– Милорд, я пришел сюда, чтобы уверить вас, что ни я, ни Эмили, ни инспектор Райан, ни сержант Беккер никогда не выскажем вслух наши подозрения о том, что произошло вчера вечером в гидропатической клинике. На самом деле детективы лишь способствовали вашему намерению как можно скорее отправить в путь доктора Мандта. Комиссар Мэйн пребывает в полном неведении касательно всего этого. Он полагает, что в гроб положили неопознанного нищего, который решил укрыться в клинике от непогоды и по неосторожности поджег дом. Вашей тайне ничто не угрожает. В свою очередь я надеюсь, что моей дочери и всем остальным тоже ничто не грозит. – Вы намекаете, что я мог бы причинить вред кому-то из них, чтобы скрыть… – Мир накренился, милорд, как и эти картины. Лорд Палмерстон снова взглянул на трещину в обшивке. – Даю слово, что никому из вас не причинят вреда. – Благодарю вас, милорд. Осмелюсь спросить, привела ли ваша тактика к успеху? – Вы бесстрашный человек. – Я боюсь только за свою дочь и своих друзей, премьер-министр. Что касается меня, то шесть недель назад я уже говорил вам, что я единственный человек из всех, кого вы когда-либо встречали, который настолько мало заботится о себе, что рискует говорить вам чистую правду. Лорд Палмерстон смерил Любителя Опиума долгим взглядом и наконец кивнул: – Новый царь не испытывает такой жажды продолжать войну, какой отличался его отец. Появились признаки того, что его больше беспокоит растущее недовольство подданных из-за нехватки продовольствия, вызванной войной. Мы планируем новое наступление. Могу предположить, что военные действия прекратятся к весне следующего года. – Но вы не выглядите триумфатором, милорд. – Мне вспомнилась еще одна фраза, сказанная вами шесть недель назад. – Какая именно? – Неограниченная власть может стать невыносимым бременем. – Дэниел Харкурт был вашим поверенным, милорд. Когда вы не позволили полиции получить доступ к его документам, это было связано с тем, что Харкурт помогал вам в деле, о котором не должен узнать ни один из членов правительства? – Я не могу ответить на этот вопрос. – Тогда, может быть, вы ответите на другой? Ваше желание держать инспектора Райана и сержанта Беккера подальше от гидропатической клиники было вызвано только опасениями, что они узнают о докторе Мандте? – А чем еще оно может быть вызвано? – Возможно, вы догадываетесь, кто убил Дэниела Харкурта, и хотите защитить убийцу. – Защитить… Бог мой, Дэниел был моим другом! Мне было невыносимо больно мешать расследованию. – Значит, теперь, когда доктор Мандт отправился в безопасное место, вы больше не будете препятствовать следствию? – спросил Де Квинси. – Инспектор Райан, сержант Беккер, Эмили и я вольны использовать все возможности, чтобы найти убийцу? – Если вы поймаете его – кем бы он ни был, – я сам готов исполнить работу палача. По темному коридору шли сразу два адвоката, а не один – и солиситор, и барристер. Гарольд порывисто вскочил с койки. – Скиффингтон и Лавери, спасибо, что пришли! – Гарольд знал их не только как адвокатов, но и как партнеров по карточной игре и поэтому обратился к ним по-дружески. – Я уже начал отчаиваться! – Нам рассказали о ваших трудностях с законом, – отозвался тот из двоих, кто выглядел более солидно. – Значит, вы понимаете, насколько нелепы эти обвинения. Подготовьте любые документы, какие только понадобятся. Вытащите меня из этого отвратительного места. Оба адвоката смущенно посмотрели на него. – Мы решили оказать вам любезность и прийти лично, – произнес более худой из них. – Я вижу! А теперь сделайте все необходимое, чтобы вытащить меня отсюда. – Есть некоторые затруднения, – сказал один из адвокатов. – О чем это вы? – Нас наняли не для того, чтобы защищать вас в суде. – А для чего же? – Обычно мы не называем имя нанимателя, но на этот раз мы получили распоряжение сообщить вам, что нас наняла миссис Ричмонд. – Что? – Миссис Ричмонд наняла не только нас, – добавил барристер. – Но даже если не принимать это во внимание, не могу представить, чтобы какие-то уважаемые адвокаты взялись за ваше дело. Их поднимут на смех, если они попытаются так поступить. – Поднимут на смех? – Попробуйте взглянуть на факты с точки зрения присяжных, – предложил барристер. – Да, разумеется! И сразу же станет ясно, что это нелепая ошибка! – Вы обвиняете вашу мачеху в убийстве вашего отца. – Не называйте ее моей мачехой! Ненавижу это слово! – Очевидно, вы ненавидите ее саму, поскольку она заняла место вашей покойной матери. Неудивительно, что вы пытаетесь возложить вину именно на нее. У вас имеются крупные карточные долги, не так ли? – продолжал барристер. – Вам прекрасно известно о моих долгах. Кое-что я задолжал и вам. – Вы признались, что пытались уничтожить улики, доказывающие вашу вину. – Я просто не хотел, чтобы кто-нибудь подумал, будто бы я… – Гарольд, я еще раз прошу вас посмотреть на факты с точки зрения присяжных. Со смертью вашего старшего брата – весьма подозрительной смертью, которую обвиняющая сторона, несомненно, тщательно расследует, – вы стали старшим мужчиной в роду и, согласно закону, должны были унаследовать имущество вашего отца. Его вдова не имеет никаких прав. Она целиком зависит от великодушия наследника, и вы продемонстрировали свою власть над ней, выставив ее из дома под ливень. А теперь ответьте мне, Гарольд, какой мотив мог быть у вашей мачехи для убийства вашего отца? Она ничего от этого не выиграла бы. – Какой мотив? Ну хорошо, я… если вы дадите мне время… – Единственный человек, которому была выгодна смерть вашего отца, – это вы сами. Когда Де Квинси и Эмили зашли в магазин, зазвенел колокольчик и атлетического вида мужчина, занятый раскладыванием пистолетов на витрине, поднял голову. Всевозможное огнестрельное оружие – с коротким и длинным стволом, с револьверными барабанами и без – было повсюду, металл и полированное дерево сверкали почти так же ярко, как украшения в ювелирном магазине. Продавец окинул оценивающим взглядом странную одежду Эмили, а потом указал на швы на ее щеке. – Вам, должно быть, очень больно, мисс? – Уже не очень, спасибо. – Рад это слышать. – Продавец уперся руками в прилавок. – Могу я чем-то помочь вам? Простите мою откровенность, но вы не похожи на людей, желающих приобрести охотничье оружие для джентльменов. – Будьте любезны, прочтите вот это, – ответил Де Квинси и вытащил из кармана письмо. Продавец хмуро посмотрел на бросающуюся в глаза правительственную печать в верхней части листа. – Похоже, это от премьер-министра. – Именно так. Как видите, в письме содержится просьба оказать нам всяческое содействие в вопросах, связанных с работой полиции, которой мы помогаем. – Мы с отцом обошли много оружейных магазинов, – прибавила Эмили. – Но самыми лучшими называют два магазина на Риджент-стрит и ваш, на Оксфорд-стрит. – Конечно же, в Лондоне много оружейных магазинов, – согласился продавец, – но если клиент не хочет, чтобы у его ружья при малейшей ошибке в расчете порохового заряда разнесло ствол, то ему нужно обращаться в наш магазин либо в те два, о которых вы сказали. – Нас особенно интересует порох, о котором вы упомянули, – отметила Эмили. Продавец недоверчиво посмотрел на нее: – Вот уж не думал, что когда-нибудь мне придется говорить о порохе с женщиной. – Сначала в ствол засыпают порох, а потом забивают пулю и пыж, правильно? – спросила Эмили. – Да, – удивленно подтвердил продавец. – А в каких емкостях продается порох? – задала она новый вопрос. – В десятифунтовых деревянных бочонках вроде этого. – Продавец открыл дверцу шкафа и поднял с полки бочонок. – Наш порох куда лучше, чем тот, что продают в маленьких магазинах. Там его разбавляют размолотым в порошок углем, чтобы из двух бочонков получилось три. От такого пороха не дождешься ничего, кроме шипения. Де Квинси подумал о бомбе, что взорвалась на вокзале Ватерлоо, и вступил в разговор: – К вам заходил констебль, интересующийся, не покупал ли здесь кто-нибудь порох в пятницу днем или в субботу утром?