Сегодня у меня почти отгул — рисую «Боевой листок». Получается не ахти как, но капитан доволен. А меня это занятие не устраивает. Во-первых, неудобно перед ребятами, которые сейчас «в мыле» на полигоне. Во-вторых, я вниманием не избалован и мне просто неловко. И главное — я хочу рыть окопы! Если вырыть ячейку для стрельбы стоя, то в ее стенках будет хороший геологический разрез. Сверху — темный слой лесной почвы, довольно хилый в наших местах. Затем идет светло-серый и сыпучий бесплодный подзол — суровый символ севера Русской равнины. Зато глубже могут быть интересные вещи. В сосновом бору — чистый песок с редкими кремнистыми камешками. Есть надежда в таком песке отыскать заветный фульгурит — змеевидный сплавленный след ударившей когда-то молнии, а то и каменный топор: древние тоже любили сухие, здоровые места. Ближе к речке окоп может врезаться в тяжелую серую глину. Брать ее трудно, зато возможности находок тут более реальны. В глине попадаются серые желваки пирита, черные картофелины фосфоритов и даже сияющие остатками перламутра обломки раковин аммонитов… «Листок» висит на стене, а я вместе с ротой снова на полигоне. Соединяем ячейки ходами сообщения, тоже в полный рост. Жарко. Со станции несутся разноголосые гудки паровозов, непрерывно грохочут товарные составы. Сейчас главное для меня — внимательно осмотреть: что на лопате, что на стенках. Очень хочется пить. Фляжки давно пустые. Надо копать приямок, вода отстоится и будет чистой… Наваливается слабость. И глина — уже не глина, а свинец… После очередного броска ясное небо как-то посерело, а потом и вообще почернело. Очнулся сидящим на сырой глине. Геологические наблюдения приходится отложить до следующего раза. Ночные аммониты Весь день мы добирались со станции пешком. На телегах везли только винтовки, противогазы и прочее хозяйство, бывшее с нами в течение месяца в лагерях. Там в последние дни меня одолели чирьи. Весной застудился: ходил в школу в резиновых галошах, привязанных веревочками. Утром и вечером ноги в ледяной воде. Плелся я сорок пять километров со станции чуть живой. В селе даже наш деревенский мужик Митька Попов меня сразу не узнал, подивившись моему разбитому виду. Предложил ехать домой вместе, на его подводе, но я отказался. С Митькой у нас были кое-какие счеты. И на дороге меня ждало «дело», не требовавшее свидетелей. Сдав в военкомате трехлинейки с просверленными патронниками, мы уже в темноте разбрелись по своим деревням. В который раз встречает меня тихим журчанием речка Егорьевица. За ней, в гору, идет лес. Сейчас он почти черный, дорога угадывается в нем серой неясной лентой. Пологий подъем тянется километра полтора и кончается на широкой поляне. Перед отъездом в лагеря в придорожной канаве обнаружил в песке скопление плотных бурых камней, переполненных отпечатками ископаемых раковин. Теперь я рассчитывал заняться раскопками без помех. Поляна угадалась по посветлевшему небу, но место пришлось искать долго, ползая по канаве и ощупывая ее стенки. Пару раз ругнул себя, что не захватил в селе какую-нибудь железку — копать было нечем. Однако песок рыхлый, и тяжелые шероховатые куски попадались один за другим. Казалось, что чем глубже, тем крупнее и больше они. Усталости уже нет, лишь бы побольше набрать камней! Есть даже части раковин: кривые рубчатые загогулины. Все… Видно, выкопал все гнездо. Котомка набита, а идти еще километра три. Письма академика «Занимательную минералогию» академика А. Е. Ферсмана прочитал «без отрыва». Открыл для себя сказочный мир уральских самоцветных копей, бородатых горщиков и старателей, современных горных машин, шахт и карьеров. Ничего подобного вокруг меня не было, но свои камни казались ближе, дороже. В конце книги академик просил сообщать ему о своих находках и наблюдениях. Вот и отправлено первое письмо. Оказывается, чтобы успешно заниматься минералогией, надо знать химию, да и другие науки не помешают. Академик в письмах прямо сказал, что не видит ничего блестящего в моих школьных делах. Надо было «строить базу». Все запущено, особенно математика. Но судьба оказалась благосклонна ко мне. В школу вернулся после ранения учитель математики, морской офицер Романов Павел Николаевич. Мы не дышали, слушая его. Не приготовить урока стало позором. За решением задач я сидел ночи напролет. И через месяц-другой уже не было предмета интересней математики. С тех пор ни разу не пришел в школу с нерешенной задачей — дело немыслимое по прежним моим возможностям! Потихоньку стал тянуть руку и на других уроках, даже на истории. Машина была запущена и до конца школы забот мне особых не приносила. Камни же, конечно, меня дождались… В книге Ферсмана особенно красочно описаны минералы Кольского полуострова, дорогие его сердцу первооткрывателя. Нефелиновые сиениты, апатитовые руды, породы с красным, как капли крови, эвдиалитом. Но все они должны быть и у нас! Ведь материковый лед тащил камни как раз из тех мест. Почему я их до сих пор не нашел? С этими вопросами послал я очередное письмо Ферсману. На этот раз писала Екатерина Матвеевна, супруга академика: Александр Евгеньевич скончался 20 мая 1945 года. Как это известие я мог пропустить? Правда, в деревне не было радио, но ведь приходили газеты… Ответ на вопросы искал сам. В моей коллекции уже не менее трех лет лежали зеленовато-серые валуны, на изломе которых поблескивали зерна полевого шпата, а поверхность покрыта глубокими ямками. Такие камни шли у меня под названием «дыроватых валунов». И сейчас я отыщу их в кладке нашей (теперь уж старой!) дороги. Бабушка говорила про них: вот, даже камень вода точит. На изломе камней я смог заметить, что не только полевой шпат слагает эту горную породу, но еще и зеленоватые зерна с маслянистым изломом, не дающие четких отблесков. Ямки на поверхности валунов находились как раз на месте таких зерен. Значит, зерна быстрее разрушаются, растворяются водой. Немного работы с моей литературой — и вывод готов: это нефелин, знаменитый минерал Хибинских и Ловозерских гор Кольского полуострова! У меня в руках обломки горных пород, о которых писал академик Ферсман. Кончился период собирательства. Надо было думать о дальнейшей жизни. На Урале есть горный институт, учиться нужно только там. Кругом горы, камни, рудники. Где же еще найдешь подобное место? Через два года я увидел Урал с крыши поезда дальнего следования, двери вагонов которого для нас с моим одноклассником Володей Потехиным были пока закрыты. А в своих валунах потом я нашел и красные зерна «саамской крови» — эвдиалита, и черные кубки лопарита, и золотистые пластиночки лампрофиллита. Даже написал статью в научный геологический журнал: «Нефелиновые сиениты среди ледниковых валунов Костромской области». Все объяснялось просто: знаменитые горные породы принесены в наши края материковыми льдами. Но не кажется ли, что слишком просто? Ну, вот и сомнения наконец-то появились. Теперь уж, действительно, все в порядке! Таков путь науки… С молотком в руке Чистенький песочек Кончается холодный весенний день. С утра я карабкаюсь по бесконечным гребням дражных отвалов. Вся долина реки покрыта ими. Состоят отвалы из гальки, гравия, валунов — в той или иной степени окатанных водою обломков горных пород. Во многих местах к ним добавлен щебень и глыбы плотика. Этот материал попал в отвалы там, где ковши драги, пройдя наносы, встретили коренное основание. Несколько месяцев назад, поздней осенью, нашел я в этих отвалах обломки руд: пирита, халькопирита, блеклых руд, галенита. И все это в кусках изрядных размеров, до нескольких килограммов. Места находок надо было нанести на план, чтобы материалы эти попали в годовой отчет. Заканчивая карту, бродил по пояс в снегу. Сейчас собираю дополнительный материал. Ясно, что под речными наносами идет серия рудных жил с хорошим содержанием металла. Заворачиваю в бумагу последние образцы и кладу в рюкзак. Ставлю его на холмик, сажусь и с трудом просовываю руки в лямки. До остановки автобуса семь километров лесной дороги. Но на нее еще надо выйти из этой пустыни с острыми ребрами высотой до двух-трех метров. Мешают и многочисленные протоки, оставленные драгой. Тихо. Поселок далеко, с остановленной драги не доносится ни звука. В мертвой воде протоки нет никакого движения. Наверно, надо идти к тому проходу между двумя высоченными гребнями. Похоже, что между ними перемычка плотного грунта. Перемычка оказалась широким мелким ручьем, соединяющим соседние протоки. Дно чистое, покрытое мелкими камешками и песочком… Но кто-то очень добрый, видно, вспомнил меня в этот момент, когда сапог уже готов был повиснуть над чистым песчаным дном. Шаг не был сделан. А камень, брошенный в ручей, как будто кто сглотнул. Выплеснулся черный фонтан. Бросило в жар. Стащил рюкзак, кинулся искать какую-нибудь палку, чтобы измерить «дно». Жердь легко вошла и твердого грунта не достала. Долго сидел на камнях отвала. Стоило шагнуть — и был бы сейчас на дне этого глубокого корыта, заполненного студенистой грязью… Как ушами чай пьют Лето в самом накале. В редком березовом лесу не очень жарко, встречаются легкие ветерки. Настроение отличное: дневной план сбора минералов почти выполнен, а на обратном пути набрал под размытым суглинистым берегом озера мешочек черепков нехитрой посуды древних здешних обитателей. В музее этим черепкам обрадуются, а для меня они не в тягость. Распорядок дня суров — пора обедать. Процесс не столько желанный, сколько необходимый. Быстренько жую хлеб с сахаром, запиваю давно остывшим чаем из помятой алюминиевой фляги. Допивать чай или оставить? Не люблю, когда в полупустой фляге булькает за спиной. Еще подростком от военруков усвоил: не должно быть слышно ни твоих шагов, ни бряканья инструмента и оружия, ну, конечно, и бульканья всякого. Но опыт («друг ошибок трудных») подсказывает, что оставить воды все же немного надо. Лес Ильменского заповедника… Р-р-р-аз! В правое ухо, как пуля, влетел кто-то активный и безжалостный, неудержимо рвется вперед! Вибрация, жужжание, боль — полная потеря контроля над собой в первые секунды. Молоток, рюкзак, шляпа — все полетело в стороны, сам катаюсь по земле, очки тоже куда-то улетели. Затем навалились страх и отчаяние. Что я смогу сделать? Зверюга лезет прямо в мозг! Мгновенье тупого оцепенения… Но вот лихорадочно замелькали варианты, выход должен быть! Где рюкзак? Из дрожащих рук фляга вываливается, вода льется впустую. Пересиливая боль, повторяю все снова. Ухо полно воды, зверь поутих. Какое созданье — человек! Чуть стало полегче, и уже почти смешно. Пригодился детский опыт, полученный на чистых пляжах тихой нашей реки, в меру своих сил питающей могучую Волгу. Вот так ушами чай и пьют! Через год примерно вышел из уха темный комочек, поменьше сантиметра в длину: маленькое продолговатое тельце с перепутанными и изломанными ниточками. А крылышек я и не разглядел… Древний сурок