– В Гэмпшире. Чудная сельская местность. «Медные буки», в пяти милях от Уинчестера. Место прекрасное, моя дорогая юная леди, и дом восхитительный – старинный загородный дом. – А мои обязанности, сэр? Хотелось бы знать, в чем они состоят. – Один ребенок, очаровательный маленький проказник, ему только что исполнилось шесть лет. Если бы вы видели, как он бьет комнатной туфлей тараканов! Шлеп! Шлеп! Шлеп! Не успеешь и глазом моргнуть, а трех как не бывало. Расхохотавшись, он откинулся на спинку стула, и глаза его снова превратились в щелочки. Меня несколько удивил характер детских забав, но отец смеялся – я решила, что он шутит. – Значит, мои обязанности – присматривать за ребенком? – спросила я. – Нет-нет, не только присматривать, не только, моя дорогая юная леди! – вскричал он. – Вам придется также – я уверен, вы и протестовать не будете, – выполнять кое-какие поручения моей жены при условии, разумеется, если эти поручения не будут унижать вашего достоинства. Не много, не правда ли? – Буду рада оказаться вам полезной. – Вот именно. Ну, например, речь пойдет о платье. Мы, знаете ли, люди чудаковатые, но сердце у нас доброе. Если мы попросим вас надеть платье, которое мы дадим, вы ведь не будете возражать против нашей маленькой прихоти, а? – Нет, – ответила я в крайнем удивлении. – Или сесть там, где нам захочется? Это ведь не покажется вам обидным? – Да нет… – Или остричь волосы перед приездом к нам? Я едва поверила своим ушам. Вы видите, мистер Холмс, у меня густые волосы с особым каштановым отливом. Их считают красивыми. Зачем мне ни с того ни с сего жертвовать ими? – Нет, это невозможно, – ответила я. Он жадно глядел на меня своими глазками, и я заметила, что лицо у него помрачнело. – Но это – обязательное условие, – сказал он. – Маленькая прихоть моей жены, а дамским капризам, как вам известно, сударыня, следует потакать. Значит, вам не угодно остричь волосы? – Нет, сэр, не могу, – твердо ответила я. – Что ж… Значит, вопрос решен. Жаль, жаль, во всех остальных отношениях вы нам вполне подходите. Мисс Стопер, в таком случае мне придется познакомиться с другими юными леди. Заведующая агентством все это время сидела, просматривая свои бумаги и не проронив ни слова, но теперь она глянула на меня с таким раздражением, что я поняла: из-за меня она потеряла немалое комиссионное вознаграждение. – Вы хотите остаться в наших списках? – спросила она. – Если можно, мисс Стопер. – Мне это представляется бесполезным, поскольку вы отказались от очень интересного предложения, – резко заметила она. – Не будем же мы из кожи лезть вон, чтобы подобрать для вас такое место. Всего хорошего, мисс Хантер. Она позвонила в колокольчик, и мальчик проводил меня обратно в приемную. Вернувшись домой – в буфете у меня было пусто, а на столе – лишь новые счета, – я спросила себя, не поступила ли я неосмотрительно. Что из того, что у этих людей есть какие-то причуды и они хотят, чтобы исполнялись самые неожиданные их капризы? Они ведь готовы платить за это. Много ли в Англии гувернанток, получающих сотню в год? Кроме того, какой прок от моих волос? Некоторым даже идет короткая стрижка, может, пойдет и мне? На следующий день я подумала, что совершила ошибку, а еще через день перестала в этом сомневаться. Я уже собиралась, подавив чувство гордости, пойти снова в агентство, чтобы узнать, не занято ли еще это место, как вдруг получаю письмо от этого самого джентльмена. Вот оно, мистер Холмс, я прочту его. «“Медные буки”, близ Уинчестера. Дорогая мисс Хантер! Мисс Стопер любезно согласилась дать мне Ваш адрес, и я пишу Вам из дома, желая осведомиться, не переменили ли Вы свое решение. Моя жена очень хочет, чтобы Вы приехали к нам, – я описал ей Вас, и Вы ей страшно понравились. Мы готовы платить Вам десять фунтов в месяц, то есть сто двадцать в год в качестве компенсации за те неудобства, которые могут причинить наши требования. Да они не так уж и суровы. Моя жена очень любит цвет электрик, и ей хотелось бы, чтобы Вы надевали платье такого цвета по утрам. Вам совершенно незачем тратиться на подобную вещь, поскольку у нас есть платье моей дорогой дочери Алисы (ныне пребывающей в Филадельфии), думаю, оно будет Вам впору. Полагаю, что и просьбу занять определенное место в комнате или выполнить какое-либо иное поручение Вы не сочтете чересчур обременительной. Что же касается Ваших волос, то их действительно очень жаль: даже во время нашей краткой беседы я успел заметить, как они хороши, но тем не менее я вынужден настаивать на этом условии. Надеюсь, что прибавка к жалованью вознаградит Вас за эту жертву. Обязанности в отношении ребенка весьма несложны. Пожалуйста, приезжайте, я встречу Вас в Уинчестере. Сообщите, каким поездом Вы прибудете. Искренне Ваш Джефро Рукасл». Вот какое письмо я получила, мистер Холмс, и твердо решила принять предложение. Однако, прежде чем сделать окончательный шаг, мне хотелось бы услышать ваше мнение. – Что ж, мисс Хантер, коли вы решились, значит, дело сделано, – улыбнулся Холмс. – А вы не советуете? – Признаюсь, место это не из тех, что я пожелал бы для своей сестры. – А что все-таки под этим кроется, мистер Холмс? – Не знаю. Может, у вас есть какие-либо соображения? – Я думаю, что мистер Рукасл – добрый, мягкосердечный человек. А его жена, наверное, немного сумасшедшая. Вот он и старается держать это в тайне, опасаясь, как бы ее не забрали в дом для умалишенных, и потворствует ее причудам, чтобы с ней не случился припадок. – Может быть, может быть. На сегодняшний день это самое вероятное предположение. Тем не менее место это вовсе не для молодой леди. – Но деньги, мистер Холмс, деньги! – Да, конечно, жалованье хорошее, даже слишком хорошее. Вот это меня и тревожит. Почему они дают сто двадцать фунтов, когда легко найти человека и за сорок? Значит, есть какая-то веская причина. – Вот я и подумала, что, если расскажу вам все обстоятельства дела, вы позволите мне в случае необходимости обратиться к вам за помощью. Я буду чувствовать себя гораздо спокойнее, зная, что у меня есть заступник. – Можете вполне на меня рассчитывать. Уверяю вас, ваша маленькая проблема обещает оказаться наиболее интересной за последние месяцы. В деталях определенно есть нечто оригинальное. Если у вас появятся какие-либо подозрения или возникнет опасность… – Опасность? Какая опасность? – Если бы опасность можно было предвидеть, то ее не нужно было бы страшиться, – с самым серьезным видом пояснил Холмс. – Во всяком случае, в любое время дня или ночи шлите телеграмму, и я приду вам на помощь. – Тогда все в порядке. – Выражение озабоченности исчезло с ее лица, она проворно поднялась. – Сейчас же напишу мистеру Рукаслу, вечером остригу мои бедные волосы и завтра отправлюсь в Уинчестер. Скупо поблагодарив Холмса и попрощавшись, она поспешно ушла. – Во всяком случае, – сказал я, прислушиваясь к ее быстрым, твердым шагам на лестнице, – она производит впечатление человека, умеющего за себя постоять. – Ей придется это сделать, – мрачно заметил Холмс. – Не сомневаюсь, через несколько дней мы получим от нее известие. Предсказание моего друга, как всегда, сбылось. Прошла неделя, в течение которой я неоднократно возвращался мыслями к нашей посетительнице, задумываясь над тем, в какие дебри человеческих отношений может завести жизнь эту одинокую женщину. Большое жалованье, странные условия, легкие обязанности – во всем этом было что-то неестественное, хотя я абсолютно был не в состоянии решить, причуда это или какой-то замысел, филантроп этот человек или негодяй. Что касается Холмса, то он подолгу сидел, нахмурив лоб и рассеянно глядя вдаль, но когда я принимался его расспрашивать, он лишь махал в ответ рукой. – Ничего не знаю, ничего! – раздраженно восклицал он. – Когда под рукой нет глины, из чего лепить кирпичи? А потом бормотал себе под нос, что, будь у него сестра, он не посоветовал бы ей принять подобное предложение. Телеграмма, которую мы получили, прибыла поздно вечером, когда я уже собирался лечь спать, а Холмс приступил к опытам, за которыми частенько проводил ночи напролет. Когда я уходил к себе, он стоял, наклонившись над ретортой и пробирками; утром, спустившись к завтраку, я заставал его в том же положении. Он открыл желтый конверт и, пробежав взглядом листок, передал его мне. – Посмотрите расписание поездов, – сказал он и повернулся к своим колбам. Текст телеграммы был кратким и настойчивым: «Прошу быть в гостинице «Черный лебедь» в Уинчестере завтра в полдень. Приезжайте! Не знаю, что делать. Хантер». – Поедете со мной? – спросил Холмс, на секунду отрываясь от своих колб. – С удовольствием. – Тогда посмотрите расписание. – Есть поезд в половине десятого, – сказал я, изучая справочник. – Он прибывает в Уинчестер в одиннадцать тридцать. – Прекрасно. Тогда, пожалуй, я отложу анализ ацетона, завтра утром нам может понадобиться максимум энергии. В одиннадцать утра на следующий день мы уже были на пути к древней столице Англии. Холмс всю дорогу не отрывался от газет, но после того как мы переехали границу Гэмпшира, он отбросил их и принялся смотреть в окно. Стоял прекрасный весенний день, бледно-голубое небо было испещрено маленькими кудрявыми облаками, которые плыли с запада на восток. Солнце светило ярко, и в воздухе царили веселье и бодрость. На протяжении всего пути, вплоть до холмов Олдершота, среди яркой весенней листвы проглядывали красные и серые крыши ферм. – До чего приятно на них смотреть! – воскликнул я с энтузиазмом человека, вырвавшегося из туманов Бейкер-стрит. Но Холмс мрачно покачал головой. – Знаете, Уотсон, – сказал он, – беда такого мышления, как у меня, в том, что я воспринимаю окружающее очень субъективно. Вот вы смотрите на эти рассеянные вдоль дороги дома и восхищаетесь их красотой. А я, когда вижу их, думаю только о том, как они уединенны и как безнаказанно здесь можно совершить преступление. – О Господи! – воскликнул я. – Кому бы в голову пришло связывать эти милые сердцу старые домики с преступлением? – Они внушают мне страх. Я уверен, Уотсон, – и уверенность эта проистекает из опыта, – что в самых отвратительных трущобах Лондона не свершается столько страшных грехов, сколько в этой восхитительной и веселой сельской местности. – Вас прямо страшно слушать. – И причина этому совершенно очевидна. То, чего не в состоянии совершить закон, в городе делает общественное мнение. В самой жалкой трущобе крик ребенка, которого бьют, или драка, которую затеял пьяница, тотчас же вызовет участие или гнев соседей, и правосудие близко, так что единое слово жалобы приводит его механизм в движение. Значит, от преступления до скамьи подсудимых – всего один шаг. А теперь взгляните на эти уединенные дома – каждый из них отстоит от соседнего на добрую милю, они населены в большинстве своем невежественными бедняками, которые мало что смыслят в законодательстве. Представьте, какие дьявольски жестокие помыслы и безнравственность тайком процветают здесь из года в год. Если бы эта дама, что обратилась к нам за помощью, поселилась в Уинчестере, я не боялся бы за нее. Расстояние в пять миль от города – вот где опасность! И все-таки ясно, что опасность угрожает не ей лично. – Понятно. Если она может приехать в Уинчестер встретить нас, значит, она в состоянии вообще уехать.