Нимуэ улыбнулась: — У нас есть даже один рисунок на рисунке. *** Наскальная фреска изображала сцену охоты. Тощие, намеченные небрежными движениями кисти человечки с луками и копьями гнались, дико подпрыгивая, за огромным фиолетовым бизоном, на боку которого были намалеваны тигриные полосы, а над лирообразными изогнутыми рогами висело нечто вроде стрекозы. — Так, — покачал головой Регис. — Стало быть, это и есть картина, нарисованная Аваллак’хом, многознающим эльфом. — Да, — сухо подтвердил Геральт. — Это она и есть. — Проблема в том, что в тщательно исследованных нами пещерах нет ни следа эльфов или других созданий, о которых ты упоминал. — Они здесь были. А сейчас попрятались. Или же убрались вон. — Сие есть факт бесспорный. Не забывай, аудиенция тебе была дана исключительно после вмешательства фламиники. Видимо, сочли, что одной такой встречи вполне достаточно. После того, как фламиника категорически отказалась сотрудничать, я, поверь, не знаю, что еще можно предпринять. Мы таскаемся по пещерам целый день, и я не могу отделаться от ощущения, что таскаемся впустую. — Я тоже, — горько сказал ведьмак, — не могу отделаться. Никогда не пойму эльфов. Но по крайней мере уже знаю, почему большинство людей не питает к ним нежных чувств. Трудно, понимаешь, отделаться от ощущения, что они насмехаются над нами, измываются, презирают. Смеются. — В тебе говорит антропоморфизм. — Разве что самую малость. Но ощущение остается. — Что дальше? — Возвращаемся в Каэд Мырквид за Кагыром, друидки уже наверняка подлатали его оскальпированную головенку. Потом садимся на лошадей и воспользуемся приглашением княгини Анны-Генриетты. Не гримасничай, вампир. У Мильвы сломаны ребра, у Кагыра разбита башка, небольшая передышка в Туссенте обоим пойдет на пользу. Надобно также вытянуть Лютика из аферы, потому как, сдается мне, он вляпался крепко. — Ну что ж, — вздохнул Регис, — да будет так. Стану держаться подальше от зеркал и собак, сторониться чародеев и телепатов. А если меня, несмотря на все, раскроют, рассчитываю на тебя. — Можешь, — серьезно ответил Геральт. — Я тебя в беде не оставлю, дружище. Вампир улыбнулся, а поскольку они были одни, позволил себе показать полный комплект резцов, клыков, коренных и зубов мудрости. — Дружище? — Во мне говорит антропоморфизм. Ну ладно, выбираемся из этих пещер, дружище. Ибо здесь, похоже, мы не найдем ничего, кроме, как сказала бы Мильва, ремонтизма. — Ревматизма… Разве что… Геральт? Tir na Bea Arainne, эльфий некрополь, судя по тому, что ты видел, находится за наскальной картиной, как раз за этой стеной… Туда можно попасть, если… Ну, понимаешь? Если ее раздолбать. Об этом ты не подумал? — Нет, не подумал. *** Королю-Рыбаку, видать, снова подфартило, потому что на ужин были копченые гольцы. Рыбы оказались настолько вкусными, что про ученые разговоры забыли. Кондвирамурса объелась снова. *** Копченые гольцы отыгрались на сновидице. «Пора спать, — подумала она, второй раз поймав себя на том, что страницы книжки переворачивает машинально, вовсе не улавливая содержания. — Пора!» Она зевнула, отложила книжку. Раскинула подушки из положения «читать» в положение «отдыхать», заклинанием погасила лампу. Комната моментально погрузилась в непроницаемый, тягучий как патока мрак. Тяжелые бархатные шторы были плотно затянуты — адептка давно уже на практике убедилась, что в темноте видеть сны легче. «Что выбрать? — подумала она, потягиваясь и ворочаясь на простыне. — Отдаться онейроидной стихии или попытаться ловить на крючок?» Вопреки общераспространенным утверждениям, сновидицы не помнили даже половины своих вещих снов, значительная часть их оставалась в памяти в виде смешения картинок, меняющих расцветки и формы, словно в калейдоскопе, детской игрушке из зеркалец и стеклышек. Еще полбеды, когда перемежающиеся картинки были просто лишены какого-то склада, лада и даже намека на значимость. Тогда можно было спокойно перейти к следующему пункту «повестки дня», вернее, ночи. По принципу: «не помню, значит, и не стоило помнить». На жаргоне сновидиц такие сны назывались ни на что не годной «замазкой». Худшими и более постыдными были «призраки» — сны, из которых сновидицы запоминали лишь отрывки, клочки знаний, сны, от которых к утру оставался только туманный привкус воспринятого сигнала. Если же «призрак» повторялся, это значило, что имеет место сон, содержащий немалую информационную ценность. Тогда сновидица концентрацией и самовнушением принуждала себя повторно, на этот раз во всех подробностях, вылущить конкретного «призрака». Наилучшие результаты давал метод принуждения себя к новому сну сразу после пробуждения — это называлось «тралением». Если сон не давал себя «зацепить», следовало попытаться вновь вызвать данную картину на одном из последующих сеансов путем концентрации и медитации, упреждающих погружение в сон. Такие программированные снения назывались «загарпуниванием». После двенадцати проведенных на острове ночей Кондвирамурса заполнила уже три листа, три комплекта снов. Был перечень достойных похвалы успехов — список «призраков», которые сновидица успешно «затралила» или даже «загарпунила». К таким относились сны о бунте на острове Танедд, а также о путешествиях ведьмака и его группы через снежные заносы перевала Мальхеур, через весенние разливы и раскисшие дороги в долине. Был перечень провалов, то есть снов, которые, несмотря на все усилия, так и остались для слушательницы Академии загадкой. И был список, так сказать, рабочий — перечень снов, ожидавших своей очереди. И был один сон — странный, но очень приятный, — который то и дело возвращался в отрывках и мерцаниях, в неуловимых звуках и шелковистых прикосновениях. Милый, чудесный сон. «Хорошо, — подумала Кондвирамурса, прикрывая глаза. — Да будет так». *** — Похоже, я знаю, чем занимался ведьмак, зимуя в Туссенте. — Ну-ка, ну-ка. — Нимуэ оторвалась от оправленного в кожу гримуара и поверх очков взглянула на сновидицу. — Наконец-то ты что-то выяснила? — А как же, — горделиво сказала Кондвирамурса. — Увидела! Ведьмака Геральта и женщину с коротко стриженными черными волосами и зелеными глазами. Не знаю, кто это мог быть. Может, та княгиня, о которой пишет в своих заметках Лютик? — Видимо, ты читала невнимательно, — немного охладила ее пыл чародейка. — Лютик описывает княгиню Анарьетту детально, а другие источники подтверждают, что волосы у нее были, цитирую: «каштанового цвета, с сияющим, воистину злату подобным ореолом». Конец цитаты. — Стало быть, не она, — согласилась адептка. — «Моя» женщина была брюнеткой. Ни дать ни взять — настоящий уголь! А сон… хм-м-м… Интересный. — Слушаю внимательно. — Они разговаривали. Но это был не совсем обычный разговор. — И что же в нем было необычного? — Большую часть времени она держала ноги у него на плечах. *** — Скажи, Геральт, ты веришь в любовь с первого взгляда? — А ты? — Верю. — Тогда я знаю, что нас соединило. Притяжение противоположностей. — Не будь циником. — Почему? Цинизм, говорят, доказывает наличие интеллекта. — Неправда. Цинизм, при всем своем интеллектуальном обрамлении, отвратительно неискренен. Я не переношу никаких неискренностей. Однако, коли уж мы об этом заговорили… Скажи, ведьмак, что ты любишь во мне больше всего? — ЭТО. — Ты из цинизма шарахаешься в тривиальность и банал. Попытайся еще раз. — Больше всего я люблю в тебе твой ум, твой интеллект и твою духовную глубину. Твою независимость и свободу. Твою… — Не понимаю, откуда в тебе столько сарказма. — Это был не сарказм. Это была шутка. — Терпеть не могу таких шуточек. Тем более не ко времени сказанных. Всему, дорогой мой, свое время, и время всякой вещи под небом. Время молчать и время говорить, время плакать и время смеяться, время насаждать и время вырывать, пардон, собирать посаженное, время шутить и время размышлять… — Время обнимать и время уклоняться от объятий?