— Снова сбежала. Вот надо было сразу мне всё сказать, а не устраивать этот квест с конспирацией, и всё было бы нормально, — отчитывал его с улыбкой отец и чуть кивнул на заднее сиденье. Тим тут же обернулся и заметил меня: — Ян, но как ты сбежала? Я отвернулась от него к окну. А Тим попросил остановиться и тут же перебрался ко мне на заднее сиденье, придвинулся, но я зашипела на него: — Уйди от меня! — и закуталась в куртку ещё сильнее, отгораживаясь от него. — Ян, прости, — тихо-тихо говорил он. — Я тебя не выдавал, правда. — А вот, если бы сказал всё начистоту, я бы нашёл раньше, а не обзванивал все больницы, — подал голос отец, сейчас он был строг. — Вот к чему была эта конспирация, Тимофей? Думал, я получу твоё сообщение и успокоюсь? — Я пообещал и своё слово сдержал. Яна была со мной, и я знал, где она находится. Всё! — Тим ответил как-то нерадостно, видимо, чувствовал вину за своё предательство, а может, расстроился, что я сбежала из больницы. Тим снова посмотрел на меня, я демонстративно отвернулась от него и смотрела в окно. Отец вздохнул, мы молчали до самого дома. Когда вышли, Тим встал напротив и попросил моего отца: — Можно нам пять минут, поговорить? Папа кивнул, но домой не пошёл, остановился у подъезда и следил издалека за нами. Мы стояли у машины, я куталась в папину куртку, мне было холодно, опустила голову и смотрела в землю. — Ян, зачем ты так делаешь? Тебе хочется меня наказать? — тихо заговорил Тим. — Я бы никогда не сделал тебе ничего плохого! Зачем ты сбежала? С тобой могло случиться всё что угодно. Тим ждал ответа, но я молчала, не было смысла разговаривать с тем, кто меня предал. Я доверяла Тиму, любила его, а он побежал докладывать отцу. Пусть не вывалил всю правду, пытаясь скрыть моё местонахождение, но отец ведь всё равно нашёл меня по наводке Тима.Наконец подняла глаза, смотреть в его печальные глаза было трудно. Я чувствовала, что вот-вот расплачусь, мне было больно: — Ты меня предал! Он тяжело вздохнул: — Прости меня! Я не хотел тебя предавать, но дал слово. А оказался крайним во всём. Ладно, иди, а то замёрзнешь, — он кивнул в сторону отца. — Пока. Глава 60. Разговор на кухне Мама не спала, тут же бросилась мне навстречу, но я резко отгородилась, не дав себя обнять, и, обогнув её, проскользнула в ванную. Спина была разодрана длинными полосами, будто меня били плетьми, некоторые царапины были глубокие, кровоточили. Лицо бледное, осунувшееся, болезненно худое, с запавшими глазами и ужасно печальным взглядом. Волосы растрепались и спутались, я их еле расчесала. Хоть после капельницы у меня и появились силы, но выглядела я жутко и чувствовала себя побитой и морально, и физически. Из ванной выходить не торопилась, знала, что родители сторожат меня и нас ждёт непростой разговор, но всё равно пришлось. В комнату незамеченной проскользнуть не удалось. Меня перехватил папа, дал мне чистую футболку со штанами и, когда я переоделась, отвёл на кухню, там меня ждал уже остывший чай, который я влила в себя чуть ли не залпом, так хотелось пить. Тогда папа налил мне вторую кружку, сел напротив. На кухне тут же появилась мама, и я вся сжалась, ждала нравоучений, отчитываний, не могла смотреть на них, и не только из-за обиды, но и из-за вины. Мне было жутко стыдно, что я убежала. Когда Тим ушёл из дома и уже остыл, простил отца, готов был мириться, он мне сказал, что возвращаться домой после побега очень сложно. И я теперь понимала, о чём он говорил, потому что это стыдно. Проще бомжевать, чем посмотреть родителям в лицо. Но и у меня были причины. — Ян, ты правда у нас приёмная, — первой заговорила мама. — Прости нас, что не нашли подходящего момента раньше тебе это сказать. Для нас это было совершенно не важно, ты для нас родная, наша дочка, поэтому и мы думали, что тебе так же всё равно. — Но вы всегда врали, когда я спрашивала! — не удержала обиду в себе. — Яна, так получилось, что твои родители погибли в аварии на глазах у тебя, — теперь заговорил отец. — И для тебя это стало сильной травмой. Ты была маленькой, и сначала тебе ставили посттравматическую эпилепсию из-за удара и потрясения, а потом уже психиатр поставил и ПТСР, ты прекрасно знаешь, что это и откуда у тебя были те панические атаки. Врачи говорили, что ты перерастёшь, забудешь, советовали ограждать тебя от стресса и нервных потрясений. И как тебе признаться, что ты приёмная?! Ведь ты начала спрашивать как раз в то время, когда лечилась от всего этого в четырнадцать. Мы боялись говорить, вдруг ты вспомнишь, или опять на тебя найдёт это состояние. Ты была в нестабильном состоянии, сама ведь понимаешь, поэтому решили тебе пока не говорить, врали. А потом всё наладилось, устаканилось, ты и спрашивать перестала. Мы и решили, что это всё неважно. — Неправда! Я два месяца назад на этом самом месте спрашивала у тебя про прабабушку! — вдруг вспомнила я. — У вас была сотня возможностей рассказать мне! Но вы продолжали врать! — Мы не думали, что для тебя это так важно, для нас же ты родная, наша, — заговорила мама. — И я всегда боялась тебе говорить, боялась, как ты отреагируешь. Не находила подходящего момента. Я переводила взгляд с мамы на папу, и мне снова было больно, как в тот момент, когда заглянула маме в воспоминания. Не могла их простить, у меня стоял какой-то внутренний блок, через который я видела лишь чужих людей. А ведь я их всегда любила, слепо доверяла, а они меня обманывали. Даже хотелось сказать что-то обидное, укусить в ответ на их ложь, но я почему-то тоже не смогла, сейчас снова им поверила. Лишь разочарованно проговорила: — И чего вы от меня теперь ждёте? Прощения?! — Что будет всё как раньше, мы ведь одна семья, — скорбно смотрела мама. — Ничего ведь не поменялось! — Не будет как раньше! — насупилась я. — Для меня поменялось всё! — Хорошо, пусть будет как будет. Только не сбегай больше, пожалуйста! Здесь твой дом, и мы тебя очень любим, — устало выдал папа. От его последней фразы в глазах защипало. Я не помнила, когда родители последний раз говорили мне, что любят. Чтобы не выдать своих слёз, я резко встала, отвернулась: — Я пойду спать! — и вылетела из кухни. Слышала, что мама с папой всё ещё переговаривались. Кажется, звонили в полицию и поисковые отряды, докладывали, что нашли меня. Но потом, проходя мимо нашей с Соней комнаты, папа говорил маме: — Она отойдёт, со временем. Не приставай только к ней. Глава 61. Между нами В школу я не пошла. Папа повёз меня в ту самую больницу, откуда я позорно сбежала, чтобы поговорить с врачом о моём состоянии. И вроде бы врач сказал, что причин для сильных беспокойств нет, но лечение расписал на три месяца вперёд. Разговаривал с нами неохотно, хмуро, отчитал за побег. И мы с папой так и не признались ему, что я ни разу не Инга. Пришлось написать отказ от госпитализации вчерашним числом и сделать вид, что меня в больнице не было. После окончания уроков я собиралась зайти к Инге за учебниками и формой. Всё же было у неё и частично у Артёма. Папа пошёл со мной. — Я теперь так и буду ходить под конвоем? — ворчала я. — Пока не пообещаешь, что больше не сбежишь! Инга вылупилась на нас, когда мы зашли. Позвала в квартиру, но я даже не стала разуваться: — Видишь, я теперь под арестом. Инга принесла мои вещи, грустно проговорила: — Ты когда в школу вернёшься? — Когда господин надзиратель разрешит! Папа промолчал, но стоило нам выйти из подъезда, заговорил: — Ян, я ведь тебе ничего не запрещаю. Пообещай, что не сбежишь, и я не буду за тобой ходить. Да, может, и мелькали мысли о побеге, но сейчас я не представляла, где мне спрятаться, поэтому пока решила остаться дома, зализать раны, продумать план, а когда родители ослабят бдительность, можно и скрыться. Но пока мой план был слишком далёк — я рассчитывала поступить в университет в другой город и свалить от них. И по-прежнему обижалась, а конвой ещё больше раздражал. — Я хочу мороженое, ты будешь? — вдруг ни с того ни с сего предложил папа, когда мы проходили мимо магазина. Он любил мороженое и ел его каждый день, даже зимой. Купил два, и мы сели на лавку во дворе. Светило солнце, двор уже позеленел, ещё чуть-чуть, и начнёт всё кругом цвести и пахнуть. Ведь уже приближался май, а казалось, только вчера здесь лежал снег. Я развернула рожок, и мы с папой соприкоснулись локтями. Я вдруг решилась, придвинулась ближе и влезла к нему в голову. Хотела узнать, как было на самом деле и откуда он меня вытащил. Папа ехал домой ранним утром, машин не было, нырнул под эстакаду, когда сверху с моста прямо перед ним упала машина. Папа еле успел повернуть руль в сторону, съехал на обочину, заглушил двигатель, достал телефон, позвонил в МЧС. Автомобилей на дороге не было, и папа осторожно подходил к покорёженной машине. Перед был смят полностью, седан лежал на крыше. И на заднем сиденье папа заметил движение, заглянул. Там висела вниз головой девочка, пристёгнутая в детском кресле, и пыталась выкарабкаться. — Сейчас помогу, — дверь поддалась легко, папа придержал девочку, отстегнул, поймал, чтобы она не ударилась головой, и осторожно вынул. Лоб девочки был ободран, над бровью вздулась внушительная чёрная шишка. Девочка тут же вскарабкалась на руки и прижалась к папе, не плакала, но вцепилась мёртвой хваткой, как бультерьер, видимо, сильно испугалась и рефлекторно вцепилась в незнакомца, как в спасательный круг. Папа утешал её, бесконечно что-то говорил, гладил по голове, но каждый раз, когда пытался оторвать от себя, она вцеплялась маленькими ручками ещё сильнее и прижималась ещё крепче. Дождался спасателей, скорую, но девочка не хотела отпускать его, даже врачам дала себя осмотреть только на руках папы. Девочку нужно было доставить в больницу, и папа в итоге решил поехать с ней. Сел в скорую с ней на руках, глянул на покорёженную машину, спасатели уже упаковывали тела в чёрные мешки, и девочка тоже туда посмотрела. Папа быстро загородил эту картину от неё собой, обнял, а девочка лишь тихо проговорила: «Папа, мама, пока-пока!» — и слабенько помахала ручкой. Попрощалась с ними, будто видела ещё там призраки родителей. А папа утирал слёзы и ещё крепче обнял девочку. Я вынырнула из воспоминания со слезами на глазах, закусила губу, но всё равно расплакалась, мороженое уже текло по руке, пришлось тряхнуть ладонью. — Ян, ты меня слышишь вообще? Я уже в третий раз спрашиваю, ты не будешь, что ли, есть мороженое? — папа своё уже успел прикончить. — Давай тогда я доем. — Есть салфетки? — всхлипнула я и принялась быстро слизывать тающее мороженое. Оно казалось безвкусным, даже горьким, потому что я плакала и не могла остановиться. Воспоминание меня просто убило. Я протянула папе рожок. — Доешь? Я не могу. — Салфеток нет. Неужели мороженое настолько невкусное?! — Папа взял из моих рук мороженое, посмотрел внимательно и легонько толкнул меня плечом, пытаясь приободрить. А я утирала липкими руками слёзы со щёк. На душе не то что скребли кошки, мне казалось, увидев это воспоминание, я просто умерла, словно меня закрыли в тот чёрный полиэтиленовый пакет. — Почему ты решил забрать меня? Ведь мама была против? — Откуда у тебя такая осведомлённость?! — папа прищурился, а потом вздохнул. — Ян, ты только не плачь, пожалуйста. Есть вещи, которые не поддаются ни логике, ни объяснению, просто так надо, и всё. — Долг?