– А как ещё назвать? Новеньких не жалко. Ты лучше скажи, какого хрена вчера было, Нора? Жить надоело? Я видела комнату. Заходила туда рано утром, чтобы отдать конверт. Только вернулась с ночного задания, сразу к нему пошла. Там всё сломано. Даже кровать. Каким чудом ты ещё жива, удивительно. – Кровать? – удивлённо смотрю на неё. – Пока я там была, пострадали только стол, кресло и зеркало. Она качает головой. – Нет, там всё снесено под чистую. Одни обломки. Он никогда не громил мебель, пока ты не появилась. Они смотрят на меня с осуждением. – Эй, – хмурюсь. – Вы, вроде как, должны быть на моей стороне. Женская солидарность и всё такое. – Есть семья и есть правила. На которые ты срать хотела, – шипит Луиза. – С какой радости мы должны быть на стороне той, которая подтирается нашими устоями? – Эльза бы поняла, что… – Не приплетай её сюда! – вскрикивает Джина. – Не смей! Она бы тоже не встала на твою сторону. Не в этот раз. Хватит этого дерьма! Хочешь сказать, он просто так, ни с того, ни с сего стал крушить мебель, душить тебя и палить в воздух?! Не ври! На него много дерьма сейчас навалилось, это так. Но он не стал бы психовать без причины. Что ты сделала?! Что на этот раз?! – То есть я виновата?! – подскакиваю на ноги. – Я виновата в том, что он снова повёл себя как мудак?! То есть он вправе душить меня, если я перегибаю палку?! Это, по-вашему, нормально?! Да, я знаю, что сама его провоцирую из раза в раз, знаю, какой он, знаю, что он не изменится, но их обвинения в мой адрес – это уже слишком. Я же не угрожала ему пистолем, заставляя меня душить! – А то, что ты унижаешь и оскорбляешь его – это, по-твоему, нормально? Ты знаешь, что бывает с теми, кто позволяет себе такое в отношении мужа и Босса? – Александра прищуривается. – Знаешь, что делают с жёнами и любовницами в таких случаях? – Их убивают, – пожимаю плечами. – Или отправляют в ссылку. – О, принцесса, ты правда не в курсе? Пуля в лоб или ссылка – это очень щадяще, – она зло ухмыляется. – Некоторые подыхают медленно и болезненно. Их или забивают до смерти, или накачивают наркотиками, чтобы были послушными. В нашей семье так не принято. К тому же был всего лишь один случай, когда жена пошла против мужа. Давно. Ту женщину просто отправили в ссылку. А когда она свихнулась в одиночестве, убили во сне. Быстро и безболезненно. Принадлежала бы она другой семье, её участь была бы ужасна. – Почему вы на меня так накинулись? Знаю, я виновата. Да, я наговорила ему кучу дерьма. Снова. Сказала, что подозреваю его в том, что он подстроил покушение на родителей Эдриана и Эльзы. И на самого Эдриана. И на меня тоже. Да, я несла чушь, но… – Какого чёрта ты нагородила весь этот бред?! – Джина подлетает с дивана. Ощущение, что она готова меня убить. – Ты хоть знаешь, сколько раз Дерек подставлялся под удар?! Какое ты имеешь право обвинять его в неверности семье?! На нём эта семья и держится! Он ради неё каждый день жопу рвёт! И сколько раз рисковал своей головой! Ты… Чем ты думала?! Как ты вообще ещё жива?! Я бы на его месте точно тебя грохнула. – Знаю, я сглупила! Сильно. Не понимаю, что на меня нашло. И да, я вчера чуть не стала трупом. Разве это нормально?! Мы же не в средневековье! Можно же решить всё словами, а не впиваться в горло, чуть что не нравится! Он уже несколько раз меня чуть не задушил. Альберто говорит, это потому, что Дерек отказался от походов к шлюхам, на которых мог вымещать свою агрессию, а они только рады были терпеть боль и унижение. Не знаю. По-моему, он сильно не в порядке. Ему врачам показаться надо и полечить голову. Я вышла замуж за душевнобольного. Дерек ведь правда болен, он садист, ублюдок и… – осекаюсь, видя, как мрачнеют их лица. – Ты предаёшь его, – цедит Луиза. – Раз за разом. И вот снова очерняешь его имя, прилюдно вонзаешь нож в спину. А ведь он тебя всегда прикрывал. За кого ты там вышла? Что-то я не расслышала. Садист? Ублюдок? Кто ещё? Очень интересно послушать, как ты нелестно отзываешься о своём муже. О том, кому клялась в вечной верности. О том, кому обещала всегда держать его за руку и быть на его стороне. О том, кто защищал тебя от всего и всех. О том, кто сделал так, чтобы тебя приняли в семью. О том, кто был с тобой честен. Разве он обещал тебе свидания под луной? Обещал, что будет милым? Обещал?! Нет! Дерек всем сразу говорит, кто он есть. И ты прекрасно знала, какой он. Знала, что он не в порядке. Как и ты, между прочим. Напомнить тебе, как ты чуть не порезала нас с Александрой и чуть не задушила Джину? Ты хорошо себя контролировала? Что тебя так взбесило, а, Норабелль? – она делает акцент на моём полном имени и ухмыляется. – Тебе ведь хотелось нас убить, признайся, Норабелль. Ну же, Норабелль. Хочу послушать, как бы ты это сделала. Медленно? Кроваво? Задушила бы нас или вспорола бы нам глотки? Или выпустила бы кишки? Или сделала бы пиф-паф? А, Норабелль? Карлос ведь показывал, как делать пиф-паф. Он так любил стрелять. Что ты чувствовала, когда он засунул в тебя пистолет, а, Норабелль? Возбуждение? Или страх? Скажи мне, Норабелль. Так интересно. Как думаешь, он понравился твоему отцу? Карлос ведь мог быть таким очаровательным, правда, Норабелль? – Не говори о моём отце. Не смей! – А что? Совесть мучает? Стыдишься, что не оправдала ожиданий? Хорошая девочка оказалась не такой уж и хорошей. Это ведь ты убила его, Норабелль. Твой старик отбросил коньки, когда узнал, что дочь стала шлюхой того, кто убил его сына. Всё чернеет в глазах. Хватаю воздух ртом, царапаю свою шею, представляя, как раздираю глотку Луизе. Меня раздражает даже звук её голоса. А произносимые ею слова делают безумной. – Что ты молчишь, Норабелль? Предаёшься воспоминаниям? Поговори со мной, Норабелль. – Заткнись! – визжу и, клянусь, вижу перед глазами кровавые пятна. Они растекаются на чёрном фоне. – Почему же, Норабелль? Разве я не имею права высказаться? Что тебя так бесит, Норабелль? То, что Карлос рассказал ему? Или то, что сама ты не осмелилась сказать правду? Врать нехорошо, Норабелль. Твой папа наверняка говорил тебе об этом. – Закрой рот! – сжимаю кулаки и надвигаюсь на неё. – Закрой! Или я тебе помогу! – Как ты мне поможешь, Норабелль? Так же, как помогла Анхелю? Или Карлосу? Или тем наёмникам? Я же не видела. Хочу на это посмотреть. Окажи мне такую честь, Норабелль. – Замолчи! – мои пальцы смыкаются на её шее. – Ты такая красивая, Норабелль, – хрипит она. Не вижу её. Перед глазами только чернота и кровавые пятна. В ушах гул, а сердце стучит, будто мне вкололи ударную дозу адреналина. Луиза продолжает говорить, и мне хочется, чтобы она замолчала навечно. Больно, так больно. Воспоминания хлещут по щекам, врезаются в сердце. Его рвёт на части, и мне так плохо. Тошнота и полная дезориентация. Начинаю задыхаться, издаю дикий вопль и жму изо всей силы, но под пальцами уже ничего нет. В лицо бьёт струя ледяной воды. Отфыркиваюсь, моргаю и понимаю, что каким-то образом оказалась в ванной комнате. Луиза держит моё лицо под краном, чуть наклоняя мне голову. Ледяная вода бьёт по щеке, заливается в ухо, нос, рот, глаза. – Хватит! – мычу. – Хватит! – Пришла в себя, Норабелль? – Не называй меня так! – Как хочу, так и буду называть. Мне нравится твоё имя, Норабелль. Красивый свет. Твой отец может тобой гордиться, Норабелль. Ты врала ему в лицо, а он тебе верил. – Ах ты, сука! Вырываюсь из её хватки, падаю на пол. Вою от удара тела о жёсткий кафель. – Тебе больно, Норабелль? С рёвом кидаюсь на Луизу, но она проворно отскакивает в сторону. – Теряешь сноровку, Норабелль? О, вот мне интересно: а тебе нравились тренировки с Карлосом? – Закрой свою пасть! – ору во всю глотку. – Заткнись! Замолчи! Хватит! Хватит! – А в чём дело, Норабелль? Плохие воспоминания? Скажи, о ком ты сейчас думаешь? О Карлосе, об отце или о Майкле? Или, может, маму вспомнила? Визжу, выставляю вперёд руки и несусь на неё. Она ставит мне подножку, с грохотом падаю на пол, матеря её и грозясь убить. Луиза садится на меня сверху и отвешивает мне четыре увесистые пощёчины. Хочу схватить её за руки, но получаю ещё две оплеухи. Это слегка отрезвляет. Медленно и глубоко дышу. Чернота постепенно отступает, но в голове всё ещё шумит. – Порядок? – спрашивает она. – Нет, – хриплю. – Нет. Какого хрена? Какого хрена ты творишь? Ты же знаешь, как на меня это влияет. Не всегда, но часто. – А какого хрена ты с ним постоянно себя так ведёшь? Я всего лишь один раз тебя спровоцировала, а ты с ним это делаешь постоянно. И что, ты сейчас вела себя адекватно? Смогла с этим справиться? Ни хрена. Так почему ты думаешь, что он должен как робот сдерживать то, с чем зачастую не может совладать? Думаешь, он контролирует себя в такие моменты? Нет, Нора. Не контролирует. И то, что ты ещё жива – чудо. Ты постоянно проворачиваешь такое, но всё ещё дышишь. Если бы кто-то другой кинул ему подобное в лицо, Дерек убил бы его. Или её. Сразу же. Без сожалений. Не доводя себя до помутнения рассудка. Ты же видела. Труп упал к твоим ногам почти моментально. Подумай над этим на досуге. Она встаёт и возвращается в комнату, оставляя меня валяться на полу. Хорошо, что платье чёрное, а пиджак я сняла, ведь он белый. Шатаясь, поднимаюсь на ноги, подхожу к зеркалу. – Сука! – ору, смотря на своё отражение. На скулах начинают проступать синяки. – На хрена ты мне так врезала?! Как мне завтра на работу идти?! У тебя с башкой не в порядке?! – Поехали, Норабелль, – насмешливо говорит Джина. – А то не успеем до комендантского часа. Я готова их убить. Аж трясусь от злости. Выключаю воду, выхожу из ванной. Собираю вещи, надеваю шарфик и пиджак, забрасываю в сумку солнцезащитные очки. Какой от них теперь толк? Выключаю свет, закрываю кабинет. Всё это время они втроём смотрят на меня с усмешкой. Ярость клокочет внутри. – Ничего не забыла, Норабелль? – спрашивает Александра. Резко разворачиваюсь и шиплю ей в лицо: – Ещё раз назовёшь меня так – прирежу. – Не сомневаюсь, Норабелль. Не сомневаюсь. Сжимаю кулаки и визжу, а они смеются. Всю дорогу до дома я только и слышу: Норабелль то, Норабелль сё. Хочется им врезать, но я держусь. Из последних сил, но держусь. Хотя мысленно я их всех уже передушила и порезала. Заходим в дом. Они сразу идут наверх, а я сворачиваю в сторону кухни. Пить хочется дико. – Не задерживайся, Норабелль, – бросает мне Джина. – Осталось пятнадцать минут. Скрежещу зубами и захожу на кухню. Чёрт возьми! Он здесь. Наливаю себе воды и жадно пью. Дерек стоит, прислонившись к холодильнику, и тоже что-то пьёт. В полумраке плохо видно, что именно. Подхожу ближе. Это виски, по запаху чую. Дерек ставит рокс на стол, поворачивается и сканирует меня взглядом. Его слегка пошатывает. – Хреновый день? Он ничего не отвечает, достаёт пистолет и стреляет. Пуля пролетает у виска. Подскакиваю на месте. Дыхание и пульс учащаются. – Обалдел?! Ещё выстрел. Пуля свистит с другой стороны. Чёрт побери, почему меня это возбуждает?! Злит, конечно, тоже. И немного страшно, да. Но я точно знаю, что он меня не убьёт. – Я же оглохну! Дерек, давай поговорим. Нормально поговорим. Пожалуйста. И ещё один. На этот раз пуля скользит над моей головой. Это уже слишком. Подхожу вплотную, дуло утыкается мне в лоб. Смотрю ему в глаза и пытаюсь выровнять дыхание. По-моему, возбуждена сейчас только я, и это странно. Дерек вообще какой-то… не знаю. Не такой, как обычно. И у него лицо в мелких порезах. Что с ним случилось? – Так напился, что попасть не можешь? Ну же, давай. Вот она я. Стою. Не двигаюсь даже. Он нажимает на спусковой крючок. Раздаётся щелчок. – Грёбаные пули, – Дерек приподнимает уголок рта и убирает пистолет. – Закончились. Нет, он не пьян. У него трезвый взгляд. Уставший, но трезвый. И язык не заплетается. Речь чёткая. Но его пошатывает. Даже лихорадит немного. В чём дело? – Дерек, что с тобой? – Убирайся. В комнату. – Нет, я не уйду.