Не успели танкисты позавтракать, как раздались залпы артподготовки. Танки, вытянувшись по единственной дороге, ведущей к высоте, пошли в атаку. Справа и слева от дороги раскинулись торфяные болота. Через несколько минут по этой же дороге прошли еще две роты из Первого поселка. Грохотали пушки, летали самолеты, били зенитки. Небо слегка покрылось облаками, и я даже подумал, что его затянуло дымкой от разрывов снарядов. Мы с Николаем Индюковым расположили радиостанцию в бетонном колпаке, что стоял у самой дороги. На втором этаже этой огневой точки лежала маскировочная сетка, на которой мы по очереди отдыхали. До нас здесь, видно, побывали солдаты, возвращавшиеся с переднего края. В сетке было множество вшей. Мы вскоре это почувствовали. Хорошо, что операция длилась всего три дня. После сразу отправились на санобработку, чтобы избавиться от насекомых. Синявино взяли, но дальше развить успех не удалось. Потеряв более половины танков, вышли из боя. Так что у помпохоза сорвалась большая экономия спирта. После Синявино нас перевели на правый берег Невы. Разместились в рабочем поселке пятой ГЭС. Поселились в небольших домишках из красного кирпича. Поселок находился недалеко от Володарского моста. Наш экипаж жил на кухне в одной из квартир. Однажды вечером во дворе мы пилили дрова. У кого-то оказался патрон осветительной ракеты. Подожгли. Патрон вспыхнул ярким светом. Прибежал комендант городка, начал разбираться: «Кто подавал сигнал?». Мы уверяли, что ничего не видели. Комендант не унимался. Это продолжалось довольно долго. Неожиданно пила наскочила на осколок в бревне. Сломался зуб. Комендант, качая головой, стал рассматривать поломанный инструмент, и на этом инцидент был исчерпан. 8 ноября нам с Володей дали увольнение домой. Чтобы сократить путь, мы не пошли через Володарский мост, а воспользовались перевозом на лодке. День провели с родными, а вечером возвращались в часть. Опаздывали. На Площади Труда в трамвай вошел патруль моряков. Нас вывели из вагона, стали проверять документы. Что-то патрулю не понравилось. Нас уже хотели задержать, но как только моряки открыли наши красноармейские книжки и увидели, что мы из 31-го гвардейского танкового полка, отношение сразу изменилось. Спросили, были ли мы под Арбузово. Оказалось, что они из морской бригады, которая вместе с нами участвовала в боях на Мойке. Расстались мы друзьями, пожелав друг другу всего наилучшего. Офицеры жили рядом с рабочим поселком пятой ГЭС, в большом пятиэтажном доме. Несколько раз мне пришлось побывать в квартире, где остановился капитан Тимофеев. Поразила находившаяся в одной из комнат большая библиотека. Восхищали стоявшие на полках книги Александра Дюма, которые я мечтал прочитать, учась еще в школе. В детстве кроме «Трех мушкетеров» я ничего не смог достать. В конце ноября 1943 года нас перевели на Охту. Поселили в маленьких домиках, расположенных вдоль шоссе Революции, рядом с Пороховской улицей. Родители были довольны. Они запросто могли приезжать навещать нас. Правда, по городу ездить было небезопасно. Каждый день по многу раз производились обстрелы. На Охте мы жили среди гражданских лиц. Ходили в кинотеатр «Звездочка». Посетили баню на Мытнинской. Многие познакомились с девчатами из ПВО. Их казармы находились рядом на Ржевке. Пришло время расстаться с Мусиченко. Его откомандировали в распоряжение ВВС. Мы крепко обнялись, и он уехал. Многие годы я ничего не знал о дальнейшей судьбе Мусиченко. Только сейчас, в 2016 году, когда появился доступ к военным архивам, мне сообщили, что Мусиченко направили стрелком-радистом в штурмовую авиацию. Мы простились с ним в декабре 1943 года, а через месяц, 19 января 1944 года, Федор Акимович Мусиченко погиб при выполнении боевого задания, его самолет был сбит заградительным огнем противника. Ушел на повышение начальник штаба Булыгин. Он стал начальником штаба 46-го танкового полка и там служил до конца войны. Много лет спустя Булыгин попал под суд за валютные махинации и был приговорен к расстрелу. На Охте мы встретили новый 1944 год. Впервые прозвучал по радио гимн Советского Союза «Союз нерушимый республик свободных». Мы много занимались. Ходили на ученья на Ржевку. Как-то ночью ротные Конищев и Селиванов ушли на танке в самоволку. На КПП их попытались задержать, но они сломали шлагбаум и уехали. Был скандал, но его замяли. 5 января полк подтянули поближе к Пулково. Мы остановились в Благодатном переулке. Николай Индюков оказался совсем рядом со своим домом. Даже ходил домой ночевать. 12 января отдали на зарядку аккумуляторы. Для накала ламп радиостанций использовались танковые кислотные аккумуляторы. Переносили их вдвоем. Они были тяжелые, свыше 50 кг, но зато энергии хватало надолго. К этим же аккумуляторам подсоединялись для освещения машины или землянки. Для питания электронных радиоламп применялись батареи БАС-90. Элементы этих батарей мы использовали для зарядки фонариков. На следующий день мы отправились получать аккумуляторы из зарядки. Пришли, но их еще не успели зарядить. От нечего делать вышли на Московский проспект. На углу оказалась парикмахерская. Как раз мы получили зарплату и решили перед боями подстричься. Зашли, сели. В парикмахерской несколько человек ожидали своей очереди. Мы начали подшучивать над девчатами-мастерами. Они отвечали. Зацепили сидящего молодого офицера, тот начал сердиться. Это нас только раззадорило. Все хохотали. Лишь сидевший в очереди старик, покачав головой, сказал: «Ребята, не к добру смеетесь». Мы ответили: «Знаем, батя» и продолжили шутить. Володя сел в кресло, а девушка-мастер от смеха не могла его стричь. Смеялись все, и только старик твердил свое: «Ох, ребята! Не к добру смеетесь!». Наконец мы подстриглись. К этому времени аккумуляторы были заряжены, и мы отвезли их на радиостанцию. Вечером к нам подогнали броневик Трутнева. Началась погрузка имущества. Предстояло ехать на Пулковские высоты, там автоматчики подготовили для нас землянки. Часов в одиннадцать вечера двинулись в путь. Не успели выехать на Московский проспект, как распаялся прихваченный морозом радиатор. Командир взвода Грязнов побежал в часть и пригнал броневик, водителем которого был наш Володин. Перегрузились. Поехали дальше. На Московском проспекте полетело сцепление. Володин, повозившись, подтянул его. На Средней Рогатке, там, где сейчас на площади Победы стоит памятник, сцепление окончательно вышло из строя. Грязнов на попутке поехал в часть за новым броневиком. Через час машину привел Емельянов. Снова перегрузились. Добравшись до Пулково, повернули направо, и, когда уже поехали вдоль высоты, броневик неожиданно соскользнул в кювет. Мы уже стали вспоминать слова старика. Пришлось повозиться, прежде чем удалось вытолкать броневик из канавы. Наконец к четырем часам утра прибыли на место. Быстро разгрузились и, отправив броневик назад, начали осваивать землянку. Первым делом необходимо было установить антенну. В полной темноте, изредка прерываемой светом ракет, вылезли наверх землянки, забили в мерзлый грунт кол, привязали изолятор и стали вставлять штыри антенны. В этот момент вдали разорвалась мина. Потом другая. Разрывы ложились все ближе и ближе. Чувствовалось, сейчас накроют. Прямо с крыши землянки, не сбегая на лестницу, нырнули под бревенчатый накат. Грохнул взрыв, и разрывы покатились дальше. Когда обстрел затих, мы вылезли из укрытия. От вбитого нами кола остались лишь щепки. Пришлось вкапывать новый. Установили антенну, подключили станцию. Рассвело. Кухня остановилась вдали от нас, на склоне холма. Мы с Николаем взяли котелки и пошли получать завтрак. Пока ходили на кухню, «заиграли» «катюши», началась артподготовка. Когда возвращались к землянке, немцы огрызнулись. Пришлось полежать, переждать пока закончится обстрел. БОИ ПО ПОЛНОМУ СНЯТИЮ БЛОКАДЫ ПУЛКОВСКАЯ И КРАСНОСЕЛЬСКАЯ ОПЕРАЦИИ 14 января 1944 года начались бои по полному снятию блокады Ленинграда. 2-я ударная армия перешла в наступление с Ораниенбаумского плацдарма, а 15 января на Пулковском направлении ударила наша 42-я армия. После артподготовки поднялись в атаку гвардейцы 30-го корпуса генерала Симоняка. Наши танковые полки должны были их поддержать. Сначала все шло хорошо. Наступали в районе, где сейчас находится Южное кладбище. Прорвав передний край немецкой обороны, вышли к Большому Виттолово. Уперлись в противотанковый ров. Для преодоления рвов в полку имелся специальный танк на базе Т-34. Вместо башни у него была установлена ферма от моста. Танк вошел в ров, а другие машины должны были по ферме моста форсировать препятствие. Первый танк преодолел ров успешно, а второй завалился и забуксовал. Машины встали. Переправившийся танк двигался вперед-назад вдоль рва. Из штаба БТМВ армии шли грозные радиограммы: «Почему не продвигаетесь вперед?!». Мы передавали распоряжения командиру полка подполковнику Семеркину, но толку было мало. Назревал скандал. Семеркину грозил трибунал. Командующий БТМВ армии полковник Жуков выехал на передний край. Он прибыл на «тридцатьчетверке» с разорванной взрывом пушкой. Ствол был как лепестки цветка. В это время командир полка Семеркин получил ранение в ногу. Вместе с ним был ранен и наш герой-танкист Яков Казак. После госпиталя они уже к нам не вернулись. Командование полком принял майор Примаченко Павел Данилович. Поступил приказ перейти в полосу наступления 46-го полка, где саперами были проделаны проходы во рве. Танки должны были преодолеть препятствие и, вернувшись на свою полосу, продолжать выполнение боевой задачи. Приказ был выполнен. Полк оказался за Пулковской высотой. Мы развернули станцию в землянке. Начали связываться со штабом. Слышим, нас вызывают. Отвечаем, но нас не слышат. Ночью в полк прибыли два лейтенанта из штаба армии. Стали разбираться, почему нет связи. Причину нашли быстро. Выяснилось, что обычно мы работали на штыревую антенну. Ее мощности вполне хватало в боях местного значения, когда расстояния были небольшие. А сейчас, во время успешного наступления, мы ушли далеко от штаба армии, да еще перевалили через высоту, вот связь и прервалась. Пришлось развернуть довольно громоздкую, но мощную выносную сеть, и связь сразу наладилась. Поблагодарив посланцев за урок, мы продолжили работу. Начальник связи Тимофеев попытался поднять вопрос о замене радистов, но начштаба Брюквин твердо сказал: «Мы воевали и еще повоюем с этими ребятами». На следующий день по лесной дороге полк направили в сторону Красного Села. Впереди была пробка. Вышли из машины поразмяться. Взглянули вперед, и стало не по себе. Прямо перед нами возвышалась знаменитая Воронья гора. Ее крутые склоны были все покрыты лесом. До войны сюда выезжали ленинградцы кататься на лыжах. Сейчас же высота являлась основным центром немецкой обороны. С горы великолепно просматривались все окрестности вплоть до Ленинграда. На склонах были оборудованы позиции тяжелых орудий, обстреливавших город. Эту высоту нам предстояло брать. В боях за Красное Село принимало участие несколько танковых полков совместно с 30-м гвардейским корпусом. Противник взорвал плотины и затопил низины. Но войска по ледяной воде все равно шли вперед. В районе Вороньей горы наш полк взаимодействовал с 63-й сводной гвардейской дивизией. В ночь на 19 января, взяв на борт десант пехоты, танки обошли Воронью гору справа и, миновав станцию Дудергоф, ударили в тыл врага. Полк ворвался в деревню Кавелахта. Из большого дома с антенной на крыше выскочил немецкий офицер. Увидав на башнях звезды, он хотел бежать, но был убит. Тут же танкисты расстреляли дом, где, судя по антенне, размещался штаб. Немцы быстро опомнились и перешли в контрнаступление. Особенно активно враг атаковал со стороны Вороньей горы. Наши танки заняли круговую оборону. Пехотинцев оставалось все меньше и меньше. Командир полка Примаченко запросил помощь. Мы передавали радиограммы в штаб армии с просьбами подбросить пехоту. Из штаба обещали помочь, но поддержки не было. Наконец штаб армии дал разрешение на отход. Мы сообщили об этом танкистам. Примаченко ответил, что у него много «больных», подбитых танков и он не может их бросить. Поэтому полк будет продолжать бой. Только к середине следующего дня подошла пехота. Танкисты получили передышку. Когда мы встретились, ребят было не узнать. За какие-то сутки они осунулись, лица почернели от копоти. Они бросились к нам, стали обниматься, целовать. Чувствовалось, как ребята были счастливы. Мы тоже от души радовались их возвращению. Практически в бою за Красное Село наш полк, зайдя в тыл противника, принял огонь на себя, в то время как основные силы штурмовали Воронью гору с другой стороны. 19 января Красное Село было взято. За эту операцию полк был награжден орденом Красного Знамени, и ему было присвоено звание — Красносельский. Нам с Володей вручили медали «За отвагу» и присвоили звания сержантов. После взятия Дудергофских высот наш штаб расположился на Вороньей горе. Мы стояли около своей машины, когда рядом раздался рев «ишака». Так солдаты называли немецкий реактивный шестиствольный миномет. У «катюш» направляющими для снарядов служили рельсы, а немецкие реактивные мины вылетали из стволов. Услышав рев мин, мы бросились по укрытиям, но разрывов не последовало. Выяснилось, что наши ребята нашли брошенный немецкий миномет и начали его изучать. Развернули ствол в сторону противника и дали залп, наделав переполох. БОЛЬШАЯ ПУДОСТЬ, ЕЛИЗАВЕТИНО Передохнув, мы пошли в направлении на Большую Пудость. Проехали полуразрушенную деревушку, притаившуюся в лесу. Вокруг нее было много сгоревших и подбитых Т-34. Это танковая бригада полковника Хрустицкого попала в засаду, и вот результат. Наша машина выехала из леса. Впереди на поле разместилась батарея 82-миллиметровых минометов. Мы решили сходить, посмотреть. В этот день была оттепель. Захотелось попить. Вдоль обочины тек ручеек. Остановились, попили талой водички, а метров через десять, в канаве, по которой как раз и протекал ручеек, увидели оттаявший из-под снега труп немца. Плюнули и пошли к минометчикам. В этот момент раздалась команда: «Батарея! К бою!». Из укрытий выскочили бойцы и встали к минометам. Командир скомандовал: «Прицел такой-то. Пятью минами. Первое — огонь! Второе — огонь!» — и так далее. Минометчики по очереди опускали мины в стволы. Раздавались выстрелы, и было видно, как мины пропадали в вышине. Вдруг одна из них зависла на небольшой высоте и стала падать. Все бросились на землю. Раздался взрыв. К счастью, никто не пострадал. Расчеты снова встали к минометам и продолжили стрельбу. После отбоя минометчики рассказали, что такие случаи у них не редкость. В 6 часов утра, как всегда, передали последние известия. Начали со сводки Совинформбюро. На Ленинградском фронте продолжалось наступление. За последние сутки были освобождены такие-то населенные пункты. Начальник штаба майор Брюквин пометил эти пункты на карте. Надо было как раз ехать в штаб дивизии. Еще вчера приходилось ехать в объезд, а теперь через только что освобожденную деревню можно было попасть в штаб напрямик. Выехали на броневике Емельянова. Командир броневика Супьян уселся на башне. Подъехали к переднему краю. Впереди взлетали осветительные ракеты. Проехали вперед. Ракеты стали взлетать по бокам, а потом и вовсе позади машины. Брюквин посмотрев карту, сказал, что сейчас должен быть перекресток дорог. И точно, впереди показалась развилка. На ней горел костер. Вокруг костра грелись солдаты. Рядом стояла небольшая пушка. Брюквин вышел из машины, включил фонарик и направился к бойцам уточнить маршрут. И тут он услышал по-немецки: «Кто идет?». Что-то неразборчиво пробормотав в ответ, начальник штаба спокойно развернулся и пошел назад. Подойдя к машине, тихо сказал Емельянову: «Быстро разворачивайся!». Шофер сразу все понял, молниеносно развернул броневик. Брюквин сел, и машина помчалась обратно. Супьян даже ничего не понял. Броневик летел назад, к линии фронта. Вдоль дороги, пригибаясь, шли немцы. Увидав несущуюся к переднему краю машину, они стали махать руками мол: «Куда претесь? Там русские». Наконец броневик въехал на наши позиции. Когда вернулись в часть, Емельянов рассказал о случившемся. Через некоторое время на радиостанцию зашел Брюквин. Мы стали расспрашивать его, как было дело. Майор, удивившись, что мы уже все знаем, сказал: «Да, ребята. Струхнул я. Если бы узнали, что начальник штаба полка попал в плен, досталось бы. Да у меня еще с собой были карты с нанесенной обстановкой. Ну да ладно, все обошлось. Оказывается, сводкам не всегда можно верить». На другой день полк далеко ушел вперед. Кухня отстала. Мы сели перекусить тем, что было. Достали хлеб, посыпали сахарным песком. Предложили начальнику штаба. «Да, нет, ребята, не хочется», — ответил Брюквин. Через некоторое время майор опять зашел на станцию и спросил: «Хлопцы, вы угощали меня хлебом, не осталось ли?». Мы ответили, что хлеб есть, а сахар закончился. Предложили ему посыпать хлеб солью. Увидев крупную соль, начштаба отказался. Мы растерли соль в ложке. Посыпали хлеб. Перекусив и попив воды, Брюквин сказал: «Вот, спасибо! Теперь опять воевать можно!». И ушел по своим делам. Нас развернули на запад. После короткого боя вошли в Елизаветино. Перед поселком раскинулось большое поле. Всюду на черном от копоти снегу лежали наши пехотинцы, павшие при взятии Елизаветино. Дымились пожарища. Мы остановились. Начальник штаба Брюквин куда-то ушел. Мы увидали, что солдаты тащат какие-то банки. Поинтересовались, что в них. Оказалось, рядом два немецких продовольственных склада. Мы побежали туда. Один из складов еще горел. В нем хранились большие банки с мясными консервами и горохом. Мы набрали столько банок, сколько могли унести. Некоторые консервы от жары раздулись, но это было не важно. На другом складе нашли тюбики с плавленым сыром и пакеты с галетами. Затарившись провиантом, быстро вернулись к машине. Возвратился Брюквин. Перекусили и тронулись дальше. Противник поспешно отступал. Нас развернули на Гдов. Полк вступил на территорию знаменитого партизанского края. Мы шли, не встречая сопротивления. Задержки происходили только у взорванных мостов, на время, пока саперы восстанавливали переправы. Вышли к реке Плюсса, и нас отправили на отдых. В ЗАПОЛЬЕ Деревня Заполье Волосовского района была со всех сторон окружена лесом. От войны она совершенно не пострадала. Мы расквартировались у хозяйки с тремя маленькими ребятишками. Хозяйка жила без мужа. Внутри стены дома вместо обоев были оклеены немецкими газетами на русском языке. Мы с интересом читали эти газеты. В них было много карикатур на Сталина и Эренбурга. До прихода наших войск в доме стояли немцы. Хозяйка отзывалась о них спокойно. Ничего плохого они не делали. Угощали ребят сластями. Не нравилось только то, что, сидя за столом, немцы портили воздух. Когда хозяйка делала им замечание, они, смеясь, отвечали: «Матка, это хорошо. Хуже держать воздух внутри». А вот эстонцев крестьяне ругали. Карательные отряды, набранные из эстонцев, свирепствовали по деревням в поисках партизан. 23 февраля 1944 года в Заполье мы отметили день Красной Армии. Перед этим Трунов съездил в командировку в Ленинград и привез водки. С утра выпили. Когда началось построение для вручения наград, мы уже были навеселе. В этот день нам вручали медали «За отвагу». Потом все собрались в фургоне. Зашел командир первой роты Селиванов Федор Степанович. Ему только что присвоили звание майора. За умелое руководство подразделением он получил еще и орден Александра Невского. У Селиванова и без того вся грудь была в орденах. Мы поздравили ротного с наградой и пожелали дальнейших успехов. По званию он уже давно перерос должность командира роты и должен был в скором времени получить повышение. Но Селиванов вдруг сказал, что не рад ни ордену, ни званию. Что чувствует, это последняя награда. Мы успокаивали его, говорили, что еще повоюем вместе. Но он твердил свое: «Нет, хлопцы, отвоевался я». И как в воду глядел. В полку была киноустановка. Заведовал ею киномеханик Анатолий Штеренталь. Аппаратура у него была старая и в таком разбитом состоянии, что просто удивительно было, как она все же работала. Он постоянно возил ее в город ремонтировать, но и после ремонта техника все равно барахлила. Зато Анатолий славился своим остроумием. Офицеры старались с ним не связываться. Говорить он умел и делал это красиво. Товарищи часто обращались к Штеренталю с просьбой написать письмо любимой девушке. Анатолий мастерски сочинял целые романы, слушать которые собирался весь полк. В Заполье замполит решил провести политработу среди освобожденного от оккупантов населения. Устроили показ фильма «Она защищает Родину». Народ собрался со всех окрестных сел. Перед сеансом замполит майор Смирнов провел беседу. Начался фильм. Вскоре лента стала рваться, и сеанс пришлось приостановить. Закончилось все тем, что Смирнов велел киномеханику спуститься в зал и рассказать содержание картины. Под смех зрителей Штеренталь вышел на сцену и без подготовки, сходу пересказал весь фильм. Анатолий прошел с нами весь боевой путь до самого конца войны. После войны Штеренталь вернулся в институт кинематографии. Как-то во время обеда врач полка, снимая пробу, обнаружила, что суп пересолен, а каша подгорела. И хотя повар Сашка пытался доказать, что все в норме, раздача пищи была запрещена. Назревал конфликт. Доложили командиру полка. Майор Примаченко сам пришел на кухню. Попробовал суп, покачал головой: «Да, суп пересолен». Попробовал кашу. Отругал повара. Потом обратился к танкистам: «Обед, конечно, неважный. Солдаты, съедите?». Все дружно гаркнули: «Съедим!», — «Сашка, раздавай пищу». «А тебе, — сказал он, обращаясь к повару, — трое суток ареста, с исполнением обязанностей». Танкисты получили обед и с шутками стали расходиться. В свободное время мы часто ходили в лес, окружавший деревню, и там подолгу бродили. Обратили внимание на множество заячьих следов. В некоторых местах в снегу были протоптаны настоящие заячьи тропы. Наш радиомастер Толя Мироненко был родом из Казахстана, чалдон, как мы его называли. Он пообещал: «Ребята, будем с зайчатиной». Мы только посмеялись. Придя в деревню, Анатолий отжег телефонный провод. Из проволочек изготовил петли. Получившиеся силки расставил в лесу, на заячьих тропах. Дня три подождали, а когда пошли проверить силки, нашли замерзшего зайца. Его уже начали клевать вороны. Зайца разделали и отдали хозяйке на кухню. Она стушила его с картошкой. Получилось такое блюдо, что просто пальчики оближешь! После этого попалось еще несколько зайцев. Мы даже шкуры научились снимать. Наш новый шофер Дима Борисов увлекался фотографией. К сожалению, у него не было увеличителя. Печатали фотокарточки контактным способом, прижимая пленку к фотобумаге. У меня осталось несколько таких маленьких фотокарточек на память. В Заполье у нас появился новый помпотех. Почему-то все его звали Трошей, хотя он уже был майор. Троша прекрасно знал и любил технику. Как-то, получив новенький белый полушубок, помпотех пошел по деревенской улице. Увидев танк, около которого возились механики, он подошел к ним. Оказалось, барахлил мотор. Троша тут же полез внутрь машины. Щегольской полушубок сразу потерял весь свой вид. Через некоторое время мотор взревел. Троша сел за рычаги и задним ходом погнал танк на такой скорости, на какой иной водитель и передом не смог бы ехать. Пришло время уезжать из Заполья. Сердечно попрощавшись с хозяйкой и ребятишками, мы забрались в машину и тронулись в путь. Стоя в дверях фургона, мы еще долго махали руками хозяйке и ее ребятишкам. Тут я поймал себя на мысли: а не последний ли это будет бой? Пока везло, а вернемся ли мы из этой операции? БОИ ПОД ПСКОВОМ Предстояло прорывать оборону противника между Псковом и Островом. Сосредоточились в районе опытной станции Стремутка, небольшой деревушки, состоявшей из нескольких новехоньких домов. Через несколько дней выдвинулись на КП. Разместились в большом пустом гумне. С торца — широкие ворота. Вдоль стен на земле валялись брошенные доски. Установили рацию у дальней стены и начали работу. После артподготовки танки пошли вперед, но вскоре уперлись в маленькую речку Многу. Пришлось ждать, пока саперы наведут переправу. Руководили работой замполит майор Смирнов и парторг капитан Чернов. Когда переправа была готова и танки двинулись вперед, на один из них вскочил Чернов. В это время начался воздушный налет. Штук 60 немецких бомбардировщиков бомбили передний край. Попали под удар и наши танки. При этом налете погиб парторг капитан Чернов. Услышав рев моторов и свист бомб, я подошел к воротам и выглянул из сарая. Стало жутко — все небо над нами было закрыто немецкими самолетами. Они разворачивались прямо у нас над головами и пикировали на позиции наших войск. Начальник связи Тимофеев то подползал к воротам, то, выглянув наружу, тут же быстро отползал в глубину сарая, чтобы через минуту снова ползти к воротам и наблюдать за тем, что творится снаружи. Машина майора Селиванова одна из первых перешла через железнодорожные пути, связывающие города Псков и Остров. Вдоль шоссе стояли сельские дома. Танк ротного остановился. Селиванов открыл люк, высунулся по грудь и стал осматривать местность. В коверкотовой гимнастерке, со всеми орденами на груди, он был прекрасен. Из ближайшего дома раздался выстрел, и майор сполз в башню. Сбылось его предчувствие. Дом тут же расстреляли из танка. Похоронили майора Селиванова и капитана Чернова в расположении 12-го учебного полка. Мы часто вспоминали этих замечательных людей. Продвигаясь лесами, танки шли к реке Великой. Одна из машин, вырвавшись вперед, миновала линию фронта, но подорвалась на мине. Уцелели радист и механик-водитель. Радист отправился за помощью, а водитель остался в машине. Послышались голоса немцев. Водитель открыл аварийный люк в днище танка и стал ждать. Уже было темно. Он услышал, как со словами «Русь КВ! Русь КВ!» немцы забрались на танк, заглянули внутрь и пошли дальше, к переднему краю. Водитель выполз из танка и потихоньку стал пробираться вслед за немцами к переднему краю. Вскоре он вышел к нашим позициям, но за это время поседел. Мы работали на рации в землянке на берегу махонького ручейка. Ручей был покрыт льдом, но местами в нем чернели промоины. Над землянкой, как поется в песне, стояла сосна, с побитыми осколками ветвями. Через два дня боев в полку осталось очень мало уцелевших танков. Получили приказ выйти на пополнение. За нами прибыл броневик, и мы стали грузить аппаратуру. В это время к начальнику штаба Брюквину зашли зампострой и помпотех Троша. Нас попросили оставить на время аккумулятор и лампочку. Мы с Труновым подождали, пока офицеры закончат выпивать, взяли аккумулятор и потащили к броневику. Напрямую через ручей было не пройти, пришлось обходить промоину. По шоссе в это время двигалась колонна «тридцатьчетверок». Немцы обнаружили колонну и открыли артиллерийский огонь. Мы с Володей уже подбегали к броневику, когда услышали свист снаряда. По звуку было ясно, что взрыв будет где-то совсем рядом. У броневика стоял пожилой солдат, ординарец начальника штаба Перевозчиков. Мы упали на снег и, уже лежа, поползли, стараясь прятать головы за аккумулятор. Как только раздался взрыв и просвистели осколки, мы, словно подброшенные пружиной, вскочили, как пушинку схватили четырехпудовый аккумулятор и поставили его в машину. Почувствовав, что сейчас разорвется следующий снаряд, тут же бросились под броневик. Когда обстрел закончился и мы вылезли из-под машины, то увидели, что Перевозчиков лежит и не поднимается. В это время послышался голос командира взвода Алексея Грязнова: «Ребята, помогите. Я ранен». Побежали к землянке, но там никого не оказалось. Пока искали взводного, броневик поехал в сторону шоссе. Перебравшись через ручей, мы побежали ему наперерез. Броневик притормозил, и мы на ходу вскочили на машину. Она вся была облеплена людьми. Грязнов лежал внутри. Я пристроился на небольшой подножке сбоку двери, уцепившись руками за крыло колеса. Почувствовал, что моего лица касаются чьи-то волосы. Посмотрел, это была голова погибшего Перевозчикова. Автоматчик Турло, сидя на башне, держал ординарца за ноги, а туловище сползло на броню двигателя. Я крикнул. Турло поддернул и отодвинул голову ординарца в сторону. Тут начался новый артналет. Мы прижались к броне, но все обошлось. Въехали в Стремутку. Слезли с броневика и направились к дому. И тут мне стало худо. Я снял шинель. Ребята осмотрели, но ничего не обнаружили. Меня подвели к дому, посадили на завалинку. Через несколько минут головокружение прекратилось. Наверное, сказалось пережитое волнение. Алексею Грязнову осколок попал в пятку. Его отправили в госпиталь на лечение, и оттуда он демобилизовался.