утреннее солнце. У ворот нас поджидала коляска; полуодетый конюх держал под уздцы запряженную лошадь. Мы вскочили в экипаж и быстро покатили по лондонской дороге. Изредка мы обгоняли повозки, которые везли овощи в столицу, но в домах вдоль дороги было тихо и пусто, словно в спящем заколдованном городе. – В некоторых отношениях это совершенно исключительное дело, – сказал Холмс, пуская лошадь галопом. – Сознаюсь, я был слеп как крот, но лучше поумнеть поздно, чем никогда. Когда мы въехали в город со стороны Суррея, в окнах уже начали появляться заспанные лица. Мы переехали реку по мосту Ватерлоо, потом помчались по Веллингтон-стрит и, взяв круто вправо, очутились на Бау-стрит. Шерлока Холмса хорошо знали в полицейском управлении, и, когда мы подъехали, два констебля отдали ему честь. Один из них взял лошадь под уздцы, а другой повел нас внутрь здания. – Кто дежурит? – спросил Холмс. – Инспектор Бродстрит, сэр. Из коридора, вымощенного каменными плитами, навстречу нам вышел высокий, грузный инспектор в полной форме. – А, Бродстрит! Как поживаете? Мне нужно поговорить с вами, Бродстрит. – Пожалуйста, мистер Холмс. Зайдите ко мне, в мою комнату. Комната была похожа на контору: на столе огромная книга для записей, на стене телефон. Инспектор сел за стол. – Чем могу служить, мистер Холмс? – Я хотел расспросить вас о Буне, о том нищем, который замешан в исчезновении мистера Невилла Сент-Клера.