– Ты где летаешь, птичка моя? – Патрик, милый, обними меня, я что-то так замёрзла. Он прижал к себе замёрзшую девушку, которая дрожала как осиновый листок, и не хотел отпускать. «Какая всё-таки странная штука жизнь: утром я ещё даже не подозревал о том, кто такая эта Лилия, а сейчас не представляю жизни без неё. Я мог сто раз умереть во Вьетнаме и так и не встретить её. Будучи там, я думал только о матери и о том, как не умереть и не оставить её одну на этой земле. А теперь мне есть ради кого жить, есть ради кого вставать утром и кому дарить свою любовь». Глава 5. Патрик Джонс 1968 год, Вьетнам Когда срок службы Патрика Джонса подходил к концу и он уже собирался домой, серия мощных взрывов накрыла лагерь, в котором находились сотни американских военнослужащих, в том числе он. Это была месть вьетнамцев за агрессивную атаку американцев в марте 1968 года. Тогда рота лейтенанта У. Келли перебила почти всех жителей вьетнамской деревеньки Сонгми, включая женщин и детей. Это массовое убийство вызвало взрыв возмущения в США. После этого всё больше американцев стали считать, что их армия действует ничем не лучше фашистов. С разорванным брюхом, контузией и переломами ног, почти мёртвого Джонса привезли в госпиталь, который располагался на американской военной базе. Он открывал глаза и видел мелькавших людей в белых халатах, которые проходили мимо. Иногда они останавливались около него. События из прошлого и настоящего смешались… Крик командира: «Стой!.. Джонс… назад…» Жуткий грохот… падающие деревья, как листья осенью… ясное небо… врачи в масках… что-то говорят… что-то делают. Он не чувствовал ничего: ни боли, ни страха, ни жизни. Будучи под морфием, Джонс постоянно где-то витал. В снах, фантазиях, мечтах. Это было детство, родной Техас, отец, читающий ему книжки. Потом школа, отца уже не было. Мать, постоянно пропадающая в больнице, а по ночам – она же, плачущая от одиночества и горя. После того ужасного взрыва Патрик пролежал в госпитале шесть месяцев. Ему хотелось вернуться в джунгли – на настоящую войну, к ребятам, которые остались там сражаться против азиатов. В пекло того ада, которое создали не молодые солдаты, вынужденные находиться на этой войне и умирать, а политики, мирно сидевшие в своих кабинетах. Вернуться Джонсу не разрешили, это было опасно, да и бессмысленно. Война подходила к концу, Америка проигрывала, уступая Вьетнаму победу. Патрик покинул военный госпиталь и полетел домой в Техас, к матери. Последний раз он виделся с ней во Вьетнаме, будучи контуженным и находясь в полевом госпитале. Когда мать приезжала к нему. Тогда Джонса постоянно рвало от болей и судорог, он почти не приходил в сознание благодаря морфию. При непрерывной бомбёжке лагерю постоянно приходилось менять место дислокации, и лекарства либо терялись, либо второпях забывались. Поэтому солдатам давали то, что было, и лечили подручными средствами. Весь военный госпиталь сидел на морфии. Врачи, санитары, больные, солдаты наведывались туда за очередной дозой. Кому-то он помогал переносить тяжесть войны за счёт пребывания в вечном кайфе. Они говорили, что это приводило их в должную форму – так мир виделся более чётко, более ярко. Каждый день для солдата мог стать последним, поэтому он хотел прожить его радостно. Также в джунглях, далеко от госпиталей, легко можно было достать травку. После очередного боя американцы собирались в лагерях, курили травку, рассказывали военные байки и делились своими воспоминаниями из мирного прошлого. – А ты знаешь, что азиаты так хорошо научились убивать людей благодаря нам, американцам? Это мы показали, как нужно правильно расправляться с врагами. – Да ладно! Серьёзно, что ли? – Зуб даю, я слышал это от командиров. А ещё они мне дали один совет, рецепт выживания, так сказать. – Какой? – Убивай всё, что движется, иначе будешь убит сам. Из полевого госпиталя на военную базу Патрик летел на вертолёте. Пребывание на борту было для военных своеобразным отпуском, поскольку предоставляло им несколько минут отдыха «без войны». А затем с военной базы на самолёте Джонс полетел в Техас к матери. Так для него закончилась война с азиатами. Он выжил для того, чтобы жить дальше и попытаться создать свой мир – мир без боли и страданий. А для этого нужно было просто начать жить. Но это было совсем не просто. Жить, как остальные люди, чувствовать себя нормальным человеком, который не знал ужасов войны, не видел, как умирают солдаты на руках. Но что сделать с теми воспоминаниями, которые у него уже были? Ведь все это он видел! Видел молодых ребят, которые в предсмертной агонии зовут мать – единственную женщину, которая любит беззаветно и бескорыстно, а на их окровавленных губах застывает одно-единственное слово, обращённое к матери, и это слово: «Прости». Это слово Патрик хотел сказать матери, глядя в глаза. В госпитале, когда она к нему приезжала, сделать это не удалось, и он сожалел об упущенном времени. Ведь она к нему прилетела через тысячи миль, хотя безумно боялась самолётов и никогда не залезла бы в эту летающую машину, если бы не крайние и очень серьёзные обстоятельства. На кону стояла жизнь единственного сына, которого она могла никогда больше не увидеть живым, поэтому не попрощаться она просто не могла. Патрис бы никогда не простила себя за свою трусость. Поэтому, когда сообщили, что её сын в тяжёлом состоянии лежит в госпитале во Вьетнаме, она не раздумывала ни минуты. Зная его мать, можно подумать, что она готова была сама повести самолёт, оставив лётчиков на земле. Может, она так и сделала, кто теперь знает. Возможно, когда летела в госпиталь, то не сидела на месте ни секунды. Скорее всего, стояла в кабине пилотов весь полёт и подгоняла их, чтобы быстрее летели, а не тащились, как старые развалюхи. Про свою боязнь летать она наверняка тут же забыла, как будто и не было совсем этого страха. Всё-таки материнская любовь – самая сильная вещь на свете, она способна на чудеса и подвиги. Наверное, именно благодаря присутствию матери рядом Патрик поверил в то, что сможет выкарабкаться. Бывало, конечно, что сил и желания жить просто не было. Случались моменты, когда он приходил в себя и ощущал такие физические страдания, что мышцы скрипели от боли и отказывались умолкать. Если бы не морфий, который спасал в промежутках между агониями, он бы разорвал на себе кожу, чтобы добраться до этих самых мышц, лишь бы только заткнуть их. И как раз в те самые промежутки сознания Патрика, когда боль медленно отступала, словно волны во время отлива, он видел мать, которая держала его за руку. Так она как будто старалась забрать его боль себе. За это он благодарил её, сжимая женскую руку. Заглядывал в глаза, видел её слёзы, хоть мать и старалась держаться. Но когда она видела боль сына, слёзы с новой силой начинали течь из опухших глаз. Хоть он и пытался прятать боль, чтобы не причинять ей душевные страдания, она всё равно отражалась на лице. Это было невыносимо! Он хотел, чтобы мать уехала и не видела этих мучений, но в тоже время так нуждался в ней, в её силе и выносливости, что не отпускал. Как бы он хотел быть таким же сильным и ничего не бояться! В те самые минуты рядом с матерью он понял, что хочет жить. Хочет вернуться домой. Найти хорошую девушку. Завести семью и отблагодарить маму за то, что она сделала. Спустя неделю, когда ему стало лучше и он уже мог сидеть на кушетке, мама сообщила, что уезжает, что не может больше находиться здесь по многим причинам. Её вызывали на работу, так как она уже почти два месяца находилась здесь. Патрик всё понимал, но когда она уезжала, слёзы наворачивались на глаза. Он смущённо отворачивался и рукавом рубашки смахивал их. Парень отпускал мать, но душа этого не хотела. За месяцы, проведённые рядом, он почувствовал такую душевную близость с матерью, какую не ощущал, наверное, с тех пор, как стал подростком. Получается, что если бы его почти не убили на войне, мама не приехала бы к нему, и он не ощутил такого состояния родства с ней. Вот это и пугало. Он мог умереть, так и не узнав, насколько мать любит его, на что ради него готова. Патрик понял, что любая мать за своё дитя готова загрызть зубами каждого, кто причинит боль. Вцепиться в горло обидчику и не отпускать, пока жизнь не вытечет вместе с его кровью на землю. Мать подарила ему столько сил, столько выносливости и радости жизни за эти месяцы, что он чувствовал себя переполненным сосудом, в котором плещется радость и любовь. И благодаря этим чувствам он летел домой к ней, чтобы сказать спасибо. – Спасибо, мама! Я люблю тебя и прости меня за то, что я причинил столько страданий, – с трудом прошептал Патрик, так как в горле, как назло, проснулся комок от нахлынувших чувств. Мама стояла у двери дома и плакала, видя сына живого и здорового. – Сынок, родной мой! Как хорошо, что ты приехал, я так скучала по тебе, милый мой. Проходи в дом, не стой на пороге. Рассказывай, как долетел, а можешь просто ничего не рассказывать, я и так всё вижу в твоих глазах. У тебя всё хорошо, а это самое главное. Знать, что у ребёнка всё замечательно – матери большего и не надо. Они сели на старенький диван, и женщина взяла сына за руки. – Мама, я хотел тебе сказать, что через две недели я уезжаю к тёте Жанин и кузине Тине, они позвала меня к себе. – Тина, хм… странно, зачем это они тебя позвали? – Там, где она живёт, есть работа, и меня уже ждут. – Что же ты работу здесь не найдёшь? В нашем городе работники тоже нужны. – Там хорошие деньги предлагают, надо подзаработать немного, а потом я вернусь к тебе обязательно. – Послушай меня, сынок, деньги до добра не доводят. Деньги – это зло, запомни это! – Ой, мам, что ты понимаешь! Там нормальные деньги готовы платить, здесь я и за полгода столько не заработаю! – с вызовом воскликнул сын. – Ну как знаешь, как знаешь. Я вот что подумала, пока ты здесь, пообещай, что сделаешь кое-что для меня – выполнишь маленькую просьбу. Я не думаю, что для тебя это будет тяжело. Хорошо? Обещай, что выполнишь! – произнесла миссис Джонс. – Конечно, всё, что угодно, для моей любимой мамочки, – Патрик обнял её и поцеловал морщинистые, но такие родные руки. – Я тут на днях закончила читать книгу одну, она оказалась такая интересная и поучительная. Я, конечно, понимаю, что ты не очень любишь читать. Жаль, что я не привила тебе любовь к чтению, но эту книгу ты просто обязан прочитать. – Да когда мне читать, у меня и времени-то нет, я уезжаю скоро, – произнёс нехотя Патрик, пытаясь отговорить себя и маму от этого непривлекательного занятия. Но вспомнив только что данное обещание, снизил обороты, понимая, что это не такая уж большая просьба, и мысленно согласился. – Что за книга, мам? – мягко спросил сын. – Сейчас принесу, подожди минутку, – Патрисия Джонс медленно встала и пошла к себе в комнату. Спустя некоторое время, возвращаясь уже с книгой, она шла и улыбалась любимому сыну. Проходя мимо шкафа, она немного качнулась, и издание вылетело из рук. – Что с тобой, мама? – Патрик резко вскочил и бросился к матери. Патрисия стояла у шкафа бледная и тяжело дышала. – Мама, что с тобой, ответь же мне! Тебе плохо, сердце? Женщина кивнула, не в силах выдавить из себя ни слова. – Лекарства, у тебя есть лекарства для сердца? – кричал Патрик, начиная паниковать. У него тряслись руки, он не знал, что делать и что говорить в таких случаях. – На тумбочке… в моей комнате… пузырёк, – еле выдавила из себя мать. Патрик пулей бросился в комнату матери. Коридор, дверь, тумбочка. Он увидел пузырёк, схватил его, но когда хотел уже бежать обратно, не рассчитал габариты комнаты, поскользнулся и упал на пол. – Чёрт раздери этот пол! – парень резко поднялся, потёр ушибленное колено и быстро похромал к матери. – Мама, держи лекарство, – он протянул пузырёк и поскакал на одной ноге в кухню за стаканом воды. Только бы снова не упасть, прыгая на одной ноге! – Так, где стаканы? Ага, вот они. Вода, давай быстрее лейся! Торопливо хромая обратно в гостиную, он нашёл мать, сидящую на диване и уже слегка порозовевшую. Она облокотилась на спинку и, кажется, дремала. – Вода… не нужна? – Патрик сел на пол перед матерью и положил голову ей на колени. Он гладил её руки и шептал ласковые слова. – Мамочка, что с тобой? Что с твоим сердцем? Как давно ты болеешь? Почему ничего мне не сказала? Боже, только бы с тобой ничего не случилось, я не переживу этого! – глаза жутко начало резать от нахлынувшей боли и отчаяния. Сосуд, который был наполнен до краёв чувствами радости и любви, резко опустел и стал незначительным. Слёзы потекли неожиданно, обжигая кожу и оставляя бороздки от солёной, никому не нужной жидкости. Он опустил глаза и увидел лежащую у шкафа книгу, она была открыта на середине и как будто ждала, что её возьмут и положат на отведённое место. – Это всё из-за тебя, проклятая книга! Мама чуть не умерла, когда ходила за тобой! Марк резко встал, подошёл к книге, схватил её и уже хотел разорвать пополам – столько злости в нём было, но тут увидел подчёркнутый карандашом отрывок: «…Рядом с уродством соседствует красота, рядом с жестокостью – гуманность. Но только справедливость и доброта делают человека человеком…» – Как это правильно сказано! Что это за книга такая и кто автор? – Патрик закрыл издание и увидел на обложке название и автора. – Ну надо же, никогда бы не подумал, что этот писатель сочинял книги не только для детей, но и для взрослых. Надо будет прочесть до конца, пока я здесь, не зря же мама принесла её. В этот момент Патрисия Джонс проснулась и посмотрела карими глазами на сына. – Сынок, что произошло?.. Я, кажется, задремала… мне снился твоей отец. – Я почти не помню его, он умер так давно. Точнее, его убили так давно… – Да, давно, но ты должен знать, что он был очень хорошим человеком и всегда поступал по справедливости. Мысль из книги о доброте и справедливости промелькнула в голове Патрика: «Наверное, поэтому она и выделила её карандашом, чтобы не забыть». – Мама, как ты себя чувствуешь? Давай я вызову врача. – Нет, не надо, всё уже хорошо. Что-то последнее время сердечко меня беспокоит, может, к погоде. Лето заканчивается, скоро наступит осень, а с ней придут дожди, туманы и холод. – Тебе надо сходить к врачу и обязательно обследоваться, с сердцем шутки плохи. – Да я сама врач, точнее, была врачом, – тихо вздохнула Патрисия, вспоминая о любимой работе.