— С начала, — попросил Галахад. — С самого начала… — Эта история, — заговорила она после недолгого молчания, плотнее кутаясь в плед, — все больше кажется мне историей без начала. И я вовсе не уверена в том, что она закончилась. Понимаешь, в ней жутко перемешались и переплелись прошлое с будущим. Некий эльф сказал мне, что она похожа на змея, который ухватился зубами за собственный хвост. Имя этого змея тебе полезно знать — Уроборос. А то, что он грызет собственный хвост, означает, что кольцо замкнулось. В каждом миге таится прошлое, настоящее и будущее. В каждом мгновении — вечность. Понимаешь? — Нет. — Не беда. Глава 2 Истинно говорю вам: кто верит снам, тот подобен человеку, что тщится поймать ветер или ухватить тень. Прельщается зыбкими отражениями, зеркалом кривым, которое лжет, либо вещает вздор на манер женщины рожающей. Воистину глуп тот, кто миражам сонным верит и спешит призрачным путем. Однако же, кто снами пренебрегает и не верит им совсем, тот столь же неразумен. Ибо, ежели б сны вообще никакого смысла не имели, то зачем тогда боги, творя нас, даровали нам способность видеть сны? Премудрость пророка Лебеды, 34:1 Ветерок тронул парящую как котел поверхность озера, погнал по ней клочья тумана. Ритмично скрипели и потрескивали уключины, выныривающие из вод лопасти весел рассыпали градины блестящих капель. Кондвирамурса опустила руку за борт. Лодка двигалась настолько медленно, что водная гладь почти не взбурлила и не вспенилась на ее ладони. — Ах, ах, — сказала Кондвирамурса, стараясь придать голосу побольше сарказма. — Ах, какая скорость. Прямо-таки мчимся по волнам. И от скорости аж дух захватывает и голова кругом идет. Лодочник — невысокий, коренастый и плотный мужчина — гневно и невнятно пробормотал что-то в ответ, даже не подняв головы, покрытой седоватыми, вьющимися будто каракуль волосами. Адептке уже вконец осточертело бурчание, покашливание и хрипы, которыми невежа гребец отделывался от ее вопросов с тех самых пор, как она села в лодку. — Осторожней, — процедила она, с трудом сохраняя спокойствие. — От такой бурной гребли можно и заболеть. На этот раз крепыш поднял загорелое, темное как дубленая кожа лицо, что-то пробурчал, прокашлялся, движением заросшего седой щетиной подбородка указал на укрепленную на борте деревянную моталку и скрывающуюся в воде леску, натянутую движением лодки. Видимо, считая объяснение вполне достаточным и исчерпывающим, он продолжил грести в прежнем темпе. Весла вверх. Пауза. Весла в воду до половины лопасти. Долгая пауза. Протяжка. Еще более долгая пауза. — Ага, — медленно сказала Кондвирамурса, посматривая на небо. — Понимаю. Важна блесна, которая тянется за лодкой и должна двигаться с соответствующей скоростью и на соответствующей глубине. Главное — рыболовство. На остальное начхать. Сказанное было настолько очевидным, что мужчина даже не потрудился фыркнуть или даже просто кашлянуть в ответ. — Кому какое дело до того, — продолжала монолог Кондвирамурса, — что я провела в пути целую ночь? Что я голодна? Что ягодицы у меня болят, а между ними свербит от жесткой скамейки? Что мне хочется писать? Нет, главное — ловля рыбы на дорожку. К тому же ловля бессмысленная, ибо никто не клюнет на блесну, которую волокут серединой плеса, да еще и на двадцатисаженной глубине. Гребец поднял голову, зловеще глянул на Кондвирамурсу и заворчал очень — ну очень даже — ворчливо. Кондвирамурса сверкнула зубами, довольная собой. Грубиян по-прежнему греб медленно. Он был взбешен. Адептка раскинулась на кормовой скамейке и закинула ногу на ногу. Так, чтобы в разрезе платья было видно побольше. Мужчина забурчал, крепче стиснул на веслах узловатые пальцы, делая вид, будто глядит только на леску. Темп гребли он, ясное дело, и не думал увеличивать. Адептка, осознавши тщетность своих манипуляций, вздохнула и занялась изучением неба. Уключины поскрипывали, бриллиантовые капельки ссыпались с лопастей весел. В быстро рассеивающемся тумане замаячил силуэт острова. И вздымающиеся над ним темные бочковатые очертания башни. Грубиян рыбак, хоть и сидел спиной вперед и не оглядывался, непостижимым образом почувствовал, что они уже почти на месте. Он не спеша сложил весла вдоль бортов, встал, принялся понемногу навивать леску на моталку. Кондвирамурса — все еще нога на ногу — посвистывала, глядя в небо. Гребец смотал леску до конца, осмотрел блесну — большую латунную ложку, снабженную тройным крючком с хвостиком из красной шерсти. — Надо же, — сладенько проворковала Кондвирамурса. — Ничего не клюнуло, ай-яй-яй, жалость какая. А интересно, почему бы такая непруха? Может, лодка шла слишком быстро? Мужчина окинул ее взглядом, в котором при желании можно было прочесть уйму малоприятных слов, фраз и даже целых абзацев. Сел, прохрипел что-то, сплюнул за борт, ухватил весла узловатыми лапами, резко выгнул спину. Весла шлепнули, забились в уключинах, лодка помчалась по озеру стрелой, вода с шумом вспенилась у носа, воронками заклубилась за кормой. Отделявшее от острова расстояние в четверть полета стрелы они прошли быстрее, чем гребец успел дважды пробурчать нечто невразумительное. Лодка вылетела на прибрежную гальку с такой скоростью, что Кондвирамурса свалилась со скамейки. Лодочник забурчал, захрипел, сплюнул. Адептка знала, что в переводе на язык цивилизованных людей это означает: «выматывайся из лодки, ведьма заумная». Знала она также, что нечего и думать, будто ее вынесут, а потому сняла туфельки, провокационно высоко задрала платье и вышла, проглотив проклятие в адрес ракушек, болезненно уколовших ступни. — Благодарствую, — процедила она сквозь стиснутые зубы, — за прогулку. Не дожидаясь ответного ворчания и не оглядываясь, Кондвирамурса, как была босиком, направилась к каменным ступеням. Все тяготы и мучения закончились и улетучились бесследно, уступив место возрастающему возбуждению. Наконец-то она на острове Inis Vitre,[1] посреди озера Loc Blest.[2] В том, почти легендарном месте, которое довелось посетить лишь немногим избранным. Утренний туман развеялся полностью, на еще тусклом небе уже начал просвечивать красный шар солнца. Вокруг навесных бойниц башни кружили и кричали чайки, мельтешили стрижи. На площадке, которой завершалась лестница, ведущая с берега на террасу, опершись о статую присевшей оскалившейся химеры, стояла Нимуэ, Владычица Озера. *** Она была изящная и невысокая, не выше пяти футов. Кондвирамурса слышала, что в молодости ее называли «Локотком», и теперь поняла, насколько удачным было прозвище. И притом не сомневалась, что уже с полвека никто не осмеливался так называть миниатюрную чародейку. — Я — Кондвирамурса Тилли, — поклонившись, представилась она, все еще держа туфельки в руке, а поэтому немного смущаясь. — Я счастлива гостить на твоем острове, Владычица Озера. — Нимуэ, — поправила маленькая магичка. — Нимуэ, ничего более. Эпитеты, титулы и звания можно отбросить, госпожа Тилли. — В таком случае я — Кондвирамурса. Кондвирамурса, ничего более. — Проходи, Кондвирамурса… и ничего более. Побеседуем за завтраком. Думаю, ты голодна? — Не отрицаю. *** На завтрак были творог, зеленый лук, яйца, молоко и ржаной хлеб, поданные двумя молоденькими, тихонькими, пахнущими крахмалом прислужницами. Кондвирамурса ела, чувствуя на себе взгляд миниатюрной чародейки. — У башни, — неожиданно заговорила Нимуэ, наблюдая за каждым движением адептки и почти за каждым куском, который та отправляла в рот, — шесть этажей, из них один — подземный. Твоя комната расположена на втором надземном, там же размещены все необходимые удобства. Первый этаж, как видишь, хозяйственный, здесь же находятся комнаты прислуги; подземный, а также второй и третий этажи: лаборатории, библиотека и галерея. На все названные этажи и в расположенные в них помещения ты имеешь неограниченный доступ, можешь пользоваться ими и всем, что в них содержится, в любое время и любым образом. — Поняла. Благодарю. — На двух верхних этажах мои личные покои и мой личный рабочий кабинет. Эти помещения — только мои. Чтобы избежать недоразумений, знай: я в таких вопросах невероятно щепетильна. — Приму во внимание. Нимуэ повернула голову к окну, сквозь которое был виден Ворчливый Господин Гребец, уже разделавшийся с багажом Кондвирамурсы и теперь загружавший лодку удочками, моталкой, сачками, подсечками и прочими причиндалами хитрого рыболовецкого промысла. — Я малость старомодна, — продолжала Нимуэ. — Но определенными вещами привыкла пользоваться на правах единоличия. Скажем, зубной щеткой, личными покоями, библиотекой, туалетом. И… Королем-Рыбаком. Пожалуйста, не пытайся воспользоваться Королем-Рыбаком. Кондвирамурса чуть было не захлебнулась молоком. На лице Нимуэ не дрогнул ни один мускул. — А если… — продолжала она, прежде чем к адептке вернулась способность говорить, — если ему взбредет в голову воспользоваться тобой — откажи. Кондвирамурса, наконец проглотив молоко, быстро кивнула, воздержавшись от каких-либо комментариев. Хоть ей ужасно хотелось сказать, что рыбаки вообще не в ее вкусе, а грубияны — в особенности. К тому же такие, у которых башка поросла беленькой как сметана порослью. — Ну-с, та-а-ак, — протянула Нимуэ. — С вступлением мы, стало быть, покончили. Пора перейти к конкретным делам. Тебе интересно, почему из всех кандидаток-адепток я выбрала именно тебя? Кондвирамурса если вообще и задумывалась над ответом, то лишь для того, чтобы не показаться чересчур самоуверенной. Однако быстро пришла к выводу, что обостренный слух Нимуэ даже самое минимальное отклонение от истины воспримет как режущую ухо фальшь. — Я — лучшая сновидица в Академии, — ответила она холодно, по-деловому, без лишнего хвастовства. — А на третьем курсе я занимала второе место среди онейроманток. — Я могла взять ту, что стояла в списке на первом месте. — Нимуэ действительно была откровенна до боли. — Между прочим, мне настойчиво предлагали именно ту «приму», впрочем, насколько я поняла, вроде бы потому, что она дочурочка какой-то важной шишки. А что до сновидения и нейроскопии, то ты не хуже меня знаешь, дорогая Кондвирамурса, что это материя весьма тонкая, и даже самая лучшая сновидица может потерпеть фиаско. Кондвирамурса с трудом сдержалась, чтобы не сказать, что ее провалы можно пересчитать по пальцам одной руки. Ведь она разговаривала с мэтрессой. «Соблюдай пропорции, geschätzte miss»,[3] как говаривал один из профессоров Академии, эрудит. Нимуэ легким наклоном головы одобрила ее молчание. — У меня свой человек в Академии, — сказала она, помолчав, — поэтому я знаю, что у тебя нет нужды усиливать сновидения дурманящими снадобьями. Это меня радует, поскольку я наркотиков не одобряю… — Я сню без всяких порошков, — с легкой гордостью подтвердила Кондвирамурса. — Для онейроскопии мне достаточно иметь зацепку. — Поясни. — Ну, зацепку, — кашлянула сновидица. — Предмет, как-то связанный с тем, что мне надобно выяснить. Какую-нибудь вещь. Или картину. — Картину? — Да. Я неплохо сню сны по картине.