— Ты это сейчас серьёзно?! Бросил бы меня, если бы я раздавила паучка? — Ты иди. Не волнуйся, не бросил бы, — хмыкнул он и кивнул на удаляющуюся спину Инги. И когда я вновь пошла, заговорил: — Просто это естественная реакция на всяких насекомых, их хочется прибить, особенно когда они так пугают. А ты его проводила с дороги и только потом пошла, чтобы не наступить. Это было мило. — Может, я испугалась, что он ядовитый, — хмыкнула я. — Ты бы тогда орала так же, когда он тебе на лицо прыгнул, — рассмеялся Тим. — А вот знаешь! Ты позапрошлой ночью столько комаров прихлопнул, ещё и обматерил их всех, и ничего, у меня ни разу не возникло желания тебя бросить! Тим позади расхохотался ещё сильнее: — Это хорошо, что твоя любовь не измеряется в убитых комарах. — Зато твоя, похоже, измеряется в отпущенных паучках! К обеду мы сделали небольшой привал, перекусили, после чего идти, разморённым, уже не хотелось. Быстро упаковали вещи по рюкзакам, и папа дал нам отдохнуть десять минут перед следующим марш-броском. Я села на пенку, привалившись к стволу дерева. Инга села рядом, а Тим вообще расстелил пенку перпендикулярно мне, лёг и голову положил мне на бедро. Затем сорвал тонкий прутик от дерева и попытался попасть им мне в нос, щекотал лицо и постоянно смеялся, когда я морщилась. В итоге я не выдержала и закрыла ему глаза ладонями. Тогда он начал мотать веточкой из стороны в сторону вслепую, зато мне удалось отобрать прутик, и я сунула его Тиму в рот. Он начал плеваться, отодвинул мою ладонь с глаз: — Фу, горькая какая. — Это клён. Вот не буду тебя, горького, теперь целовать, — хмыкнула я. Инга, сидевшая рядом и наблюдавшая за нами, рассмеялась: — Тим съел всё, что наковырял у Янки в носу. — Фу! Инга! — моё воображение не на шутку разыгралось. — Он там ничего не наковырял! А Тим лишь рассмеялся. Мы шли и прикалывались, слушали музыку, фотографировались, а папа нас постоянно подгонял: — Нам нужно успеть до темноты выйти к речке, там и разобьём палатку. Ускоряемся, народ, ускоряемся! Когда мы вышли к узкой речке, больше походившей на ручей, ноги у меня гудели. Речка в тишине приветливо журчала. Инга растёрла себе большой палец на ноге новыми ботинками и первым делом, сбросив рюкзак, разулась и опустила ноги в реку, завизжала: — Ледяная! — Зато чистейшая! Её пить можно, — добавил папа. Тим, сбросив рюкзак, лёг прямо на коротенькую траву, раскинул руки и ноги и делал «звёздочку», как на снегу. Папа хмыкнул, глядя на него: — Тимофей! Если ты не прививался от энцефалита, лучше встань! Здесь клещей море. — Ты, пап, очень вовремя об этом говоришь, — я подошла к подскочившему с земли Тиму с аэрозолем репеллента и в очередной раз обрызгала его с ног до головы.Эту процедуру я проводила трижды в день с каждым. Папа успел напугать нас клещами ещё в дороге, поэтому, глядя на испуганное лицо Тима, я рассмеялась: — Ты штаны в носки заправь, чтоб уж наверняка. Палатку папа с Тимом поставили быстро, мы с Ингой в это время кипятили воду и варили «варево» на газовой плитке, помешивая кашу веточками, потому что ложки оказались у кого-то на дне рюкзака, и мы решили достать их потом. Стояли и принюхивались к тому, чем пахнет каша с тушёнкой, и тихо переговаривались. — Вы как две ведьмы, — подошёл к нам Тим. — Осталось бросить крысиный хвост и рог единорога, — подыграла ему Инга, коварно ухмыльнулась. — Ага, Инга свою мозоль туда уже бросила, — рассмеялась я. Стемнело быстро, и сразу стало не по себе, рядом журчала речка, а лес, наоборот, наполнился тишиной. Но вокруг нас стрекотали сверчки, где-то вдалеке ухала сова, слышались ещё вопли каких-то птиц. Аппетит после долгой дороги по свежему воздуху разыгрался такой, что каша с тушёнкой казалась пищей Богов. Мы ели молча, торопливо. Папа посмеивался: — Спать будете вообще без задних ног! — А кто-то и без передних, — поморщилась Инга. Она до сих пор сидела без обуви, после того как отмочила натёртую ногу в реке. Мы сидели у костра, я заклеивала пластырем мозоль Инге. Аптечка лежала у меня в рюкзаке, и мне поручили роль лекаря. Тим сидел и заворожённо смотрел на огонь, разминал кисть эспандером. Свет от огня словно вытачивал его лицо в темноте, Тим выглядел таким серьёзным и красивым. Он замер, словно был сделан из воска, и его вид зачаровывал меня. Но, поймав мой взгляд, он улыбнулся и сразу ожил: — Мы к горам когда выйдем? — Завтра днём по плану выйдем из леса, сделаем привал, и ещё сутки по лугам до гор. Дойдём до водопада, и потом назад! — поделился планами папа. Инга тяжело вздохнула, и я ей сочувствовала, идти с натёртыми ногами одно мучение. Несмотря на усталость и холод, уходить в палатку никто не торопился. Каждый словно обрёл что-то своё, сидя у огня. Инга, вытянув босые ноги, слушала журчание воды, треск костра. Тим смотрел на огонь, почти не моргая, видел там что-то своё. Папа пересматривал карты, что-то рассчитывал, подписывал, рисовал, сверялся. Отблеск огня играл на линзах его очков. А я обводила их всех взглядом, и мне становилось спокойно. Я заряжалась, наполнялась, но ведь не от гор. Меня вдруг озарило. Моё место силы не в горах, моё место силы рядом с любимыми и дорогими мне людьми. Достаточно быть рядом и дышать одним с ними воздухом. Мне оказались не так нужны горы, не так нужна вся эта магия природы, если её не с кем разделить. Три года назад я приболела и не захотела ехать с папой, и тогда он тоже остался дома. — Почему? Ты ведь так любишь горы! — не понимала тогда я. — А зачем мне горы одному. Тогда я его не поняла, а сейчас ощутила магию единения с любимыми людьми на себе. Глава 66. Когда всё пошло не по плану Инга прихрамывала, но, стиснув зубы, шла вперёд. Что бы утешающего я ей ни говорила, поход продолжался, и запасных ботинок у меня не было, а меняться обувью она отказалась. Второй день погода была на нашей стороне, лучи солнца пробивались сквозь листву. Птицы весело подпевали. Мы шли вдоль реки, которая то сужалась, то расширялась, петляла и вытачивала собственное русло. И будто подгоняла нас своим журчанием. Не считая молчаливого напряжения на лице Инги, настроение у остальных было хорошее. Тим врубил свою колонку, тропка расширилась, и мы с ним шагали рядом, держась за руки. Он меня даже пытался ускорять, чуть подтягивал и придерживал за локоть на подъёмах и камнях. К обеду мы действительно вынырнули из леса, и глаза ослепила бескрайняя степь лугов, а за ними уже виднелись далёкие снежные пики гор. Такой яркий и солнечный пейзаж никого не оставил равнодушным. Но всем пришлось переодеваться, стягивать куртки и доставать солнцезащитные очки и средства от солнца. И, прежде чем продолжить путь, ещё в тени деревьев, мы сделали привал. А после еды появилось естественное желание посидеть и отдохнуть. Зевали все, даже папа, который всю дорогу подбадривал нас, тоже пару раз зевнул, но сдался и уселся рядом. — Мы с вами так совсем из графика выбьемся, а нам нужно дойти до озера до темноты. — Кстати, мы зеваем не потому, что не выспались, — вдруг осенило меня. — Кислорода меньше на высоте. — Здесь не так уж и высоко, — снова открыл карты папа, он с ними вообще не расставался и смачно зевнул. — Разбудите меня, когда пойдём, — Инга натянула на глаза панамку и вытянулась на пенке, снова демонстрируя нам свои голые пятки. Теперь она натёрла и вторую ногу, а ранозаживляющая мазь и пластыри её не спасали. — Спим чуть ли не в куртках, а на солнце прям лето, — Тим стянул с себя толстовку и термофуфайку, надел футболку. Идти по степи было легче, но солнце припекало. А когда поднялись на один из холмов, мы нашли первоцветы и вдалеке увидели сиреневый склон маральника, нужно было преодолеть низину, чтобы оказаться там. — Вау! Идём туда! — Инга тут же принялась фотографироваться. Мне кажется, папа уже был готов отобрать у нас телефоны, потому что кругом было так красиво, что мы, не переставая, фотографировали всё подряд и из-за этого вечно притормаживали. А папа постоянно ворчал: — Вы даже здесь не расстаётесь с телефонами! Но до склона с маральником мы не дошли, мы почти спустились в низину, когда с другого склона к нам наперерез выбежал бурый медведь. Папа первый его заметил и остановился. Я рефлекторно сжала руку Тима. Сердце забилось так быстро и гулко, что я думала, пробьёт грудную клетку. А колени стали ватными и такими слабыми. Медведь пугал не только меня, на лице Инги застыл ужас. Зверь спускался со склона так резво, что, даже если мы прямо сейчас сорвались бы на бег, он всё равно нас настиг бы. А Тим высвободил мою руку, сбросил рюкзак и, ничего не сказав, побежал навстречу медведю. Мы даже опомниться не успели, как он сорвался. Папа дёрнулся было его остановить, но не успел, лишь проорал вслед: — Тимофей, стой! Вернись! Тот обернулся и на бегу крикнул: — Я его отвлеку, потом догоню вас! — Вернись, сейчас же! — впервые я видела папу таким злым. Тим не подчинялся ему. — Тим, стой! — я тоже готова была сорваться с места, если бы только могла догнать и остановить Тима. Но он не обернулся. Папа выругался, проговорил нам: