– Нет, телефону, – задумчиво сказал Добровольский и опять застучал по клавишам. Олимпиада вдруг заинтересовалась: – А что ты делаешь? – Отправляю файл. Помощнику, в Женеву. Он вдруг засмеялся и крепко потер ладонями лицо, на миг оторвавшись от компьютера. – Он, бедный, уже три раза спрашивал, чем я занимаюсь в России! Он швейцарец, и ему кажется, что мои русские корни наконец-то проявились и я сошел с ума. – Почему сошел? – Потому что я приехал, чтобы тихо и без лишнего шума закончить дело. Мы готовили его три года! Три! А я вместо этого занимаюсь уголовными преступлениями! – Дело? – переспросила Олимпиада. – Ах да! Ты же сыщик! – Я не сыщик, я бухгалтер. Ну, почти бухгалтер. – Как?! А ты же говорил, что нарком или командарм! – Нет, не командарм, – сказал он и засмеялся. – Я комиссар финансовой полиции. Я занимаюсь безопасностью счетов, банковских операций и всякое такое. Очень скучно. – А что за дело? Он разговаривал с ней, и Олимпиада совершенно забыла о том, что не могла дышать, и забыла, что надо делать над собой усилия и еще как-то соотносить себя с тем большим и неудобным, что было теперь в ее жизни. – У вас в России был такой бизнесмен, Дмитрий Белоключевский. Он очень известен во всем мире. Помнишь? Конечно, она помнила! Несколько лет назад его посадили за какие-то грехи, то ли за уход от налогов, то ли за открытие подпольных счетов, то ли за политические амбиции, а компанию «Черное золото», которой он владел, моментально раздергали на мелкие части и растащили. Кажется, это называлось – борьба с олигархами. Он сидел не слишком долго, его пожалели и выпустили, но с тех пор Олимпиада о нем ничего не слышала. – У него были счета, в том числе и в Швейцарии, с которых в один прекрасный день исчезли все деньги. Мы искали его деньги и восстанавливали схему, по которой они были уведены. – И ты нашел? Его деньги? Добровольский пожал плечами. – Нашел. А что толку? Вместо того чтобы сдать русской… российской прокуратуре всю схему и ее создателей, я думаю, кто мог убить тетю Верочку! – А… он жив? – Кто? – Белоключевский. – Конечно. С ним все в порядке, у него, по-моему, сын родился. Когда мы виделись в последний раз, он был озабочен именно этим сыном, и мои умозаключения его не интересовали. – А на что он живет? Добровольский пожал плечами: – Понятия не имею. Но он не бедный человек. Почему тебя интересует его финансовое положение? Олимпиаду решительно не интересовало финансовое положение бывшего олигарха. Ей просто хотелось разговаривать с Павлом Петровичем, неважно о чем. Можно о финансах и олигархах. Она придвинулась к нему и заглянула в компьютер. – А что ты отправляешь? – Обычный видеофайл. Я хочу, чтобы мой помощник все выяснил про вашего соседа Володю и еще, служил ли писатель в саперных войсках. – Володя?! – поразилась Олимпиада Владимировна. – При чем тут Володя?! Да его и дома ни разу не было с тех пор, как все началось. – Откуда ты знаешь, что его не было дома? – Да он не вышел ни разу! – Вот именно. А дома он был, – сказал Добровольский и потянулся, – я точно знаю. Его мотоцикл каждый день исправно появлялся на стоянке рядом с твоей «десяткой». Я проверял. Олимпиада медленно моргала. – Конечно, теоретически у него может быть где-то здесь еще одна квартира, но вряд ли. И в окнах свет горел. Сложно зашторить окна так, чтобы с улицы не был виден свет. В ту ночь, когда мы лезли с крыши, я осмотрел окна твоей подруги, там действительно щиты, а окна Володи как раз над ними. Там горел свет, совершенно точно. – Володя? – переспросила Олимпиада. – Быть такого не может! – Больше никто не подходит, – произнес Добровольский задумчиво. – По крайней мере, на роль партнера господина Племянникова. Должен быть кто-то, имеющий свободу передвижения и свой! В квартире Племянникова разговаривали в день убийства, а из чужих никто не приходил. К нему вообще никто не приходил, так сказали Парамоновы, а от них вряд ли что-то укрылось бы. Они же… общие… я забыл, как это называется по-русски. – По-русски это называется общественники, – растерянно подсказала Олимпиада, – ты что, думаешь, это Володя всех убил?! – Про всех я не знаю, но Племянникова – вполне возможно. Тогда понятно, как слесарь оказался возле твоей двери и в ботинках, а не в домашних тапочках, если после разговора они из квартиры Племянникова спустились к Володе. – Он опять потянулся. – Сейчас мой помощник на него посмотрит, отправит запросы, и все станет ясно. Если Племянников работал на него, а не на писателя или на тетю Верочку, к примеру, значит, он должен быть где-то засвечен. Олимпиада замотала головой. Она ничего не понимала. – При чем здесь тетя Верочка? – Ни при чем, – буркнул Добровольский. – Шутка. – А что значит – засвечен? – Липа, так не бывает, чтобы люди не оставляли следов! Или бывает, но только в детективах. Если кто-то связан с террористами или подрывниками, значит, он должен быть в базах, в разработках и так далее, особенно если это не рядовой исполнитель, а, к примеру, заказчик. Это совершенно нормальная практика. – Да, но как твой помощник станет его искать, если он его никогда не видел? – Почему? Видел, – сказал Добровольский невозмутимо. – То есть еще не видел, но сейчас, наверное, уже смотрит. Я отправил видеоролик. – Да где ты его взял-то?! – Записал в телефонную память. В телефонах есть видеокамеры, ты что, не знала? Олимпиада сказала, что знала. – Как только он появился на площадке, я надел на шею телефон и включил камеру. Камера снимала. Вряд ли, конечно, получился шедевр, но выбрать картинку для того, чтобы по ней найти человека, можно запросто. – Ну, ты даешь, – пробормотала Олимпиада. – Я думала, что такие штуки проделывают только в фильме про Джеймса Бонда. – Джеймс Бонд фотографирует при помощи булавки для галстука, – сказал Добровольский. – У меня в булавке нет камеры, ты не поверишь! Он задумчиво посмотрел на компьютер, как будто ждал, что тот сейчас заговорит человеческим голосом и ответит на все вопросы. – Я пока не понимаю до конца, но или первое убийство никак не связано с остальными, или… – Или что? – не удержалась Олимпиада. – Или есть какое-то совсем уж невероятное объяснение, – закончил Добровольский. – К примеру, все живущие в этом доме сотрудничали с террористами. Баба Фима идеолог. Люба придворный астролог. Люся королевский менестрель, развлекает членов шайки песнопениями. Олимпиада развеселилась: – А я кто? Добровольский посмотрел на нее. – А ты… Ты бедная Гретхен, которую все обманывают, а она ни о чем не догадывается. – Я не бедная Гретхен! – рассердилась Олимпиада Владимировна. – Ну, конечно, нет, – согласился Добровольский, с силой притянул ее к себе и поцеловал. Дал отдышаться и еще раз поцеловал. Что-то она должна была вспомнить, но забыла об этом. Он глубоко и ровно дышал, и, положив руку ему на грудь, она рукой почувствовала его дыхание. Она никогда не чувствовала так дыхание другого человека, как свое собственное. От того, что они были вдвоем в пустой квартире, и Люсинда не бренчала на гитаре за дверью, и ночь уже давно протиснулась в Москву, как в плохо открывающуюся дверь Липиной квартиры, потеснив ненадолго машины, огни, электрический свет, суету, все оказалось по-другому. Совсем, совсем по-другому. Она почувствовала опасность сразу, как будто на Великой Китайской стене, окружавшей ее внутренний мир, зажглись сигнальные огни. «Когда зажгутся сигнальные огни Гондора, Рохан станет готовиться к войне», – вспомнилось ей из фильма про кольцо, которое правило миром.