Шишкин со вздохом принялся делать упражнение снова. На этот раз он очень спешил. Буквы у него лепились в тетрадке и вкривь и вкось, валились набок, подскакивали кверху и заезжали вниз. Видно было, что ему уже надоело заниматься. Тут к нам пришел Юра. Он увидел, что мы занимаемся, и сказал: — А, занимаетесь! Вот это хорошо! Что вы тут делаете? — Упражнение, — говорю. — Ему Ольга Николаевна задала. Юра заглянул в тетрадь. — Что же ты тут пишешь? Надо писать «зуб», а ты написал «зуп». — А какое тут правило? — спрашивает Шишкин. — У меня правило на безударные гласные, а это разве безударная гласная? — Тут, — говорю, — такое правило, что надо внимательно списывать. Смотри, что в книжке написано? «Зуб»! — Тут тоже есть правило, — сказал Юра. — Надо изменить слово так, чтобы после согласной, которая слышится неясно, стояла гласная буква. Вот измени слово. — Как же его изменить? «Зуб» так и будет «зуб». — А ты подумай. Что у тебя во рту? — У меня во рту зубы, и язык еще есть. — Про язык тебя никто не спрашивает. Вот ты изменил слово: было «зуб», стало «зубы». Что слышится: «б» или «п»? — Конечно, «б»! — Значит, и писать надо «зуб». В это время пришел Ваня. Он увидел, что мы занимаемся, и тоже сказал: — А, занимаетесь! — Занимаемся, — говорим. — Молодцы! За это вам весь класс скажет спасибо. — Еще чего не хватало! — ответил Шишкин. — Каждый ученик обязан хорошо учиться, так что спасибо тут не за что говорить. — Ну, это я так просто сказал. Весь класс хочет, чтоб все хорошо учились, а раз вы учитесь, значит, все будет хорошо. Тут опять отворилась дверь, и вошел Вася Ерохин. — А, занимаетесь! — говорит. — Что это такое? — говорю я. — Каждый приходит и говорит: «А, занимаетесь», будто мы первый раз в жизни занимаемся, а до этого и не учились вовсе! — Да я не про тебя говорю, я про Шишкина, — ответил Вася. — А Шишкин что? Будто он совсем не учился? У него по всем предметам не такие уж плохие отметки, только по русскому… — Ну, не сердись, я так просто сказал. Я думал, что он не занимается, а он занимается, вот я и сказал — Мог бы хоть что-нибудь другое сказать. Будто других слов нет на свете! — Откуда же я знал, что это вас так обидит? По-моему, ничего тут обидного нет. Тут снова отворилась дверь, и на пороге появился Алик Сорокин. — Сейчас тоже, наверно, скажет: «А, занимаетесь!» — прошептал Шишкин. — А, занимаетесь! — улыбнулся Алик Сорокин. Мы все чуть "от смеха не лопнули. — Чего вы смеетесь? Что я такого смешного сказал? — смутился Алик. — Да ничего. Мы не над тобой смеемся, — ответил я. — А ты чего пришел? — Так просто. Думал, может, моя помощь понадобится. — Может быть, и шахматы с собой захватил? — спросил я. — Ах я растяпа! Забыл шахматы захватить! Вот бы мы и сыграли тут! — Нет, ты уж с шахматами лучше уходи отсюда подальше, — сказал Юра. — Пойдемте домой, ребята, не будем им мешать заниматься. Ребята ушли. — Это они приходили проверить, учимся мы или нет, — сказал Костя. — Ну и что же? — говорю я. — Ничего тут обидного нет. — Что же тут обидного? Я и не говорю. Ребята хорошие, заботливые. — А Ольга Николаевна сказала маме, что ты не ходил в школу? — спросил я Костю. — Сказала. И маме сказала и тете Зине сказала! Знаешь, какая мне за это была головомойка! Ох, и стыдили меня — век помнить буду! Но ничего! Я и то рад, что все теперь кончилось. Я так мучился, пока не ходил в школу. Чего я только не передумал за эти дни! Все ребята как ребята: утром встанут — в школу идут, а я как бездомный щепок таскаюсь по всему городу, а в голове мысли разные. И маму жалко! Разве мне хочется ее обманывать? А вот обманываю и обманываю и остановиться уже не могу. Другие матери гордятся своими детьми, а я такой, что и гордиться мною нельзя. И не видно было конца моим мучениям: чем дальше, тем хуже! — Что-то я не заметил, чтоб ты так мучился, — говорю я. — Да что ты! Конечно, мучился! Это я только так, делал вид, будто мне все нипочем, а у самого на душе кошки скребут! — Зачем же ты делал вид? — Да так. Ты придешь, начнешь укорять меня, а мне, понимаешь, стыдно, вот я и делаю вид, что все хорошо, будто все так, как надо. Ну, теперь конец этому, больше уже не повторится. Как будто буря надо мной пронеслась, а теперь все тихо, спокойно. Мне только надо стараться учиться получше. — Вот и старайся, — сказал я. — Я и то уже начал стараться. ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ На следующий день Ольга Николаевна проверила упражнение, которое задала Косте на дом, и нашла у него ошибки, каких даже я не заметил. Пропущенные буквы в словах он написал в конце концов правильно, потому что я за этим следил, а ошибок наделал просто при списывании. То букву пропустит, то не допишет слово, то вместо одной буквы другую напишет. Вместо «кастрюля» у него получилась «карюля», вместо «опилки» — «окилки». — Это у тебя от невнимательности, — сказала Ольга Николаевна. — А невнимательность оттого, что еще нет, наверно, охоты заниматься как следует. Сразу видно, что ты очень торопишься. Спешишь, как бы поскорей отделаться от уроков. — Да нет, я не очень спешу, — сказал Костя. — Как же не спешишь? А почему у тебя буквы такие некрасивые? Посмотри: и косые и кривые, так и валятся на стороны. Если б ты старался, то и писал бы лучше. Если ученик делает урок прилежно, с усердием, то обращает внимание не только на ошибки, но и на то, чтобы было аккуратно, красиво написано. Вот и сознайся, что охоты у тебя еще нет. — У меня есть охота, только вот не хватает силы воли, чтоб заставить себя усидчиво заниматься. Мне все хочется сделать поскорей почему-то. Сам не знаю почему! — А потому, что ты еще не понял, что все достигается лишь упорным трудом. Без упорного труда не будет у тебя и силы воли и недостатков своих не исправишь, — сказала Ольга Николаевна. С тех пор по Костиной тетрадке можно было наблюдать, как он боролся со своей слабой волей. Иногда упражнение у него начиналось красивыми, ровными буквами, на которые просто приятно было смотреть. Это значило, что вначале воля у него была сильная и он садился за уроки с большим желанием начать учиться как следует, но постепенно воля его слабела, буквы начинали приплясывать, налезать друг на дружку, валиться из стороны в сторону и постепенно превращались в какие-то непонятные кривульки, даже трудно было разобрать, что написано. Иногда получалось наоборот: упражнение начиналось кривульками. Сразу было видно, что Косте хотелось как можно скорее покончить с этим неинтересным делом, но, по мере того как он писал, воля его крепла, буквы становились стройнее, и кончалось упражнение с такой сильной волей, что казалось, будто начал писать один человек, а кончил совсем другой. Но все это было полбеды. Главная беда была — это ошибки. Он по-прежнему делал много ошибок, и, когда был диктант в классе, он опять получил двойку. Все ребята надеялись, что Костя на этот раз получит хоть тройку, так как все знали, что он взялся за учебу серьезно, и поэтому все были очень огорчены. — Ну-ка, расскажи, Витя, как вы занимаетесь с Костей, — сказал Юра на перемене. — Как занимаемся? Мы хорошо занимаемся — Где же хорошо? Почему он до сих пор не исправился? — Я же не виноват, что так получается! Я с ним каждый день занимаюсь. — Почему же до сих пор нет никаких сдвигов? — Я же не виноват, что нет сдвигов! Просто еще мало времени прошло. — Как — мало времени? Уже две недели прошло. Просто ты не умеешь заставить Шишкина работать по-настоящему. Придется тебя сменить. Вот мы попросим Ольгу Николаевну, чтоб она выделила вместо тебя Ваню Пахомова. Он сумеет заставить Шишкина работать побольше. — Ну, уж это извините! — говорю я. — Меня сам Игорь Александрович назначил. Вы не имеете права меня сменять. — Ничего. Завтра мы поговорим с Ольгой Николаевной. Думаешь, если тебя Игорь Александрович назначил, так на тебя и управы нет?