Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 3 из 54 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Всего еще не знаем. Этого беляка арестовали только из-за того, что на него донес Губельман. А в двух словах дело было так. Губельман еще до войны занимался продажей машинок «Зингер». И не только здесь, в Питере. Но и в Сибири. Там он в первый раз и стакнулся с его благородием. – Не с благородием, а врагом революции! – жестко уточнила Яковлева. – Ну да… – смутился матрос. И продолжил: – Че у них там было, в Сибири, сам пес не разберет. Только перед временными они снова стакнулись, но уже здесь, в Питере. Белый еще при царе посадил Губельмана. И дело шло к расстрелу. А после, бац, сам полковник загремел на нары. А товарища Губельмана выпустил господин Керенский. – Демьян Федорович хитро прищурился: он специально принялся употреблять слово «товарищ» по отношению к фамилии «Губельман» как можно чаще – нехай Варька поморщится. Товарища и выпустил сам Керенский… – Ну а после нашей победы товарищ Губельман признал Белого на улице, вот тот у нас и появился. – А что по поводу денег говорит сам Губельман? – Сказал, что беляк у него все изъял, спрятал где-то в Европе. Готов отдать все на благо дела революции. – Точно изъял или, мол, изъял? Доронин пожал сильными, широкими плечами: – Бес его знает. Может, брешет. – А беляк, значит, молчит? – Как воды в рот набрал, – соврал Доронин. Опять же не по личной инициативе. – Сука! – не сдержала эмоций Варвара Николаевна. – В городе нехватка продуктов. Голод. На человека осьмушку хлеба выдаем. Да и того осталось с гулькин нос. А этот… Два миллиона… Какие деньжищи! Почему молчит? Нас ненавидит? Доронин едва сдержал вздох: ох и умеет Варвара Николаевна напустить туману. Осьмушка хлеба… Да, полгода тому так оно и было. Но по лету-то полегчало. Яковлева с нетерпением ждала ответ. – Да вроде нет. Ненависти в нем не видно. Равнодушный он какой-то. Мертвый. Молчит все время. Ни с кем не разговаривает. – Методы принуждения применяли? – То есть? – Ты, Доронин, из себя «целку» не строй. Пытали? – Так ведь запрещено! – Детворе, пухнущей от голода, будешь рассказывать, что разрешено, а что запрещено! Может, они тебя поймут. А я нет! Чтобы сегодня же приступил! Лично! Понял? И результаты мне на стол! Даю два дня! Всего два! Не захочет расколоться – в расход! Нечего на него хлеб переводить. И смотри, – тонкий указательный палец красавицы, словно ствол револьвера, больно ткнул матроса в грудь, – если что, с ним вместе под трибунал загремишь! * * * Озеровский[4] Аристарх Викентьевич – бывший следователь имперской уголовной полиции, а ныне, в силу житейских обстоятельств, доброволец, сотрудничающий с ЧК, – оправил на животе жилетку, одернул полы видавшего виды сюртука, после чего робко постучал костяшками пальцев по полированной поверхности двери. – Входите! – донеслось из кабинета. Аристарх Викентьевич служил в Чрезвычайной комиссии почти три месяца, с начала лета, однако до сих пор не мог привыкнуть к тому, что находится в подчинении сильного духом и телом полуграмотного и нагловатого матроса из Кронштадта. Доронина старый следователь побаивался. И за грубую силу, которую тот мог применить, и однажды применил у него на глазах, во время разгона захватившей продовольственные склады мужицкой массы. И за хитрый ум. И за крепкое, непривычное уху следователя словцо, отдающее морской солью и ветрами дальних странствий. А также за открытость характера. Да-да, и за открытость, коей не могли похвалиться его прежние сослуживцы по Санкт-Петербургскому департаменту уголовного сыска, основной целью своего существования считавшие подсидеть вышестоящего коллегу и занять нагретое им местечко. Аристарх Викентьевич приоткрыл дверь, просунул в образовавшуюся щель голову: – Разрешите? Демьян Федорович тяжело вздохнул: ну и противный же этот тип, Озеровский. Сколько можно… Идти к себе на рабочее место и зачем-то стучать в дверь! Причем противно стучать, эдак, гаденько постукивать. Издевается, что ли? – Входите, Аристарх Викентьевич! – выкрикнул чекист, с силой хлопнул ладонью по столу, убив муху. – Да не топчитесь в дверях, ей-богу. Озеровский проник внутрь помещения, осторожно прикрыл за собой дверь. – Послушайте, Аристарх Викентьевич, – выдохнул отставной матрос, – мне это начинает надоедать. Кажный божий день вы приходите на службу и начинаете с того, что барабаните в дверь своего же кабинета, встаете при появлении любого, заметьте, любого, даже самого мелкого посетителя. Постоянно прячете в стол бумаги. Выходите из кабинета при появлении руководства. Словом, ведете себя так, будто не в ЧК служите, а сами ждете ареста. Ну нельзя же так, Аристарх Викентьевич! – Нельзя, – согласно кивнул головой следователь, – но по-иному, простите, как-то не получается. – Голос у Озеровского был мягкий, бесплотный, и, как однажды высказался Доронин, безвольный. Вот этим безвольным голосом Аристарх Викентьевич теперь и оправдывался: – Я ведь, как вам известно, пребывал не только по сию сторону решеток, но и по иную. – Так то при Временном было! – вставил реплику Доронин. – А теперь чья власть? Наша, народная! То есть советская! А вы являетесь защитником новой власти. А потому ведите себя соответственно. Что смогли узнать? – с ходу перешел к делу матрос.
– Не очень много, как того бы хотелось. Но довольно существенное. Простите, Демьян Федорович, вы допрос наших сотрудников уже произвели? – Да. – Доронин кивнул на лежащие на столе бумаги. – Правда, не понимаю зачем? Для чего вы меня попросили провести эту, так сказать, беседу? Ведь и так понятно: Канегиссер убил товарища Урицкого. Сотрудники ЧК Геллер, Фролов, Шматко и Сингайло, а также солдат Андрушкевич из 3-го Псковского полка задержали убийцу. Что непонятного? Удивляюсь, как они еще сдержались, там, на чердаке, и не прикончили студента. Будь я на их месте, шмальнул бы из маузера пару раз, да все дела. – И тогда бы нарушили закон, – тихо заметил Озеровский. – Ой, вот только не надо мне палубу драить! – отмахнулся Доронин. – Контра она и есть контра! К нам с приветом – мы с ответом! – Но если так подходить, с такой именно позиции, то любой мальчишка-форточник может стать контрой, – негромко проговорил следователь. – А вот палку перегибать не надо. – Доронин заломил левую руку за голову, почесал затылок. – Мы тоже с понятиями. Разбираемся: кто ворует по голодухе, а кто из соображений обогащения. Так-то. – По причине, как вы выразились, голодухи вовсе не обязательно воровать. Я вот к вам пришел именно из-за голода, но не воровать, а работать. Честно зарабатывать на хлеб. – А мы вас за это и ценим. Только не все могут зарабатывать. Где, скажите, может честно заработать малец, у которого нет никакого опыта работы? То-то! Нигде! По крайней мере сейчас. Но ничего, мы и с этим справимся. Всему свое время. Так что вы там выходили? – Простите, Демьян Федорович, с вашего разрешения, позвольте сначала взглянуть на протоколы допроса. – Какого допроса? – Доронин раздраженно кивнул на бумаги. – Нашего? Или Сеньки Геллера? Или Шатова? – Чекист на сей раз не сдержался, зло выругался. – У нас сейчас сам черт не поймет, кто занимается этим делом. Все как с цепи сорвались. – Если позволите, – Озеровский поморщился: он терпеть не мог бранных выражений. Тем более из уст официальных лиц, – протокол вашего допроса. С протоколами, составленными Шатовым, я уже знаком. С протоколом допроса граждан, задержавших Канегиссера. – Товарищей! – с ударением произнес Доронин. – Товарищей, а не граждан! И запомните это на будущее. – Хорошо. Товарищей. – То-то! Вот, смотрите. – Отставной матрос протянул листы. – Отчего ж не посмотреть. Это ж ваша… Эта… Как ее… Все забываю слово… – Инициатива. – Точно. – Демьян Федорович тряхнул головой. – Ну и напридумывали слов. Нет чтобы по-простому, ясно, понятно. Так нет же, все навыворот, чтобы непонятно было, кто о чем говорит. Инициатива… Язык сломать можно. А Аристарх Викентьевич мысленно ругался по иному поводу. Точнее, по нескольким. Во-первых, он никак не мог понять, в чем и был солидарен с Дорониным, почему для расследования столь простого дела (убийца задержан, во всем признался) работали три следственные группы, когда достаточно одной, хотя бы той же Губчека? Во-вторых, непонятно: почему действия групп между собой никак не соприкасались? Точнее, почему Бокий приказал не контактировать с другими группами? Ведь допрашивали одних и тех же свидетелей. Далее. Почему, по какой причине первый допрос убийцы произвели не Бокий или Яковлева, преемники Урицкого, чекисты, а комендант Петрограда Шатов? Причем допрос был проведен крайне бестолково и безграмотно. Почему убийцу сразу отвезли не в ЧК, а в здание Петросовета? Вся эта туманность крайне нервировала опытного следователя. Вдобавок ко всему Озеровского выводил из себя почерк матроса. Разобрать написанное Дорониным было все одно что с ходу расшифровывать древнеегипетские иероглифы. Буквы, написанные мозолистой рукой матроса, напоминали крючки, которые жили на бумаге самостоятельно, даже не цепляясь друг за друга. Между ними оставалось такое расстояние, в которое Озеровский при желании смог бы вставить целое слово. Оттого смысл не то что предложения, а одного словосочетания полностью терялся, исчезал в таинстве доронинской криптографии. – Простите, не поможете? Что это за слово? – следователь протянул протокол чекисту. – Пре… При… Указательный палец Озеровского ткнул в написанное. Демьян Федорович присмотрелся. – Предупредительный выстрел. Шматко так сказал. Фролов сделал, после чего Канегиссер сдался. – Понятно. – Аристарх Викентьевич едва сдержал недовольный выдох. – Фролов и Сингайло подтверждают слова Шматко? – Сингайло ничего не видел, оставался внизу. Вместе с Андрушкевичем. – А Фролов? – Фролов подтвердил. А чего не подтвердить? Взяли, арестовали, вся недолга. А что не нравится? – Да как вам сказать… – следователь аккуратно вернул листы на стол, после чего, по старой привычке заложив руки за спину, стоя на месте, принялся раскачиваться с носка на каблук, – неточности имеются, точнее, некоторые разночтения. В том, что рассказывают наши товарищи, – с трудом вытолкнул из себя последнее слово Озеровский, – и тем, что сообщили жильцы дома, в котором арестовали убийцу товарища Урицкого. – Кто? Жильцы? – Доронин потер рукой щетину на щеке. – Какие жильцы? Вы что, опрашивали жильцов? – Пришлось, – следователь пожал плечами. – Признаться, не думал этого делать, но так вышло, – осторожно добавил Аристарх Викентьевич. – Вы зачем туда поехали? – Отставной матрос тут же мысленно увидел перед собой Яковлеву, услышал ее крик: «Ты каким местом думаешь, Доронин?» Отчего не смог сдержать эмоции. – Вы для чего туда вернулись? Что вы там вынюхивали? Что было непонятного, что вас потянуло на Миллионную? Не верите нашим товарищам? – Простите, – поначалу голос старого следователя дрогнул, но потом в нем неожиданно зазвучали мужественные нотки, – я не вынюхивал! Хоть нас в незапамятные времена и называли «легавыми», и тем не менее… А искал я доказательства вины убийцы товарища Урицкого. По личному распоряжению господина Бокия! И если вы считаете расследование уголовного преступления вынюхиванием… Можете прямо сейчас закрыть дело. Доронин несколько раз сжал и разжал кулаки. Полегчало. И с чего он накинулся на старика? Только с того, что на него самого наорала истеричка? Так ежели каждая баба будет вот так кипятком шпарить, то и житья не станет. Демьян Федорович хмыкнул, слегка улыбнулся, ощерив практически беззубый рот:
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!