– Почему ты так решил? – она судорожно глотала дым. – У тебя есть ее фотография? Фотография Андреа? Лилли Марие глубоко дышала, постепенно успокаиваясь. Она молча подошла к старинному комоду, выдвинула один ящик и положила на стол перед Никласом фотографию. С выцветшего снимка смотрела женщина лет двадцати пяти. Из-за легкой улыбки и нерешительного взгляда в камеру она казалась смущенной и очень ранимой. Он сразу заметил сходство, не оставалось сомнений, что женщина – мать Лилли Марие. – Куклы. Она их таскала туда-сюда. Лилли Марие взглянула Никласу в глаза. – Она пыталась нас объединить. Но у меня были и мои личные куклы. Никлас рассматривал сидящую перед ним женщину, ему казалось, она такая же ранимая, как и ее мать. – Из-за Эдмунда ей пришлось меня оставить. Я была «шлюхиным отродьем», плодом наивной любви моей матери еще до знакомства с ним. Мне было всего два года, когда ее вынудили отправить меня к тетке. Сначала мы жили в соседней деревне, а когда мне исполнилось восемь, переехали сюда. – Но зачем? – Зачем? Разве из моего рассказа не ясно, кто такой Эдмунд? Он возненавидел меня с первого же дня. Я, конечно, ничего не помню, но мама всегда уверяла меня, что сделала все, чтобы мне было хорошо. Она видела по его глазам, что он ненавидит и презирает меня. Я была живым свидетельством того, что когда-то она была свободной. Она боялась, что он навредит мне, лишит меня жизни. Мама не выпускала меня из виду, ни на секунду не оставляла меня с ним наедине. Поэтому не решилась возразить, когда Эдмунд сказал, что не позволит Хайди и «шлюхиному отродью» расти вместе. Но совесть мучила ее каждый день, она украдкой прибегала ко мне, и в те моменты, которые дарила нам судьба, была самой лучшей мамой на свете. – Ты простила ее? – перед внутренним взором Никласа встал череп Линеи. Удар был несильным, но все-таки нельзя исключать, что ударили ее изо всех сил. Любимая всеми младшая сестра. Которая заняла чужое место… – Я любила мать и знаю, она меня тоже очень любила. Мы редко виделись, но минуты, которые мы провели вместе, священны. – Почему куклы? Почему жертвы повторяют внешность кукол? Лилли Марие опустила глаза. – Я не знаю. Не думаю, что здесь есть что-то общее. И тем не менее ему не верилось. Бессмысленно, слишком много совпадений. – Тогда начнем с кукол. Как я понимаю, они служили символом единства вашей семьи и поэтому были так важны для всех вас. Но почему кто-то отправил их в море? Разве что только за тем, чтобы предупредить о нападениях на Эллен Стеен и Сару Халворсен? – Я не знаю, – она снова схватила сигарету и впилась в нее с такой силой, как астматик цепляется за спасительный ингалятор. – Не знаешь? Лилли Марие покачала головой. – Ну, ты же понимаешь, звучит не слишком убедительно. Она встала и пошла на кухню. Через мгновение вернулась и поставила перед Никласом картонную коробку. – В коробке восемь кукол. Все мои. Они никогда их не видели, Конрад, Хайди и Линея. Мы меняли только их игрушки. Они вообще не знали о моем существовании. И ни за что на свете я не стала бы отправлять этих кукол в море. Они – единственное, что мне осталось в память о моей матери. Той зимой она умерла, понимаешь? И именно тогда все стало совсем плохо. Лилли Марие глубоко вздохнула и продолжила: – В тот день было очень холодно, наверное, именно поэтому Андреа решила сократить путь и перейти маленькое горное озеро по льду. Она была уверена, что лед толстый. Она связала варежки и носки и собиралась в соседнюю деревню, чтобы их продать. Был выходной день, суббота, и Андреа взяла с собой детей. Хайди ехала в санках. Конрад шагал рядом с матерью, а когда идти становилось слишком тяжело, тоже садился. Но он старался побыстрее встать, боялся, что матери будет тяжело. Эдмунд совсем перестал рыбачить и все реже приходил с охоты с добычей. Сначала он злился, что ничего не может поймать, но скоро замкнулся в себе и перестал отвечать на вопросы. Андреа намекнула, что может вязать на продажу, варежки хорошо продавались в эту погоду. Он ничего не ответил, и она принялась за работу. Две недели она вязала днем и ночью, и скоро мешок был полон. Горное озеро было небольшим, и, хотя она была уверена, что лед выдержит, прибавила ходу. Подсознание шептало ей, что надвигается беда. Лед выдержал. Им оставалось пройти всего десять метров. Андреа не знала, что именно в этом месте в озеро впадает крохотная горная речка, поэтому лед здесь тонкий и пористый. Раздался треск, эхо подхватило его, Андреа замерла – эта секундная заминка стоила ей жизни. Она быстро сообразила, что для того, чтобы спастись, нужно двигаться, но было уже слишком поздно. Лед треснул у нее под ногами, она провалилась в воду. Паника охватила каждую клеточку ее тела, но не ледяная вода была тому причиной, а отчаянные крики Хайди и Конрада. Андреа представила себе, как они растут одни, с Эдмундом, и собрала все силы, даже те, которых у нее не было. Мешок тянул ее вниз, она пыталась сбросить его и поднять голову над водой. В конце концов ей удалось освободиться, но она потеряла время – течение подхватило ее. Ее затянуло под лед, над головой осталась лишь белая стена, вокруг все стихло. Она отчаянно билась об лед, двигаясь, как в замедленном кино. Удары были несильными, но течение подточило лед, и скоро она смогла вырваться на поверхность. Конрад и Хайди подбежали ближе, и она закричала им, чтобы они не подходили. Конрад лег на лед и протянул свою тощую детскую ручку. Ей удалось высунуть наверх руки, но они не слушались – сил не было. Течение терзало ноги. Хайди с тревогой смотрела на нее. Крики стихли. Конрад изо всех сил держал ее за руку. Он спрятал лицо в лед, не в силах смотреть на ее мучения. Андреа подумала о том, как они доберутся домой, о том, хватит ли у Конрада сил дотащить Хайди или им придется сидеть здесь и ждать, когда за ними придет отец. Эдмунд знал, куда они пошли. Если она не вернется домой до темноты, он наверняка поймет, что что-то случилось. Хайди стояла как замороженная, а пальцы Конрада вцепились в ее руку, как когти животного в добычу. И она решила, что это еще не конец, что она не может умереть и бросить детей. Раскачиваясь, она попыталась лечь на лед, но силы оставили ее, ей едва удавалось удерживаться на поверхности. В этот момент она поняла, что умрет на глазах у детей. Ей показалось, что она смотрит фильм, последняя сцена которого медленно гаснет. Андреа больше не видела лица Хайди, лишь красную пуховую куртку и светлые локоны, выбивающиеся из-под вязаной шапки. Казалось, Конрад уснул на льду, повернув голову и вытянув вперед руки. По телу разлилось приятное освобождающее тепло, заботы отступили, в этот момент она услышала голос. Она заметила, что Конрад поднял голову и почувствовала, как сильные руки вытащили ее из воды. Дальше воспоминания были отрывистыми: кто-то снимал с нее одежду, кто-то куда-то нес ее. Андреа потеряла сознание, и очнулась от боли – чьи-то руки шлепали ее по бедрам и ногам. Она видела милые, добрые лица, склонившиеся над ней, белые простыни и чувствовала себя спокойно как никогда. Она умерла вечером в среду. Просто заснула. Ее лицо ничего не выражало, хотя Конрад, который сидел рядом почти все время, утверждал, что она улыбнулась на прощание своей грустной полуулыбкой. С горя Эдмунд запил еще сильнее, и местная социальная служба получила тревожный сигнал. Вмешалась вся деревня. Сначала им помогали по дому, поддерживали морально, но через несколько недель стало понятно, что Эдмунд не может и не хочет заботиться о детях, и их временно распределили по приемным семьям. Но у Эдмунда остались родительские права, и в пьяном угаре он принял судьбоносное решение. * * * Лилли Марие закрыла лицо руками. В слезах она рассказала, как мать послала за ней, когда лежала в больнице, чтобы попрощаться. Никлас еще немного посидел с ней, но понял, что продолжения истории сегодня не будет. Он еще сильнее убедился в том, что история Эдмунда и Андреа поможет разгадать загадку. Но как? На прощание он легонько похлопал Лилли Марие по плечу. Она плакала. Он был уверен, что именно она отправила кукол в море. Только не понимал зачем. Глава 31 Над дверью висела табличка «Дом рыбака», но хозяйка всячески подчеркивала, что ни одного рыбака у нее больше нет и ее дом способен удовлетворить вкусы самых капризных постояльцев. В любом случае цена в 400 крон за ночь его вполне устроила, так что Рино безо всяких сомнений снял номер. Он прилег на кровать и достал мобильный телефон. Иоаким ответил после второго гудка. – Отец! – Вижу! То ли шутка приелась, то ли сын был не в настроении. – Как дела? – Хреново. – Что так? – Мать свихнулась. – То есть она расчленила половину соседей консервным ножом? Или просто рассердилась? – Она страшно рассердилась. Я под домашним арестом. – Вот как. И что же ты сделал? Или не сделал? – Ей звонил директор. – Я тут, – напомнил Рино через несколько секунд. Казалось, Иоаким забыл, что на другом конце провода кто-то есть. – По поводу огнетушителя. – Который ты… взял? – Мне просто нужно было в туалет. – И там был пожар? Иоаким почти перешел на шепот, Рино слышал, что он закричал матери, что разговаривает с отцом. – Мне нельзя пользоваться мобильным. Рино почувствовал, что начинает злиться. Наказывать сына, лишая его возможности позвонить отцу, – это уж слишком! – Я просто хотел попробовать, побрызгать на стену. – И? – Рино легко мог представить себе последствия. – Я так и сделал. Пара секунд, не больше. Не понимаю, чего все так вскипели. – И что случилось? – Директор ходил по классам и требовал, чтобы виновный признался. – И ты признался? Мальчик промолчал. – Учитель шепнул директору, и меня взяли. – Понятно. Не мировая трагедия, на мой взгляд, но ты же знал, что поступаешь плохо, Иоаким. – Две плевые секунды. – Вовсе не плевые. Целых две секунды, – Рино не нравилось, как в последнее время разговаривал его сын. – Матери придется платить. Ну, то есть она говорит, что ты будешь платить. Пришлось мыть весь коридор, а ведь я побрызгал только в углу.