Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 95 из 106 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
*** — Прогресс, — проговорил в тишине Ярпен Зигрин, — будет, по большому счету, рассеивать тьму. Тьма отступит перед светом. Но не сразу. И наверняка не без борьбы. Геральт, глядевший в окно, улыбнулся собственным мыслям и мечтам. — Тьма, о которой ты говоришь, — сказал он, — это состояние духа, а не материи. Для борьбы с подобным необходимо вышколить совершенно других ведьмаков. И самое время начать. — Начать переквалифицироваться? Ты это имел в виду? — Совсем не это. Меня лично ведьмачество больше не интересует. Я, как говорится, ухожу на заслуженный отдых. — Как же, уходишь! — А вот так же! Я покончил с ведьмачеством. Совершенно серьезно. Наступила долгая тишина, прерываемая яростным мявом котят, которые под столом царапались и грызлись, верные законам своего рода, для которого игра без боли — не в радость. — Ты покончил с ведьмачеством, — протяжно повторил наконец Ярпен Зигрин. — «Прямо и сам не знаю, что об этом думать», как сказал король Дезмонд, когда его прихватили на шулерстве. Но подозревать можно наихудшее. Лютик, ты с ним странствуешь, много с ним разговариваешь. У него наблюдаются еще какие-нибудь признаки паранойи? — Ладно, ладно. — У Геральта лицо было словно высечено из камня. — «Шутки в сторону», как сказал обожаемый тобою король Дезмонд, когда посреди пиршества гости неожиданно принялись синеть и помирать. Я сказал все, что имел сказать. А теперь за дело. Он снял меч со спинки кресла. — Вот твой сигилль, Золтан Хивай. Возвращаю с благодарностью и низким поклоном. Он сослужил свою службу. Помогал. Спасал жизни. И отнимал жизни. — Ведьмак… — Краснолюд поднял руку в оборонительном жесте. — Меч твой. Я его тебе не одалживал, а подарил… Подарки… — Замолчи, Хивай. Я возвращаю тебе твой меч. Он мне больше не пригодится. — Как же, не пригодится! — передразнил Ярпен. — Налей-ка ему водки, Лютик, потому что он начинает заговариваться, как старый Шрадер, когда тому в рудничном шурфе кирка на голову свалилась. Геральт, я знаю, ты натура глубокая и душа у тебя возвышенная, но не выдавай, прошу тебя, такие хилые шуточки, потому что в аудитории, как легко заметить, нет ни Йеннифэр, ни какой другой из твоих чародейских наперсниц, а сидим лишь мы, матерые волки. Не нам, матерым волкам, вешать лапшу на уши, толкуя, что меч боле не требуется, ведьмак боле не требуется, что мир, мол, бяка и воще, то да се… Ты — ведьмак и ведьмаком останешься… — Нет, не останусь, — мягко возразил Геральт. — Вероятно, вас удивит, матерые волки, но я пришел к выводу, что глупо мочиться против ветра. Глупо подставлять шею за кого-то. Даже если этот кто-то тебе платит. И никакого отношения к сказанному не имеет философия бытия. Вы не поверите, но собственная шкура с некоторых пор стала мне удивительно мила и дорога. Я пришел к выводу, что глупо подвергать ее опасности, защищая других. — Я это заметил, — кивнул Лютик. — С одной стороны, это умно. С другой… — Другой стороны нет. — Твое решение, — чуть погодя спросил Ярпен, — как-то связано с Йеннифэр и Цири? — И не как-то… — Тогда все ясно, — вздохнул краснолюд. — Правда, не очень понимаю, как ты, мастер меча, собираешься существовать, как намереваешься обеспечить себе приличную жизнь. Я никак, хоть ты меня режь, не вижу тебя в роли, к примеру, этакого овощевода, занимающегося выращиванием, опять же, к примеру, капусты, однако, что делать, выбор следует уважать. Хозяин, поди-ка сюда. Вот меч, махакамский сигилль из кузни самого Рундурина. Это был подарок. Получивший более им пользоваться не желает, подаривший же — обратно принять не может. Так прими его ты и прикрепи над печью. Переименуй корчму в «Под ведьмачьим мечом». И пускай здесь в долгие зимние вечера текут повествования о сокровищах и чудовищах, о кровавой войне и нерушимой дружбе. Об отваге и о чести. Пусть меч этот создает настроение слушателям и ниспосылает вдохновение бардам… А теперь налейте-ка, други, в этот сосуд водки, поскольку я намерен продолжать свою речь и расположен возглашать глубокие истины и сеять перед вами многочисленные жемчуга философских мыслей, в том числе касающихся существования. Водку разлили по кубкам в тишине и возвышенности духа. Взглянули друг другу искренне в глаза и выпили. С не меньшей возвышенностью духа. Ярпен Зигрин откашлялся, обвел взглядом слушателей, удостоверился, что все достаточно сосредоточенны и возвышенны. — Прогресс, — проговорил он торжественно, — будет освещать мрак, ибо для того прогресс и существует, как, к примеру, жопа для… сранья. Будет все светлей, все меньше мы будем бояться темноты и притаившегося в ней Зла. Придет, быть может, и такой день, когда мы вообще перестанем верить, что в этой темноте что-то затаилось. Будем высмеивать такие страхи. Называть их ребячеством. Стыдиться их! Но всегда, всегда будет существовать тьма. И всегда в темноте будет Зло, всегда в темноте будут клыки и когти, убийство и кровь. И всегда будут необходимы ведьмаки. *** Они сидели задумчивые и молчаливые, погруженные в мысли так глубоко, что не обратили внимания на неожиданно усилившийся шум и гомон города, гневный, зловещий, набирающий силу, как гудение растревоженных ос. Почти не заметили, как по тихому и пустынному приозерному бульвару пронеслась одна фигура, вторая, третья. В тот момент, когда над городом взвился рев, двери корчмы «У Вирсинга» с треском распахнулись и внутрь влетел молодой краснолюд, весь красный от усилия и с трудом хватающий воздух. — В чем дело? — поднял голову Ярпен Зигрин. Краснолюд, все еще не в силах набрать воздуха, указал рукой в сторону городского центра. Глаза у него были дикие. — Вдохни поглубже, — посоветовал Золтан Хивай. — И говори, в чем дело?
*** Впоследствии говорили, что трагические события в Ривии были явлением совершенно случайным, что это была реакция спонтанная, внезапная вспышка праведного гнева, которую невозможно было предвидеть, порожденная взаимной враждебностью и взаимным нерасположением людей, краснолюдов и эльфов. Говорили, что не люди, а краснолюды напали первыми, что агрессия началась с их стороны. Что краснолюдский перекупщик оскорбил молодую дворянку, Надю Эспозито, послевоенную сироту, что применил к ней силу. Когда же на защиту дворянки кинулись ее друзья, краснолюд-де, скликал своих соплеменников. Началась потасовка, потом драка мгновенно охватила весь базар. Драка, а затем битва переродились в бойню, в массированное нападение людей на занимаемую нелюдьми часть пригорода в районе Вязово. За неполный час — с момента бойни на базаре и до вмешательства магов — погибли сто восемьдесят четыре жителя, причем половину жертв составляли женщины и дети. Аналогичную версию случившегося приводит в своей работе профессор Эммерих Готтшальк из Оксенфурта. Но были и такие, которые утверждали совсем другое. Какая уж тут спонтанность, какая уж тут неожиданная и непредвиденная вспышка, вопрошали они, если за несколько минут до событий на базаре на улицах появились телеги, с которых людям принялись раздавать оружие? Какой уж тут внезапный и праведный гнев, если фюрерами толпы, самыми заметными и активными во время резни были люди, которых никто ранее не знал и которые прибыли в Ривию неведомо откуда лишь за несколько дней до событий? А потом исчезли неведомо куда… Почему армия вмешалась так поздно? И вначале так вяло? Другие ученые пытались отыскать в ривских событиях след нильфгаардской провокации, а были и такие, которые утверждали, будто все это устроили сами краснолюды на пару с эльфами. Что сами нарочно поубивали друг друга, чтобы очернить людей. Среди голосов серьезных ученых совершенно затерялась весьма смелая теория некоего молодого и эксцентричного магистра, который — пока его не утихомирили — утверждал, будто события в Ривии были следствием не заговоров и не деятельности тайных сообществ, а обычнейших и весьма распространенных свойств местного населения: темноты, ксенофобии, хамской жестокости и глубочайшего скотства. А потом история надоела всем, и о ней вообще перестали говорить. *** — В подвал! — повторил ведьмак, беспокойно прислушиваясь к быстро приближающемуся реву и крикам толпы. — Краснолюды — в подвал. К черту ваше дурацкое геройство! — Ведьмак! — охнул Золтан, сжимая топорище. — Я не могу… Там погибают мои братья… — В подвал! Подумай об Эвдоре Брекекекс. Хочешь, чтобы она овдовела еще до свадьбы? Аргумент подействовал. Краснолюды спустились в подвал. Геральт и Лютик прикрыли вход соломенной рогожкой. Вирсинг, обычно бледный, теперь был белый. Как сметана. — Я видел погром в Мариборе, — выдохнул он, глядя на вход в подвал. — Если их там найдут… — Отправляйся на кухню. Лютик тоже был бледен. Геральт не очень этому удивлялся. В нечленораздельном и монотонном до того реве, доходившем до них, зазвучали отдельные ноты. Такие, при звуке которых волосы вставали дыбом. — Геральт, — простонал поэт. — Я немного похож на эльфа… — Не будь идиотом. Над крышами расцвели клубы дыма. А с улочки вылетели беглецы. Краснолюды. Обоего полу. Двое, не раздумывая, прыгнули в озеро и поплыли, резко буравя воду, прямо на плес. Остальные разбежались. Часть свернула к корчме. Из улицы выперла толпа. Она бежала быстрее краснолюдов. Эту гонку выигрывала жажда убийства. Крики убиваемых сверлили уши, зазвенели цветные стекла в окнах корчмы. Геральт почувствовал, как у него начинают дрожать руки. Одного краснолюда буквально разорвали на части. Другого, поваленного на землю, за несколько секунд превратили в кровавое месиво. Женщину закололи вилами и пиками, ребенка, которого она защищала до конца, просто растоптали, раздавили ударами каблуков. Трое — краснолюд и две женщины — бежали прямо к корчме. За ними гналась ревущая толпа. Геральт глубоко вздохнул. Поднялся. Встал. Чувствуя на себе полные ужаса взгляды Лютика и Вирсинга, снял с полки над камином сигилль, меч, выкованный в Махакаме, в кузнице самого Рундурина. — Геральт… — душераздирающе застонал поэт. — Ладно, — сказал ведьмак, направляясь к выходу. — Но это последний раз! Пусть меня удар хватит, это действительно будет последний раз! Он вышел на крыльцо, а с крыльца уже прыгнул, быстрым взмахом рассек надвое верзилу в одежде каменщика, замахнувшегося на женщину кельмой. Следующему отсек руку, вцепившуюся в волосы другой женщины. Топчущих поверженного на землю краснолюда разделал двумя резкими косыми ударами. И пошел в толпу. Быстро, извиваясь в полуоборотах. Рубил специально широко, на первый взгляд беспорядочно, зная, что такие удары бывают особенно кровавыми и более зрелищными. Он не хотел убивать. Хотел только как следует покалечить. — Эльф! Эльф! — раздался дикий голос из толпы. — Убить эльфа! «Какое преувеличение, — подумал он. — Лютик еще, может, и сойдет, но я не похож на эльфа, как ни крути». Он высмотрел того, который кричал, кажется, солдата, потому что тот был в бригантине[86] и высоких сапогах. Ввернулся в толпу угрем. Солдат заслонился древком копья, которое держал обеими руками. Геральт прошелся мечом вдоль древка, отрубив солдату пальцы. Закружился, очередным широким ударом вызвав крик боли и фонтаны крови. — Пощади! — Расчохранный парнишка с ошалевшими глазами упал перед ним на колени. — Смилуйся!
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!