– Когда вы познакомились с мисс Хетти Доран? – Год назад, в Сан-Франциско. – Вы путешествовали по Соединенным Штатам? – Да. – Вы еще там обручились с ней? – Нет. – Но вы ухаживали за ней? – Мне было приятно ее общество, и я этого не скрывал. – Отец ее очень богат? – Он считается самым богатым человеком на всем Тихоокеанском побережье. – А где и как он разбогател? – На золотых приисках. Еще несколько лет назад у него ничего не было. Потом ему посчастливилось напасть на богатую золотоносную жилу, он удачно поместил капитал и быстро пошел в гору. – А не могли бы вы обрисовать мне характер молодой леди – вашей супруги? Что она за человек? Лорд Сент-Саймон начал быстро раскачивать лорнет и посмотрел в огонь. – Видите ли, мистер Холмс, – сказал он, – моей жене было уже двадцать лет, когда ее отец стал богатым человеком. До того она свободно носилась по прииску и бродила по лесам и горам, так что ее воспитанием занималась скорее природа, чем школа. Настоящая сорвиголова, как мы называем таких девушек в Англии, натура сильная и свободолюбивая, не скованная никакими традициями. У нее порывистый, я бы даже сказал, бурный характер. Быстро принимает решения и бесстрашно доводит до конца то, что задумала. С другой стороны, я не дал бы ей имени, которое имею честь носить, – тут он с достоинством откашлялся, – если бы не был уверен, что, в сущности, это – благороднейшее создание. Я твердо знаю, что она способна на героическое самопожертвование и что все бесчестное ее отталкивает. – Есть у вас ее фотография? – Я принес с собой вот это. Он открыл медальон и показал нам прелестное женское лицо. Это была не фотография, а миниатюра на слоновой кости. Художнику удалось передать прелесть блестящих черных волос, больших темных глаз, изящно очерченного рта. Холмс долго и внимательно рассматривал миниатюру, потом закрыл медальон и вернул его лорду Сент-Саймону. – А потом молодая девушка приехала в Лондон и вы возобновили знакомство с ней? – Да, на этот сезон отец привез ее в Лондон, мы начали встречаться, обручились, и вот теперь я женился на ней. – За ней дали, должно быть, порядочное приданое? – Прекрасное приданое, но такова традиция в нашей семье. – И поскольку ваш брак – уже совершившийся факт, оно, конечно, останется в вашем распоряжении? – Право, не знаю. Я не наводил никаких справок на этот счет. – Ну понятно. Скажите, виделись вы с мисс Доран накануне свадьбы? – Да. – И в каком она была настроении? – В отличном. Все время строила планы нашей будущей совместной жизни. – Вот как? Это чрезвычайно любопытно. А утром в день свадьбы? – Она была очень весела – по крайней мере до конца церемонии. – А потом вы, стало быть, заметили в ней какую-то перемену? – Да, по правде говоря, я тогда впервые имел случай убедиться в некоторой неровности ее характера. Впрочем, этот эпизод настолько незначителен, что не стоит о нем и рассказывать. Он не имеет ни малейшего значения. – Все-таки расскажите, прошу вас. – Хорошо, но это такое ребячество… Когда мы с ней шли от алтаря, она уронила букет. В этот момент мы как раз поравнялись с передней скамьей, и букет упал под скамью. Произошло минутное замешательство, но какой-то джентльмен, сидевший на скамье, тут же нагнулся и подал ей букет, который ничуть не пострадал. И все-таки, когда я заговорил с ней об этом, она ответила какой-то резкостью и потом, сидя в карете, когда мы ехали домой, казалась до нелепости взволнованной этой ерундой. – Ах вот что! Значит, на скамье сидел какой-то джентльмен? Стало быть, в церкви все-таки была посторонняя публика? – Ну конечно. Это неизбежно, раз церковь открыта. – И этот джентльмен не принадлежал к числу знакомых вашей жены? – О нет! Я только из вежливости назвал его «джентльменом»: судя по виду, это человек не нашего круга. Впрочем, я даже не разглядел его хорошенько. Но, право же, мы отвлекаемся от темы. – Итак, возвратясь из церкви, леди Сент-Саймон была уже не в таком хорошем расположении духа? Чем она занялась, когда вошла в дом отца? – Начала что-то рассказывать своей горничной. – А что представляет собой ее горничная? – Ее зовут Алиса. Она американка и приехала вместе со своей госпожой из Калифорнии. – Вероятно, она пользуется доверием вашей жены? – Пожалуй, даже чересчур большим доверием. Мне всегда казалось, что мисс Хетти слишком много ей позволяет. Впрочем, в Америке иначе смотрят на эти вещи. – Сколько времени продолжался их разговор? – Кажется, несколько минут. Не знаю, право, я был слишком занят. – И вы не слышали, о чем они говорили? – Леди Сент-Саймон сказала что-то о «захвате чужого участка». Она постоянно употребляет такого рода жаргонные словечки. Понятия не имею, что она имела в виду. – Американский жаргон иногда очень выразителен. А что делала ваша жена после разговора со служанкой? – Пошла в столовую. – Под руку с вами? – Нет, одна. Она чрезвычайно независима в таких мелочах. Минут через десять она поспешно встала из-за стола, пробормотала какие-то извинения и вышла из комнаты. Больше я не видел ее. – Если не ошибаюсь, горничная Алиса показала на допросе, что ее госпожа вошла в свою комнату, накинула на подвенечное платье длинное дорожное пальто, надела шляпку и ушла. – Совершенно верно. И потом ее видели в Гайд-парке. Она там была с Флорой Миллар – женщиной, которая утром того же дня устроила скандал в доме мистера Дорана. Сейчас она арестована. – Ах да, расскажите, пожалуйста, об этой молодой особе и о характере ваших отношений. Лорд Сент-Саймон пожал плечами и поднял брови. – В течение нескольких лет мы были с ней в дружеских, я бы даже сказал, в очень дружеских отношениях. Она танцевала в «Аллегро». Я обошелся с ней, как подобает благородному человеку, и она не может иметь ко мне никаких претензий, но вы же знаете женщин, мистер Холмс. Флора – очаровательное существо, но она чересчур импульсивна и до безумия влюблена в меня. Узнав, что я собираюсь жениться, она начала писать мне ужасные письма, и, говоря откровенно, я только потому и устроил такую скромную свадьбу, что боялся скандала в церкви. Едва мы успели приехать после венчания, как она прибежала к дому мистера Дорана и сделала попытку проникнуть туда, выкрикивая при этом оскорбления и даже угрозы по адресу моей жены. Однако, предвидя возможность чего-либо в этом роде, я заранее пригласил двух полицейских в штатском, и те быстро выпроводили ее. Как только Флора поняла, что скандалом тут не поможешь, она сразу успокоилась. – Слышала все это ваша жена? – К счастью, нет. – А потом с этой самой женщиной ее видели на улице? – Да. И вот этот-то факт мистер Лестрейд из Скотленд-Ярда считает самым тревожным. Он думает, что Флора выманила мою жену из дому и устроила ей какую-нибудь ужасную ловушку. – Что ж, это не лишено вероятия. – Значит, и вы того же мнения? – Вот этого я не сказал. Ну а сами вы допускаете такую возможность? – Я убежден, что Флора не способна обидеть и муху. – Однако ревность иногда совершенно меняет характер человека. Скажите, а каким образом объясняете то, что произошло, вы сами? – Я пришел сюда не для того, чтобы объяснять что-либо, а чтобы получить объяснение от вас. Я сообщил вам все факты, какими располагал. Впрочем, если вас интересует моя точка зрения, извольте: я допускаю, что возбуждение, которое испытала моя жена в связи с огромной переменой, происшедшей в ее судьбе, в ее общественном положении, могло вызвать у нее легкое нервное расстройство. – Короче говоря, вы полагаете, что она внезапно потеряла рассудок? – Если хотите, да. Когда я думаю, что она могла отказаться… не от меня, нет, но от всего того, о чем тщетно мечтали многие другие женщины, мне трудно найти иное объяснение. – Что же, и это тоже вполне приемлемая гипотеза, – ответил Холмс улыбаясь. – Теперь, лорд Сент-Саймон, у меня, пожалуй, есть почти все нужные сведения. Скажите только одно: могли вы, сидя за свадебным столом, видеть в окно то, что происходило на улице?