— Кое-что мы для тебя, братец, прибережем… Можешь не сомневаться, — ответил ему Туаки. Матрос постоял еще на палубе, вытирая руки тряпкой и глядя вслед четырем решительным фигурам, шагавшим по пристани, пожал плечами, и спустился обратно вниз, и опять затянул свою песню с того места, где его прервали. Глава 21 Мистер Мак Гинти наводил чистой тряпочкой лоск на свой и без того безупречно чистый прилавок. Самой примечательной чертой характера мистера Мак Гинти была его чистоплотность. Он был довольно высокого роста, не слишком толстый, но в теле. Голова у него была лысая и розовая, а те волосы, что на ней еще сохранились, отливали серебром, как мелькающая в воде форель. Мистер Мак Гинти привык к тому, что самые разнообразные люди посещают его пивную. Поскольку его заведение находилось рядом с портом, ему приходилось слышать наречия и говор многих стран. Слышал он французскую речь, и испанскую, и немецкую, и индийскую, и раза два китайскую, ну и, конечно, английскую. Итак, сейчас он продолжал протирать свою стойку, хотя в этом не было никакой нужды, и слушал, как говорят между собой пятеро англичан. Беседа была не слишком оживленной: уж очень деловито они накачивались портером, чтобы еще тратить время на разговоры. Тот, кто сидел к нему ближе всех, — шкипер (судя по тому, как обращались к нему остальные) — был очень крупный, мускулистый человек в резиновых сапогах, плотных брюках и мохнатой куртке верблюжьей шерсти, надетой поверх толстой фуфайки. Его шляпа валялась на стойке. Когда-то он был блондином, но уцелевшие на голове после короткой стрижки волосы говорили за то, что он начинает седеть. Плоский затылок переходил по прямой линии в здоровенную красную шею. У него был большой торчащий нос и выдающийся вперед подбородок, который, однако, носа затмить не мог. Годы, проведенные на море, окружили глаза множеством морщинок. Жесткий человек, к такому не подступись, сказал бы о нем мистер Мак Гинти. Жесткий, и решительный, и сравнительно честный. Шкипер был действительно человек жесткий. Сейчас он думал о том, как неудачно получилось, что его поймали за незаконной ловлей рыбы в ирландских водах. Не то чтобы это имело какое-то значение, да только пойдет теперь канитель. Думал он и о том, что совсем уж некстати им пришлось зайти сюда за припасами, а тут еще с Атлантического океана, как на грех, несет черт знает что. Но на душе у него было спокойно. «Кто может доказать, что они ловили рыбу в недозволенном месте?» К тому же он был уверен, что рыбаки, на которых они напоролись, наверно, попали в шторм и отсиживаются сейчас в какой-нибудь защищенной от ветра бухте, так что вряд ли они вернутся, а если даже и вернутся, так тоже не беда. «Доказательств-то нет!» — Ну, будь здоров! — сказал он, обращаясь к своему помощнику, сидевшему рядом. — Будь здоров! — отозвался тот, поднимая свой стакан. Помощник был невысокий крепкий человек в кепке из твида, почти без шеи, с большим круглым лицом. Руки и ноги у него были короткие, кисти рук маленькие, так что вся его мощь, казалось, сконцентрировалась в туловище. Он был в толстой шерстяной фуфайке и в синем костюме, залоснившемся от времени и носки в любую погоду. Из-под складок жира маленькие глазенки выглядывали почти игриво. Стойка была круглая, массивная, красного дерева, с толстым медным прутом внизу, на который можно было поставить ногу, с закругленными краями, под которыми шла резьба. В пивную вела двустворчатая дверь с матовым стеклом. В середине стекло оставалось прозрачным, и там было выведено название. По обе стороны двери было по большой витрине, на которых стояли бутылки с подкрашенной водой, удивительно нарядные издали и поставленные так, что сквозь бутылочное стекло можно было прочитать этикетки. Под каждой витриной стояло по столику с шестью деревянными стульями. Сейчас в пивной были только шкипер с помощником и еще трое из их команды. Матросы пили за столиком. Три матроса — двое светлых, один темный; высокий, маленький и средний, все давно не бритые. — Пошли-ка лучше. Припасы нужно грузить, — сказал шкипер, допивая свой стакан, и, утерев рот, нахлобучил шляпу. — Что за спешка? — спросил помощник. — Уж в такую-то дрянную погоду мы, надеюсь, выходить в море не станем? Шкипер не мог решить. Он думал, что, может, они и выйдут. Они уже давно в плавании. Рейс был отвратительный. Да и чего может быть хорошего, если им приходится ходить в Ирландию за рыбой! И вообще, куда эта паршивая рыба подевалась? — Ну, давай по последней на дорожку, — сказал помощник и положил на стойку монету в два шиллинга. Шкипер заколебался, и это его погубило. Они выпили еще, а потом еще. Подействовало это на них мало. Кажется, с тем же успехом они могли бы пить воду. Они уже с час пробыли в пивной, когда вдруг дверь распахнулась, и на пороге появился человек громадного роста, совсем еще молодой, со странным пятном на лице, и пристально посмотрел на шкипера. Он шагнул в пивную, за ним следом появился его двойник, только постарше, потом вошел еще один высокий человек, а за ним какой-то приземистый парень с широченной грудью. Лица их были угрюмы, и все они в упор смотрели на шкипера. Мико сразу узнал его по профилю. Этот же профиль мелькнул тогда в грязном окне рулевой будки. А тут еще этот маленький, чернобородый, с белыми зубами. Ведь это же он смеялся, Мико видел. И все же ничего определенного сказать он не мог. У них не было никаких данных, только какие-то смутные впечатления. Мак Гинти бросил протирать стойку и посмотрел на них. Напряженные лица, нахмуренные брови. Что-то непохоже, что они зашли сюда выпить по стакану портера. — Здравствуй, Микиль! — сказал он. — Здравствуйте, мистер Мак Гинти! — сказал Микиль, не сводя глаз со шкипера. — Задувает, кажется? — сказал Мак Гинти. — Дует здорово, — ответил Микиль. — Здравствуйте, господа хорошие! — сказал шкипер. Мико успел заметить выражение, промелькнувшее на лице шкипера, когда они только вошли. Собственно, ничего особенного: только брови приподнялись и глаза забегали. Теперь лицо вполне спокойно, одна нога небрежно опирается о медные перила, большая загорелая рука сжимает почти пустую кружку. — Чего это вы вздумали нас топить? — спросил Мико. Шкиперу удалось изобразить на лице неподдельное изумление. — Ты о чем это, милый человек? — переспросил он. — А ну, повтори, я что-то не понял. — Вы ловили рыбу в запрещенной зоне, — сказал Мико, — и вы хотели протаранить нашу лодку своим тральщиком. — Ты слышишь? — обратился шкипер к своему помощнику. — Слышишь, что он говорит? Ведь надо ж! — Черт знает что такое! — сказал помощник, поднимая кружку. В другой руке он держал наполовину опорожненную бутылку. Мико был убежден, что они не ошибаются. Убеждали его в этом и напряженная тишина, воцарившаяся в пивной, и то, как застыли в неловких позах три матроса, сидевшие позади них за столом. Он не мог решить, что же, собственно, предпринять. Потом он представил себе нос тральщика, несущегося прямо на них, и в нем поднялась волна раздражения. — Что вы полезли сюда рыбу воровать у тех, кто машин завести себе не может, чтоб отойти подальше от берега, — это еще полбеды! Хотя зачем вам это понадобилось, когда на вашей посудине вы б хоть к чертовой матери могли уйти и, пожалуй, не треснули б? Да что с вас возьмешь — воры и воры, а вот нарочно, по злобе нас таранить — это уж вообще ни на что не похоже. Это могло кончиться очень плохо. — Послушай, приятель, — сказал шкипер. — Очумел ты, что ли? Что это ты несешь, никак не пойму. Если кто такими делами и занимается, так это не мы. Нам это ни к чему. Правда, помощник? — Ни к чему, — согласился тот. — Чем так зря петушиться, надо бы тебе записать их номер, тогда б и знал наверняка. Это была ошибка. Все поняли, что это ошибка, и шкипер и три матроса, поднявшиеся на ноги, едва он кончил говорить. Он и сам понял, что это ошибка, не успели слова сорваться с языка. Но даже и после этого, может, ничего не произошло бы, разве только еще больше помрачнели и нахмурились бы лица рыбаков. Что могли они сделать? Ничего. У них не было возможности доказать свою правоту. Но в словах помощника проскользнула чуть заметная издевка, и этого Туаки, стоявший позади остальных, снести уже не мог. Прежде чем его успели остановить, он, весь белый от злости, с горящими глазами, выскочил вперед в своих сапогах со свисающими голенищами и, крикнув: — Ах ты, свинья такая! — развернулся и ударил помощника по щеке. Помощник, наполнявший в это время свою кружку, повалился на засыпанный опилками пол, все еще сжимая в руке бутылку. Он ушибся не сильно, только обалдел на миг. Мак Гинти страшно разволновался. Он громко сказал: — Господа! — но это не произвело должного впечатления. Шкипер отделился от стойки, три матроса придвинулись поближе, и Мико расправил плечи, и Большой Микиль, сверкая глазами, сделал два шага вперед, и быть бы в тот вечер хорошей драке в пивной Мак Гинти, если бы лежавший на полу человек не взял бы молниеносно инициативу в свои руки. Он сделал две вещи: вскинув ноги в тяжелых башмаках, изо всех сил пнул Туаки в обе голени, так что от этого неожиданного выпада тот, раскинув руки, повалился навзничь. Одновременно помощник шкипера отбил дно бутылки о медные перила стойки. В один миг он оказался верхом на поверженном Туаки и занес бутылку с торчащими краями, чтобы ткнуть в его запрокинутое лицо. Хотя длилось все это какую-то долю секунды, Мико, вероятно, навсегда запомнил картину: растерянное лицо Туаки на полу, и опускающаяся разбитая бутылка, и зеленоватый отсвет лампы на ее рваном крае. Еще мгновенье, и он увидит, как острые края вонзятся в глаза Туаки, увидит, как брызнет кровь на зеленое стекло. «О Господи! — только и подумал он. — Опять это на меня свалилось!» Воображение вихрем понеслось вперед: вот Туаки катается на полу, схватившись руками за изуродованное лицо, а сквозь пальцы льется кровь. Вот Туаки с палочкой и с пустыми глазницами сидит на кнехте на набережной в Кладдахе и поджидает лодки — одинокая, жалкая фигурка… Что мог он сделать? Ничего, абсолютно ничего. Еще миг, и все будет кончено. Даже Микиль и отец Туаки стояли слишком далеко. Что бы они сейчас ни предприняли, будет слишком поздно. И тут шкипер со своего места у стойки плеснул содержимое своего стакана в лицо помощнику. Они видели, как жидкость попала тому в глаза, как залила коричневыми потоками лицо, услышали, как он вскрикнул. Бутылка все же опустилась на лицо Туаки. Однако удар вышел вслепую. Он пришелся в щеку, ближе к уху. Тогда шкипер изловчился и пнул помощника ногой в руку. Тот повалился на бок и растянулся на полу, утирая лицо рукавом куртки. Туаки, как кошка, вскочил на ноги. Лицо его исказилось от бешенства, кулаки сжимались, из ранки на левой скуле текла кровь. — Ах ты, сволочь ты такая! — задыхался Туаки. — Да я убью его, убью-у!.. — Спокойно, Туаки, — сказал Мико, хватая его. Удержать Туаки оказалось не так-то просто: он рвался из рук, как взбесившийся жеребец. Микиль подошел и тоже положил свою огромную руку ему на плечо. — Ну-ну, Туаки, угомонись! — сказал он. — Угомонись! — Пустите меня! Пустите! — бушевал Туаки, выдираясь. — Господи, да пустите вы меня, вот я его сейчас! — Туаки, да ну же, Туаки, — успокаивал его отец. — Ну ладно, вставай, сукин сын, — сказал шкипер, нагибаясь над помощником и поднимая его на ноги. — Ты чего это выдумал? Хочешь, чтобы нас всех тут поубивали, что ли? — Да отстань ты! — крикнул помощник, вырывая руку и протирая глаза, которые все еще жег едкий портер. — Спьяну это он все, — сказал шкипер, обращаясь к остальным. — Пить не умеет. — Ладно, — сказал Туаки, — я уже ничего. Они отпустили его. Воинственный пыл у всех прошел. Да и какой там пыл! Вот встретить бы этих людей лицом к лицу, когда те гонялись за ними там, в море, наверно, тогда взыграла бы у них горячая кровь. А сейчас что? Да и как бы там ни было, а вид разбитой бутылки, опускающейся на лицо Туаки, охладил их. Охладило это даже самого Туаки. — Если я тебя еще раз увижу у нас в городе, — сказал он, обращаясь к помощнику, — не жить тебе! Это я, как перед Богом, говорю. И если еще кто-нибудь из вас появится в этом городе, тоже хорошего не ждите! — Ну ладно, хватит! — сказал Мико. — Пошли! Он рад был уйти. Ведь втянул их в эту историю отчасти он сам. Тральщик-то в порту он заметил. Если бы не он, никто бы и не подумал доводить это дело до конца. Поговорили бы, поговорили, да и успокоились. Ведь так и так дело ничем не кончилось. Ну а вот если бы разбитая бутылка попала по назначению, раз и навсегда кончились бы его надежды на счастье. Он прекрасно сознавал это сейчас. «Так чем же мне это не знак? Случись это всего лишь год назад, Туаки обязательно остался бы без глаз. Но ведь не случилось же! И не он предотвратил несчастье, хоть и пришли они туда по его вине». Выйдя за дверь, они остановились и посмотрели друг на друга. — Погодите! Что ж это мы в самом деле? — сказал Туаки, стирая с лица кровь какой-то тряпкой, и повернул обратно в пивную. — Не надо, Туаки, — сказал Мико, удерживая его. — Брось! Туаки озверел. — Да что мы за народ, в самом деле? — кричал он. — Они тут черт знает что вытворяют и плюют нам в рожу, а мы только утираться будем, будто это так, ерунда? Да они же теперь до конца своих дней над нами смеяться будут. Да они же теперь по всем портам разнесут басню про простачков из Кладдаха! Что, думаете, не разнесут? — Эх, Туаки! — сказал его отец. — Ну подерешься ты, ну и что? Кому это нужно? Ты вот затеял драку, и, если бы не тот человек, дай ему Бог здоровья, да не милость Божья, лежал бы ты сейчас в больнице с выколотыми глазами. Брось ты, ради Бога. Заявим на них в полицию, и пусть там разбираются. — К черту полицию! — сказал Большой Микиль. — Раз у нас даже фотографий их нет, так ничего из этого и не выйдет. Пошли-ка лучше по домам, и дело с концом.