Вопрос вызывает желание на всякий случай все отрицать. Видимо, слишком отчетливое. – Не в этом смысле, – усмехается она. – Просто он чуть ли не вандалом тебя называет. Ругается страшно. Ты ему там какой-то тег на древней стене… – Передавай мои глубочайшие извинения. – То есть все-таки ты. – Нет, хотя если ему нравится так думать, то я не против. Настя терпеливо сидит напротив и ждет продолжения беседы, но мне резко становится не до нее. Слово «тег» порождает некую идею, и я тянусь за ноутбуком. Чтобы достать его из ящика стола, приходится встать на колени – в этом месте потолок моей каморки под крышей практически встречается с полом. Тег. Короткая подпись художника граффити – райтера. Смысл теггинга в том, чтобы многократно повторять собственное имя на всех возможных поверхностях. Чем труднодоступней место, тем ты круче. Чем больше тегов, тем ты круче. Как по мне, к стрит-арту эти каракули имеют еще меньшее отношение, чем наскальная живопись эпохи палеолита, однако если мой Освальд взял за правило заявлять о себе таким образом, вряд ли он ограничился бы одним лишь фортом. Я гуглю городской стрит-арт, бегло просматриваю несколько статей – их содержание только утверждает в мысли, что найти подобного человека как минимум не невозможно, – и переключаюсь на фотографии разрисованных объектов. Некоторые из них поражают воображение, другие – обыкновенная мазня. Пролистав несколько страниц, я задерживаюсь на снимке угла жилого здания, вид со двора. Бледно-розовая стена украшена силуэтным изображением лукавого Гофмана. Лоб писателя – тут мне приходится максимально увеличить фото, от близости цели даже пульс учащается – безошибочно отмечен третьим рейсте. Еще один я нахожу в неопознанной арке между маркерными буквами «Jedem das Seine»[7] и крупно намалеванной дверью с надписью «Гори в аду». Третий – на бетонной опоре старого цеха… – Насть, ты, случайно, не знаешь, где собираются нелегальные художники? Подруга отрывается от телефона и задумчиво морщит нос. – На бойне Розенау, кажется. Или в «Дарите». Но лучше спросить у Эмиля, это же его епархия. – Позвони ему. – Передать, что ты интересуешься? – Само собой. Пусть трепещет от страха, что я приведу единомышленников. И да, извинения по-прежнему в силе. * * * Земля под бывшим целлюлозно-бумажным заводом навсегда отравлена трупным ядом брошенного производства. Будто Зона Тарковского, она – не территория, а проверка на прочность. Подошвы моих кед хрустко вминают осколки стекла в кирпичное крошево, заменяющее здесь почву. Посмертным саваном колышется защитная сетка. Судя по невыносимой вони, скрытое под нею здание медленно и мучительно разлагается. Меня никто не останавливает. Я шагаю в пустой дверной проем, и по темным цехам будто проносится удивленный шепоток призрачных местных обитателей. Отовсюду слышны их шорохи и вздохи. Я лопатками чувствую любопытствующие взгляды, но боюсь обернуться, чтобы случайно не встретиться глазами с самим хозяином, лесоторговцем Теплихом, гневно вопрошающим: «Was machen Sie hier?»[8] В одном из залов позирует девушка в платье невесты. Откинув за спину фату, она поправляет фиолетовую челку, выгибает спину и не моргая глядит в потолок. Ни модель, ни фотограф не обращают на меня внимания. Девушка бесшумно меняет позу. Я не задерживаясь прохожу вдоль стены – топот моих ног сводит на нет все предположения о том, что я превратилась в невидимку, – и попадаю на лестницу. Каждая каменная ступень отмечена круглым клеймом с забитой пылью надписью на немецком. Сверху доносятся голоса. К тошнотворному запаху местных отходов добавляется застарелая табачная вонь и синтетически-карамельный ароматизатор краски для граффити. Я сжимаю во влажной ладони телефон и смело иду на звук. Компания подростков расположилась несколькими пролетами выше. Один вяло орудует баллончиком, двое других сидят на ступенях. Скорее всего, мой визит сюда напрасен, но обратной дороги нет – в отличие от погруженных в себя обитателей предыдущей локации, эти пристально наблюдают за каждым моим шагом. – Привет. Двое сразу отворачиваются. В моем распоряжении остается светловолосая девушка с острыми ключицами. Под ее выжидающим взглядом я достаю смартфон и выбираю один из сохраненных снимков – тот самый, с Гофманом. – Я ищу одного человека. Вот его работа. Девушка молча смотрит на экран, кривит губы и взглядом переадресует вопрос сидящему рядом приятелю. Тот снисходит до секундного внимания. – Так это Девиант. Он сейчас, кажется, в Риге. Каким-то седьмым чувством я понимаю, что речь не о том, и ищу подходящее изображение, но его нет, и тогда в ход идет мой собственный блокнот, в котором я максимально крупно, чтобы развеять все сомнения, выписываю третий рейсте. – Нет, меня интересует это. Тут уже все трое глядят на меня, как на идиотку, с характерным закатыванием глаз и звуками, недвусмысленно намекающими на мои умственные способности. – Ну и на что тебе сдался этот чикокер? – выплевывает девушка. – Он неплохо рисует. Слова будто выстраивают вокруг меня незримую стену. Некоторое время я жду в надежде на ответ, потом понимаю, что их молчание – это он и есть, и ухожу ни с чем. Свое ничто я уношу с гордо поднятой головой, однако не успеваю отойти далеко. За поворотом меня настигают, хватают за руку и разворачивают в обратную сторону. – Так что тебе нужно от Террановы? – шепчет она настолько тихо, что я скорее читаю по губам, чем разбираю слова. У нее ледяные ладони и пытливый взгляд, в котором ясно светится мой шанс произвести первое впечатление дважды. – Близкий мне человек попал в беду. Он может помочь. Лампочка сканера гаснет. Теперь это просто девчонка, которая тащит из пачки сигарету и кивком приглашает меня полюбоваться видом на тлеющую за окном свалку бумажных отходов. – Он не из наших. – Я внимательно слушаю и созерцаю мусорный ландшафт. За сизой пеленой ядовитого дыма позитивно выделяется ярко-красными крышами новенький коттеджный поселок. – Тегает по всей области. Фасады домов, подъезды, заброшки… Но тебе это не поможет, потому что его никто никогда не видел. – М-м?.. – Я о райтерах. Мы не в курсе, кто он такой. – Но при этом ты знаешь его имя. – У меня получается нечто среднее между вопросом и утверждением. – Терранова – фамилия. Да, очень странная история… Пообещай, что никому не расскажешь! Я с готовностью киваю, хотя понятно, что даже если я кому и проболтаюсь, она об этом в жизни не узнает. – Короче. – Замогильная интонация, по-видимому, должна означать повышенный уровень секретности. – Была тут одна ненормальная. Утверждала, что встречается с этим парнем, Германом. Она рассказывала, что по жизни он не бомбер. Тегать для него – какой-то фетиш, вроде зависимости. Он «черный копатель». Ищет немецкие тайники и оружие, а потом продает криминалу. Мы, конечно, решили, что Вио просто гонит. Выдумала себе воображаемого друга, а тегает сама, чтобы все поверили… – С ней можно поговорить? Моя собеседница быстро оглядывается по сторонам и придвигается вплотную. – В том-то и дело, что нет. Месяц назад ее убили. Мои брови непроизвольно ползут вверх. Некоторое время она вовсю наслаждается произведенным эффектом, а затем продолжает: – Поищи в интернете. Убийство назвали ритуальным, у Вио на ладонях нашли какие-то вырезанные руны или типа того. Может, она была в секте, я не знаю. Мы не особо общались, но незадолго до смерти она пообещала провести нас в закрытый клуб, где якобы играет брат Террановы. – Что за клуб? – «Pr. Eylau». Бывший жилой дом на Штурвальной. Двухэтажная развалюха, переделанная под хостел. Во время ремонта в подвале нашли заваленный вход в огромное бомбоубежище. Теперь наверху пивная и номера, а внизу, в подвале, клуб для фриков вроде тебя. Но вывесок нет, не зная – не догадаешься. Я невольно представляю свои черные джинсы, рубашку, надетую поверх футболки с иероглифом, шипастый браслет на запястье и пытаюсь понять, за что мне сейчас прилетело. – Пирсингованные ребята с подведенными лайнером глазами, – поясняет она. – Готы? Эмо? Или как вас там?.. Ну, в общем, поначалу это казалось клевой идеей, но наверное хорошо, что мы туда не попали. Вдруг секта. Стереотипность мышления. Передается вербально-визуальным путем, носит характер эпидемии. – Больше ничего не знаю. Не благодари. Девчонка ушла, а осадок остался. Ритуальное убийство. Бомбоубежище. «Черный копатель» Терранова… Все это вроде бы не связано ни с бабушкой Эльзой, ни с рейсте, ни с моим аристократично бледным Освальдом. Тем не менее клуб – это единственная зацепка, и я собираюсь ей воспользоваться. * * * Молодой официант со взъерошенными гелем волосами (никакого лайнера) несколько раз переводит взгляд с моей паспортной фотографии на меня и обратно. Сходство и правда не очевидно. В попытке внедриться в среду я постаралась на славу, и теперь почтенная семейная пара за соседним столиком старательно делает вид, что компания Мартиши Аддамс нисколько их не смущает, студенты с противоположного конца зала не стесняются смотреть и комментировать, а мальчик, похожий на вокалиста начинающего бойз-бэнда, ставит передо мной запотевший бокал портера с таким видом, словно подает лекарство безнадежному больному. Без него моя коллекция собранных за сегодня взглядов была бы неполной. Губы оставляют на стекле бокала жирный черный отпечаток. Сделав глоток, я хмуро рассматриваю массивную люстру-колесо, подвешенную на цепях к потолку, пестрые гобелены с единорогами, глиняные кувшины, пучки сухих трав и сияющую золотистой подсветкой барную стойку. Сбоку от нее понурили шлем рыцарские доспехи в полном сборе. Стеклянная дверь впускает очередных посетителей, но и среди них не наблюдается никого столь же колоритного, как я. Это самый заурядный пивной бар из всех, что я видела. Если здесь действительно есть подземные помещения, то туда, скорее всего, ведет отдельный вход. Возможно, из того квадратного пристроя, который хорошо заметен с улицы, но словно отсутствует, если смотреть изнутри. Мне не остается ничего, кроме как попросить счет. Когда передо мной ложится папка с чеком, где-то под полом зарождается и крепнет барабанный ритм. Пассажи не поражают сложностью, удары монотонны, словно сердцебиение, но именно это внезапно придает мне уверенности. – Разве концерт сегодня? – спрашиваю я, делая вид, что страшно увлечена визитной карточкой заведения. Официант медлит с ответом.