– Я дам каждой из вас по бутылочке с собой, чтобы вы угостили своих мужей. Может быть, после этого они заинтересуются нашими карточными вечерами. – Все, что угодно, только бы отвлечь моего мужа от мыслей о железнодорожных акциях, – вздохнула леди Гарвис. В гулкой пустоте Пэддингтонского вокзала кондуктор Мэтью Харриган шел вдоль вагонов бристольского поезда, закрывая купе. Лишь треть из них была занята. Слухи о взрыве на вокзале Ватерлоо распространялись быстро, и немногочисленные пассажиры обычно переполненного субботнего вечернего поезда с опаской смотрели на кондуктора, когда он скрежетал ключом в замке очередного купе. Судя по выражению лица, они ощущали себя заключенными, отправляющимися на казнь. Если попутчики не были им знакомы, пассажиры предпочитали найти свободное купе, где они могли бы остаться в одиночестве. Учитывая обстоятельства, сделать это было нетрудно. Харриган закрыл последнее купе и поднялся в тормозной вагон в хвосте поезда. Несмотря на дым и сажу, не говоря уже о холодном ветре, который вскоре обрушится на него, Мэтью считал, что ему крупно повезло. Четыре месяца назад он еще был солдатом на Крымской войне. Избежав смерти от ядер и пуль, он едва не умер от голода из-за скудного пропитания, выделяемого солдатам, в то время как офицеры наслаждались роскошными обедами. В зимние метели он дрожал от холода в летнем мундире в своей прохудившейся палатке, тогда как офицеры носили теплые шинели и грели руки у печи на яхте командующего. Когда во время атаки русских Харригана контузило взрывом, провидение сжалилось над ним. Полуобмороженного, его подобрали вместе с другими ранеными и переправили в военный госпиталь под Константинополем. Удача не отвернулась от него и здесь: несчастного выходила сама мисс Найтингейл, благословенная Леди-с-Лампой, и добилась того, чтобы его отослали домой. Фортуна продолжала улыбаться ему и в Англии. Друг детства, а ныне старший клерк на Большой Северной железной дороге, проникся к нему сочувствием и устроил кондуктором. Мало кто стремился занять это место из-за немалого вреда для здоровья, но Харригану работа казалась непыльной по сравнению с ужасами Крыма. Он покрутил штурвал и снял вагон с тормоза. Затем высунулся в окно и помахал фонарем машинисту, сигнализируя, что все готово к отправлению. Далеко впереди запыхтел паровоз, и шум разнесся по всему вокзалу. Вагон дернулся, и поезд тронулся с места. Обычно Харриган махал на прощание людям, оставшимся на перроне, но нынешним вечером там стояли только охранники, носильщики и нищие в изодранных солдатских мундирах. – Подождем до понедельника, – сказал ему носильщик, вероятно надеющийся на скорое возвращение клиентов. – У людей короткая память. Они вернутся, когда уже не смогут больше откладывать деловые поездки или им понадобится навестить больную бабушку. Но так было до взрыва на вокзале Ватерлоо. Поезд набирал ход, громыхая мимо темных фабрик и трущоб. Когда дым и сажа долетели до Харригана, он проверил, горит ли белый фонарь в передней части вагона и предупреждающий красный сигнал позади, а затем забрался в свою кабинку. Он оперся рукой о трясущуюся стену вагона и посмотрел в грязное окно. За три недели работы Мэтью запомнил каждый прямой участок и каждый поворот пути. Когда поезд загрохотал по знакомому мосту, воздух стал чище. Свет фонарей отразился в реке, и Харриган определил, что до первой остановки еще десять минут. Справа виднелся силуэт деревенского дома. Чуть впереди – и тоже по правую сторону – горел огонек, который можно было принять за фонарь следующей станции, не будь до нее так далеко. Если бы небо не затянули облака, Харриган мог бы подумать, что это луна отражается в окне переднего вагона, поскольку поезд как раз начинал поворот. Огонек становился все ярче. Харриган открыл дверь кабинки и вышел навстречу резкому ветру. Надоедливый запах дыма был сегодня по-особенному силен. Кондуктор ухватился за боковой столб вагона и высунул голову так далеко, как только мог. Присмотревшись к передним вагонам, покачивающимся из стороны в сторону, он вдруг понял, что это не просто огонек. Красный свет мерцал и словно бы пульсировал. Черный дым клубился над вагонами, постепенно сползая к хвосту поезда. «Бог мой, да это же пожар!» – догадался Харриган. Он вытащил из кабинки красные светофильтры, один укрепил на переднем фонаре вагона, а второй поставил на свой ручной фонарь и закачал им в воздухе, сигнализируя машинисту, чтобы тот остановил поезд. «Боже милосердный, только бы он посмотрел назад!» – мысленно взмолился Харриган. Внутри вагонов не было коридоров, связывающих купе, как не было и переходов между вагонами. Пассажиры не могли покинуть горящее купе. Харригану оставалось лишь надеяться, что оно было пустым. Он замахал фонарем еще отчаяннее. С левой стороны пламя уже вырывалось из окна. Стук колес сбился с ритма, а значит, машинист все-таки оглянулся и заметил огонь. Как только поезд замедлил ход, Харриган повернул штурвал тормоза. Раздался дикий визг, во все стороны полетели искры. Пол покачнулся, и кондуктор с трудом удержался на ногах, но стоило поезду еще немного притормозить, как он выскочил из вагона на гравийную насыпь и побежал вдоль состава. Света фонаря едва хватало, чтобы не споткнуться обо что-нибудь в густом дыму. Харриган остановился, достал ключ из кармана и открыл дверь багажного вагона. – Пожар! – крикнул он охранникам. – Вылезайте скорее и помогите мне! Он помчался дальше, подгоняемый знакомым еще по войне страхом. Из вагона третьего класса, где все пассажиры теснились в одном общем помещении, донеслись крики. Харриган понадеялся, что охранники догадаются открыть его, но сам не мог терять на это время. Все его внимание было сосредоточено на горящем вагоне. Задыхаясь и кашляя от дыма, он пробежал мимо вагона второго класса. Впереди полыхнуло пламя, оно ревело, как дикий зверь. А еще там кто-то кричал. Харриган вставил ключ в замок, наклонился и дернул дверь на себя. Двое мужчин выскочили наружу так стремительно, что он не успел отойти в сторону и, получив болезненный толчок, повалился на гравий. Ошеломленный происходящим, он все же поднялся на ноги и заставил себя подойти ближе к огню. Когда он открыл следующую дверь, из нее вылетел еще один пассажир в горящей одежде, чуть снова не сбив кондуктора с ног. Харриган даже не успел прийти ему на помощь: истошно вопящий мужчина упал и покатился вниз по склону, поджигая сухую траву. Мэтью ринулся вслед за ним, стащил с себя пальто и набросил на вопящего и корчащегося от боли мужчину, чтобы сбить пламя, а затем принялся затаптывать горящую траву. – Помогите! – кричали пассажиры из соседних купе. «Где мои ключи? – растерянно подумал Харриган. – Куда они подевались?» В отблесках пожара он разыскал ключи в траве, поднял и помчался вверх по склону. Наученный горьким опытом, он заранее отпрыгнул в сторону, когда еще два пассажира вырвались из купе через только что открытую дверь. А Харриган уже бежал к следующему вагону, где огонь покорежил дверь и выгнул крышу. Сквозь рев пламени кондуктор услышал еще один звук – пугающе знакомый и быстро приближающийся. Он метнулся к хвосту поезда и увидел сигнальные огни другого локомотива, темной дугой мчащегося следом. Слишком быстро, чтобы вовремя остановиться. Раздался оглушительный свист. – Бегите! – закричал Харриган, сталкивая зазевавшихся пассажиров с насыпи. Свист повторился, еще громче, чем в первый раз. – Быстрее! Уходите отсюда! Оглянувшись на бегу назад, Харриган увидел, как паровоз на полном ходу врезался в тормозной вагон, перевернул его и сбросил с рельсов. С грохотом, напомнившим залпы артиллерийских орудий в Крыму, вагоны сталкивались друг с другом, опрокидывались, подлетали в воздух и скатывались по насыпи. Паровоз второго поезда тоже сошел с рельсов и съехал вниз. Женщина, бежавшая впереди Харригана, споткнулась и упала. Он подхватил ее и потащил за собой по траве. Котел паровоза взорвался. Горячий пар вырвался на свободу вместе с разлетающимися во все стороны кусками железа. Харриган упал прямо на женщину, пытаясь прикрыть ее своим телом, когда его спину обдало жаром. – К Гигантскому глобусу Уайльда, – сказал лорд Палмерстон вознице, садясь вместе с телохранителем в кеб. – Прошу прощения, господин хороший, только он так допоздна не работает. – Сегодня будет работать. Лорд Палмерстон решил не принимать обычных мер предосторожности и не ехать обходным путем. Так легче определить, не следует ли за кебом другой экипаж. На этот раз было бы даже лучше, если бы кто-то наблюдал за ним. Гигантский глобус был возведен четыре года назад, к открытию выставки в Хрустальном дворце, на которую в Лондон прибыло множество гостей. Шар диаметром около двадцати метров, ставший одним из самых высоких зданий в Вест-Энде, занимал большую часть площади Лестер-сквер в Сохо – некогда пасторального пейзажа, покрывшегося со временем сорняками, мусором и трупами дохлых кошек. Предприниматель Джеймс Уайльд взял этот участок в аренду, пообещав владельцу облагородить территорию. Облагораживание свелось к возведению на пустыре Гигантского глобуса. За один шиллинг посетители могли войти внутрь и восхититься гипсовыми моделями континентов и океанов, рек и гор. Здесь побывало три миллиона зрителей, и никому из них не показалось странным, что он видит мир, вывернутый наизнанку, поскольку эти горы не поднимались в небо, а тянулись к центру Земли. – Еще раз прошу прощения, но посмотрите сами – там темно, – сказал кебмен, приехав на место. – Все равно спасибо, – ответил лорд Палмерстон и вместе с верным секретарем выбрался из экипажа. Он заплатил вдвое больше обычного, чтобы кебмен наверняка запомнил, как привез его сюда. Как только кеб с грохотом укатил прочь, из тени вышел один из охранников. – Она приехала? – спросил лорд Палмерстон. – Да, премьер-министр, пять минут назад. Вот к этому уличному фонарю. Она так прелестна в своем розовом платье, что ее не могли не заметить. – Вы обыскали Глобус? – Он пуст, сэр, если не считать вашей гостьи. Несмотря на холодный ветер, лорд Палмерстон распахнул пальто. Фонарь осветил его ярко-голубой жилет под серым сюртуком. Праздничная одежда обязана была привлечь к себе внимание, учитывая тот факт, что, согласно последней моде, яркая мужская одежда считалась неприличной. В юношеские годы лорда Палмерстона такой наряд сочли бы блеклым, но по современным стандартам он выглядел откровенно вызывающим. Расправив плечи и выпрямив спину, чтобы казаться моложе своих семидесяти лет, он подошел к огромному Глобусу. У входа не горели огни, однако дверь оказалась не заперта. Он подождал, пока глаза привыкнут к темноте, прошел через турникет рядом с билетной кассой и оказался в вестибюле с застекленными витринами. Сейчас он не мог ничего различить, но знал, что в них демонстрировались различные минералы и схемы геологических слоев Земли. Свет проникал в вестибюль сквозь щель в занавесе с восточным узором. Лорд Палмерстон, чьи шаги гулко отдавались от стен пустого зала, раздвинул занавес и вошел внутрь шара. Перед ним возвышались четыре расположенные одна над другой платформы, подняться на которые можно было по деревянной лестнице. К платформам были подвешены лампы. Днем свет проникал внутрь через стеклянный колпак в потолке, установленный на месте Северного полярного круга. Лорд Палмерстон посмотрел на рельефные очертания материков и океанов, выступающие из поверхности глобуса со всех сторон вокруг него. Он словно бы очутился в пещере со сталактитами и подумал, не так ли выглядят безумные видения, посещающие Любителя Опиума. Первой лорд Палмерстон опознал Австралию. «Британская колония», – с удовлетворением отметил он. Продолжая подниматься по лестнице, он увидел и другие владения Британской империи – Индию, Бирму, Сингапур, Гонконг, Новую Зеландию… Разумеется, все это были лишь колонии в одной части земного шара, и когда лорд Палмерстон поднялся еще выше, ему открылись и другие владения Британии. Величие империи наполнило его гордостью. Его власть простиралась на такое множество стран и народов, каким не управлял никто за всю мировую историю. Однако, несмотря на всю эту власть, когда лорд Палмерстон добрался до третьей платформы, у него перехватило дыхание. Усилием воли он скрыл усталость, так же как скрывал свой возраст, подкрашивая бакенбарды каштановой краской. На верхней площадке его поджидала молодая женщина. Она была удивительно красива в этой розовой шляпке и таком же платье. Розовый цвет подчеркивал блеск ее губ. Сейчас ее звали Шарлотта, хотя за свою карьеру она поменяла немало имен. В настоящий момент она играла роль на международной политической сцене и находила, что все эти дипломаты, генералы и толстосумы намного забавнее джентльменов, что аплодировали ее игре в кровавых мелодрамах лондонских театров. – Надеюсь, вы чувствуете себя так же блестяще, как выглядите, – сказал лорд Палмерстон. – Неудивительно, что вы продержались в политике больше полувека, – улыбнулась Шарлотта и поцеловала его в щеку. – Ваши комплименты звучат так искренне, словно вы и в самом деле так думаете. – Но я и в самом деле так думаю, – возразил он и поцеловал ее в ответ. Они стояли под вентиляционной трубой, в которой свистел ветер, заглушая их слова. Если бы вопреки всем стараниям охраны лорда Палмерстона кто-то оказался свидетелем этой встречи, то соглядатай видел бы их лишь издали и смог бы сообщить только то, что их головы почти соприкасались, вероятно в поцелуе. Чего еще можно ожидать от человека, уже долгие годы скандально известного своими любовными похождениями?