– Можно так сказать, – согласился Булин. – Сколько он вам заплатил? – Дал аванс, десять тысяч долларов, и пообещал ещё десять. – А зачем вам понадобились эти деньги? – спросил Спектор. – Жену хотел вернуть, – промямлил Булин. – Понимаете, она всё время называла меня неудачником, докторишкой и так далее. Мечтала о собственном автомобиле. А я не мог себе позволить… ну, в общем, хотел доказать ей, что тоже на что-то способен… Я её так люблю, поймите меня, Александр Прохорович… я так страдал… – Как такое можно понять, Сидор Климович? – сурово спросил Спектор. – Вы хотели построить своё счастье на чужой беде? Разве можно это понять? Тем более ваша профессия… – Да, – согласился Булин, – к сожалению, вы правы. Я подлец и негодяй… – Скажите, а какую опасность представляла Елизавета Фотеевна для вашего племянника? Наверняка же, он как-то обосновал свою просьбу? – Сказал, что Брызгалова может очень серьёзно подставить и его, и меня. – Каким образом? – удивился Спектор. – Мол, если её начнут допрашивать, она может проболтаться, что я держал её в больнице незаконно. – И чем же вам это грозило? – ухмыльнулся Спектор. – Выговором, увольнением с работы? – Не только, – ответил Булин. – Чем ещё? – Миша предупредил меня, если я откажусь, то Брызгалову всё равно уберут, а потом и меня. Получилось так, что у меня другого выхода и не было. Я просто испугался. – Почему же вы сразу не обратились к нам? Ведь наши сотрудники неоднократно приходили к вам в больницу. – Не знаю. Сам не понимаю, как во всё это вляпался. Деньги мне были нужны, вот и… Иными словами, сволочь я законченная. Но, Александр Прохорович, я действительно в последний момент хотел отказаться от уби… от инъекции. Вот перед богом клянусь, – Булин перекрестился, – я передумал. Я хотел позвонить вашей сотруднице… Шаховой. – А почему не позвонили? – Не успел… Она сама приехала. Я так поразился… А вы что, арестовали Мишу? Это он вам всё рассказал? – Пока нет, – ответил Спектор. – А как же вы догадались, что я… что… – Работа у нас такая, Сидор Климович – догадываться и вовремя принимать меры. Кстати, где может находиться ваш племянник? – Вот это одному богу известно. Он никогда со мной на эту тему не говорил. – Он не бывает по месту прописки? – Нет, это квартира моего брата, но брат уже давно живёт за границей. Мы с ним не виделись уже лет пять. Квартиру он сдаёт, а Мишка так и остался там прописанным. Но он никогда в квартире не бывает. – Чем занимается ваш племянник? –спросил Спектор. – Тоже не знаю, – пожал плечами доктор. – Несколько раз в тюрьме сидел, но, как он говорил, по ложному обвинению. Вообще-то, мы с ним очень редко виделись. Я о его личной жизни, можно сказать, ничего не знаю. – И как же вы согласились на такую авантюру? – Не знаю, – тяжело вздохнул Булин. – Бес попутал. – Вот люди, – хмыкнул Спектор, – все свои грехи, преступления чуть что, на беса списывают. Бедный бес, всех собак на него навешивают. Снова раздался телефонный звонок. И снова это была Рюмина. Выслушав её, Александр Прохорович немедленно распорядился вернуть допрашиваемого в камеру, а сам направился в кабинет Макарова. – Товарищ полковник, – доложил он, – мне нужны несколько крепких ребят. Срочно едем на объект, где был похищен Брызгалов. По-моему, ребята разгадали тайну его исчезновения… 40 Брызгалов не знал, что его сын погиб. Вот уже пятые сутки он сидел в каком-то тёмном подвальном помещении. На руках и ногах были надеты наручники, рядом с ним стояло невыносимо зловонное ведро. Еду ему каждое утро приносил кто-то в чёрном, невысокого роста, это были полбулки хлеба и бутылка отвратительной тёплой минералки. Иногда какие-то объедки – колбаса, котлета, картошка и прочее. Спал Фёдор Степанович здесь же, на голом полу. Каждый день после завтрака приходил пожилой сутулый мужчина и хриплым голосом спрашивал: – Ну что, вспомнил, куда деньги спрятал? – Да нет у меня никаких денег, я уже сто раз говорил, – жалобно отвечал Брызгалов. – Если вам об этом сказала моя жена, она просто не знала, что я пошутил. Я, если хотите, разыграл её. Хотел посмотреть на её реакцию. – Слышали мы уже эти басни, – скрипел незнакомый голос. – Ты что, нас за дураков держишь? Надеюсь, ты понимаешь, что наше терпение не безгранично. Если до завтрашнего утра не скажешь, нам ничего не останется, как ликвидировать тебя… – Ребята, – взмолился Брызгалов, – вот вам крест… – Не перебивай, – мужчина больно пнул пленника ногой. – Я не всё ещё сказал. Так вот запомни, Ты не просто умрёшь, мы будем резать тебя на кусочки. Понял? Я спрашиваю: ты понял меня? – Понял, – захныкал Брызгалов. – Только я честно говорю… – Меня не интересует, что ты говоришь, – перебил мужчина. – Ты запомни, что я тебе сказал. А я слов на ветер не бросаю. Завтра увидимся. Пока. Посетитель резко развернулся и растворился за массивной дверью, из-за которой доносились обрывки фраз то ли радио, то ли телеведущего: «…по итогам второй волны перепроверки допинг-проб спортсменов, участвовавших в летних Олимпийских играх 2008 и 2012 годов в Пекине и Лондоне, выявлены сорок пять новых случаев применения запрещенных веществ. Об этом сообщается в заявлении Международного олимпийского комитета… …Считаю целесообразным обратиться с предложением к Олимпийскому комитету России – создать независимую, хочу подчеркнуть, именно независимую общественную комиссию, куда могли бы войти кроме российских специалистов и зарубежные эксперты в области медицины, юриспруденции, авторитетные общественные и спортивные деятели и специалисты», – сказал Путин на заседании правительства России» Как только дверь затворялась (или задвигалась) полностью, все звуки исчезали, из чего Брызгалов сделал вывод, что он содержится в каком-то бункере. «Вот так и обо мне передадут по новостям, а через месяц, если не раньше, все забудут, – думал Фёдор Степанович. – Чует моё сердце, убьют меня эти негодяи. Убьют, как пить дать, убьют. Не выбраться мне отсюда живым. Да, Лизка, не ожидал я от тебя такого подвоха. Прожили без малого тридцать лет, и вот результат. Как же так? Лиза-Лизонька, зачем ты так? А может это и не Лизка? – вдруг усомнился Брызгалов. – Ведь мог и сынок всю эту кашу заварить. Хотя… он-то откуда знал о деньгах? А может, и знал. Могла мать поделиться, а тот дурак подговорил каких-то бандитов. Если так, то как же ты будешь жить после этого, сынок? Совесть замучает. Впрочем, какая там совесть! Вот уж поистине: ни стыда, ни совести. Как так случилось? Воспитывал, воспитывал, чуть ли не в рот всё клал. А оно видишь, как обернулось. Деньги, карьера, положение, особняк, квартира – зачем теперь всё это? Чтобы вот так сдохнуть где-то у чёрта на куличках? Хорошо, если найдут, да похоронят, как человека, а то закопают, как собаку, где-нибудь в лесу, и поминай, как звали. Хотя какая теперь разница? Похороны нужны живым, а не мёртвым. Всё та же показуха. Кладбище попрестижнее, памятник посолиднее, гости на поминках покруче… А зачем всё это мертвецу? Вот хлопнут меня эти недоноски, и что? Ну, какая разница мне потом, где меня похоронят, какой памятник установят. Кто и какие речи будет произносить у моего изголовья. Или вообще, ничего этого не будет. Господи, помоги мне! – неожиданно взмолился Брызгалов и сам себя остановил: – А, братец, о боге вспомнил? Фёдор Степанович, ты же всю жизнь был атеистом. Ну и что? Ведь бог говорит, что можно и перед смертью покаяться. Только искренне. Правильно – искренне. А ты сейчас искренне-то бога вспомнил? Или шкуру свою спасаешь? В том-то и дело, что просто не хочется подыхать. Себя-то не обманешь… Да и бога, если он есть, тоже вряд ли обмануть можно. А вот как проверить, есть ли он или нет? Вот и проверишь, завтра-послезавтра пристрелят тебя бандиты, убедишься. Не могу понять, куда наши доблестные правоохранительные органы смотрят? Я что, какой-то гастарбайтер азиатский? Почему меня до сих пор не обнаружили? Кто смог так лихо меня похитить? Ведь я и не понял ничего, как всё случилось! Очнулся – сижу в каком-то вонючем подвале. А ведь народу было сколько? Неужели никто не кинулся? Ну, как такое может быть? Убьют, точно убьют…», – на этой мысли Фёдор Степанович забылся… 41 Похитители, организаторы и кураторы, собрались неподалёку от подвала, в котором сидел пленник. Старый, с кривым носом и блеклыми глазами уголовник Мина (по фамилии Минин) долго и пристально смотрел на своих сообщников, затем спросил: – Ну, так что, братишки, бюрократ крепким оказался? Хрен вам, а не денежек? – он скрутил кукиш и, подняв его высоко над головой, покрутил в воздухе. – Завтра посмотрим, насколько он крепок, – ухмыльнулся сидящий слева от главаря сутулый старичок. – Когда я ему палец секатором отхвачу, вот тогда и поговорим о его крепости. – Точно, – неестественно загоготал молодой парень в майке с наколкой на плече «Не забуду мать родную!», – все они крепкие, пока резать их не начнёшь… – А тебе бы, Калач, всё резать, – угрюмо произнёс Минин. – Ты вот попробуй, убеди фраерка. Это будет дельно… А резать и дурак сможет. – Не, ну а чё, Мина, если он не колется, чё с ним делать-то? – развёл руками молодой похититель. – Правильно Палыч говорит. Завтра палец чикнем, сразу вспомнит, куда бабки курканул. – Эх, Калач-Калач, – цыкнул главарь и с хрустом потянулся. – Тут другое… Сдаётся мне, что фраерок правду калякает. Нету у него «капусты». Вернее, деньги-то у него, ясен хрен, имеются, но я имею в виду, нет тех двадцати лямов евриков, о которых ты нам так сладко рассказывал. – Да ладно, Мина, – возразил Палыч, – гонит он всё. Просто не хочет сдавать курок. Давай я сейчас им займусь, увидишь… – Погоди, – поднял руку Мина, – не суетись. Рано ещё. Завтра скажу точно, есть у него это бабло или нет. – А если нету, чё тогда? – спросил Калач. – Выпускать его, что ли? – А что же с ним ещё делать? – ухмыльнулся главарь. – Нам он ничего плохого не сделал, пусть дальше живёт. Зачем же нам лишний грех на душу брать? – Так он же сдаст нас всех! – возмутился Калач. – Тем более он мою харю видел. – Твои предложения, – зло сказал Мина. – Что ты предлагаешь? – Валить, – выпятил губу Калач, – чё тут предлагать… – Смотрю я на тебя, сынок, – ухмыльнулся Минин, – и думаю: на хрена тебе голова нужна? Думать или шапку носить? – Палыч, я чё-то не так сказал? – Калач обратился к сутулому старику. – А зачем ты меня впрягаешь в базар? – вместо ответа раздражённо спросил Палыч. – Как Мина скажет, так и будет. Ты эту кашу замутил, а теперь ещё хочешь на нас всех мокруху повесить? – Ну, я же с вами советовался, – вдруг закричал Калач. – Вы сами согласились провернуть эту делюгу. А теперь что? Я крайний? – Да погоди ты, не ори, – одёрнул Минин, – что ты голосишь, как вдова над покойником. То, что мы согласились, это ни о чём не говорит. Ты-то что утверждал? «Лавэ» есть сто процентов. Правильно? – Правильно, – подтвердил Калач. – Я и сейчас в этом уверен.