Потом все пошло быстро. Они оказались на расстеленном на песке плаще, платьице Нимуэ подвернула повыше талии, ее бедра крепко охватили бедра мужчины, а руки впились ему в спину. Когда он ее брал, как всегда слишком нетерпеливо, она стиснула зубы, но быстро нагнала его, сравнялась, подхватила ритм. Опыт и сноровка у нее были. Мужчина издавал смешные звуки. Поверх его плеч Нимуэ видела медленно плывущие по небу кучевые облака фантастических форм. Что-то зазвенело — так звонит затопленный на дне океана колокол. В ушах зашумело. «Магия», — подумала она, отворачивая голову, чтобы высвободиться из-под щеки и руки лежащего на ней мужчины. На берегу озера — повиснув над его поверхностью — стоял белый единорог. Рядом — вороная лошадь. А в седле вороной лошади сидела… «Но я же знаю эту легенду, — пронеслось в мозгу Нимуэ. — Я знаю эту сказку! Я была ребенком, маленькой девчушкой, когда слышала ее от деда Посвиста, бродячего сказочника. Ведьмачка Цири. Со шрамом на щеке… Вороная кобыла Кэльпи… Единорог… Страна эльфов…» Движения мужчины, вообще не заметившего появившейся картины, стали резче, издаваемые им звуки — смешнее. — Uuups, — сказала девушка, сидевшая на вороной кобыле. — Опять ошибка! Не то место, не то время. Вдобавок, если не ошибаюсь, совершенно несвоевременно. Простите. Картина поблекла и лопнула, лопнула, как лопается раскрашенное стекло, вдруг разлетелась, распалась на тысячи радужных мерцающих искорок, бликов и мигающих золотинок. А потом исчезла. — Нет! — крикнула Нимуэ. — Нет! Не исчезай! Я не хочу! Она распрямила колени и хотела высвободиться из-под мужчины, но не могла — он был тяжелее и сильнее ее. Мужчина застонал и икнул. — Ооооох, Нимуэ… Оооох! Нимуэ вскрикнула и впилась ему зубами в плечо. Они лежали на плаще, возбужденные и жаркие. Нимуэ смотрела на берег озера, на шапки взбитой волнами пены. На наклоненные ветром камыши. На бесцветную, безнадежную пустоту, пустоту, которая осталась от рассеявшейся легенды. По носу адептки бежала слеза. — Нимуэ… Что-то случилось? — Случилось. — Она прижалась к нему, все еще глядя на озеро. — Молчи. Обними меня и ничего не говори. Молчи. Мужчина высокомерно улыбнулся. — Я знаю, что с тобой, — сказал он хвастливо. — Земля содрогнулась? Нимуэ печально улыбнулась. — Не только, — ответила она после недолгого молчания. — Не только. *** Блеск. Тьма. Следующее место. *** Следующее место было мрачным, зловещим и отвратительным. Цири инстинктивно сжалась в седле, потрясенная — как в буквальном, так и переносном значении этого слова. Потому что подковы Кэльпи ударили с разбега во что-то болезненно твердое, плоское и неуступчивое, как камень. После долгого движения в мягком небытии ощущение твердости оказалось настолько неожиданным и неприятным, что кобыла заржала и резко кинулась вбок, выбивая на почве стаккато, от которого зазвенели зубы. Второе потрясение, метафорическое, ей принесло обоняние. Цири застонала и прикрыла руками рот и нос, чувствуя, как глаза моментально заполняются слезами. Вокруг стоял кислый, ядовитый, плотный и липкий смрад, ужасающе удушливый, не поддающийся определению, не похожий ни на один известный ей запах. Это была — в чем она ничуть не сомневалась — вонь разложения, трупная вонь окончательного разложения и распада, вонь гниения и уничтожения — причем создавалось впечатление, что то, что сейчас прекращало свое земное существование, воняло ничуть не лучше и при жизни. Даже в период своего расцвета. Цири скукожилась, и ее вырвало. Сдержаться она не могла. Кэльпи фыркала и трясла головой, сжимала ноздри. Единорог, материализовавшийся рядом с ними, присел на задние ноги, подскочил и брыкнулся. Твердое основание ответило сотрясением и громким отзвуком. Вокруг них стояла ночь, ночь темная и грязная, окутанная липким и вонючим покровом мрака. Цири подняла глаза, надеясь отыскать звезды, но наверху не было ничего, только бездна, местами подсвеченная нечетким красноватым заревом, словно бы далеким пожаром. — Uuups, — сказала она и скривилась, чувствуя, как на губах оседают кисло-гнилостные испарения. — Фуууу-эх! Не то место, не то время. Ни в коем случае не они! Единорог фыркнул и кивнул, его рог описал короткую и крутую дугу. Скрипящая под копытами Кэльпи почва была камнем, но камнем странным, прямо-таки неестественно ровным, интенсивно выделяющим запах гари и грязного пепла. Прошло какое-то время, прежде чем Цири сообразила, что перед глазами у нее не что иное, как дорога. Неприятная и нервирующая своей твердостью. Цири направила кобылу на обочину, очерченную чем-то таким, что некогда было деревьями, теперь же лишь отвратительными и голыми скелетами. Трупами, увешанными обрывками тряпок, словно бы действительно остатками сгнивших саванов. Единорог предостерег ее ржанием и ментальным сигналом. Но было уже слишком поздно… Сразу же за странной дорогой и иссохшими деревьями начиналась осыпь, а тут же под ней — чуть ли не отвесный откос, почти пропасть. Цири вскрикнула, кольнула пятками бока сползающей вниз кобылы. Кэльпи рванулась, перемешивая копытами то, из чего состояла осыпь. Это были отбросы. В основном какие-то странные сосуды. Они не крошились под подковами, не хрустели, но лопались отвратительно мягко, клейко, словно огромные рыбьи пузыри. Что-то захлюпало и замигало, поднявшаяся вонь чуть не свалила Цири с седла. Кэльпи дико ржала, топтала навал мусора, стараясь выбраться наверх, на дорогу. Цири, задыхаясь от вони, ухватилась за шею кобылы. Удалось. Неприятную вначале твердость странной дороги они встретили с радостью и облегчением. Цири, дрожа, взглянула вниз, на осыпь, оканчивающуюся в черной глади озера, заполнявшего дно котловины. Поверхность озера была мертвой и блестящей. Так, словно это была не вода, а застывшая смола. За озером, за свалкой, за кучами пепла и отвалами шлака небо краснело далеким заревом пожаров, прорезаемым полосами дымов. Единорог фыркнул. Цири хотела вытереть манжетой слезящиеся глаза, но тут же поняла, что весь рукав покрыт пылью. Пыль покрывала ее бедра, луку седла, гриву и шею Кэльпи. Вонь удушала. — Жуть, — забормотала она. — Отвратность… Мне кажется, вся я липну. Выбираемся отсюда… Выбираемся отсюда, да поскорее, Конек. Единорог застриг ушами, захрапел. Только ты можешь это сделать. Действуй. — Я? Сама? Без твоей помощи? Единорог кивнул рогом. Цири почесала затылок, вздохнула, прикрыла глаза. Сконцентрировалась. Вначале было только недоверие, отчаяние, страх. Но на нее быстро снизошла холодная ясность знания и Силы. Она понятия не имела, откуда берутся эти знание и Сила, в чем их корни и источник. Но знала, что может. Что сумеет, если захочет. Она еще раз кинула взгляд на замершее и мертвое озеро, дымящиеся терриконы отбросов, скелеты деревьев. Небо, подсвеченное далеким заревом. — Хорошо, — Цири наклонилась и сплюнула, — что это не мой мир. Очень хорошо. Единорог многозначительно заржал. Она поняла, что он хотел этим сказать. — Если даже и мой, — она вытерла платочком глаза, губы и нос, — то одновременно и не мой, потому что далекий во времени. Несомненно, удаленный во времени. Ведь это прошлое либо… Она осеклась. — Прошлое, — повторила она глухо. — Я глубоко верю, что это прошлое. *** Прямо-таки прорвавший тучи ливень, под который они попали в следующем месте, показался им настоящей благодатью. Дождь был теплый и благоуханный, в нем смешались запахи лета, трав, грязи и перегноя, дождь смывал с них дрянь, очищал, доставляя истинное блаженство и отдохновение. Как всякое чересчур долгое отдохновение, так и это обернулось монотонной, надоедливой и непереносимой нудностью. Вода, которая вначале обмывала, вскоре начала утомительно вымачивать, литься за воротник и опасно охлаждать. Поэтому они постарались поскорее выбраться отсюда. Из этого чересчур дождливого места. Потому что оно тоже не было нужным местом. И нужным временем. *** Следующее место было очень теплым, здесь стояла жара, поэтому Цири, Кэльпи и единорог высыхали и исходили паром, словно три кипящих чайника. Они находились на иссушенной солнцем вересковой пустоши на краю леса. Сразу же было видно, что это огромный лес, просто пуща, густые дикие и непроходимые дебри. В сердце Цири забилась надежда — ведь это мог быть и Брокилон, то есть наконец-то место знакомое и соответствующее. Они медленно двинулись вдоль опушки. Цири пыталась рассмотреть хоть что-нибудь, что могло бы подсказать, где они в действительности находятся. Единорог похрапывал, высоко поднимал голову и рог, осматривался. Он был неспокоен. — Думаешь, Конек, — спросила она, — за нами могут гнаться?