Однако отдыхали и веселились далеко не все. Выставленная на крейсере верхняя вахта тщательно наблюдала за водной акваторией вблизи корабля, двумя палубами ниже, у работающей станции бдил специалист-акустик, а вернувшийся из-под воды после очередного обследования корпуса корабля боевой пловец, освобождался в трюме от своего снаряжения. В это же самое время, в прилегающей к порту бухте Стоук, за борт стоящего у берега неприметного буксира, осторожно спустился облаченный в черный комбинезон аквалангист. Это был уже известный нам Крэбб. Погрузившись на глубину, он освободил прикрепленной к якорной цепи судна буксировщик, с вмонтированными в его переднюю часть кинокамерой и фонарем, включил кнопку хода и двинулся в сторону порта. Настроение у коммодора было приподнятое. С час назад он уже обследовал подводную часть крейсера и, отсняв все необходимое, доставил водонепроницаемую кассету своим коллегам на буксир. Теперь предстояла вторая часть операции — минирование корабля. Задача облегчалась тем, что все необходимое для этого, уложенное в специальный контейнер, за сутки до захода советских кораблей в порт, было доставлено в место определенной крейсеру стоянки и затоплено на дне. Дело оставалось за малым — извлечь мины и установить их в самом взрывоопасном месте корабля, а именно в районе артиллерийских погребов. В успехе дела Крэбб не сомневался, ибо за свою долгую службу, успешно проделывал это десятки раз. На руку было и то, что исключалась возможность его встречи с русскими водолазами. По существующему морскому праву, спуск водолазов с судов, при заходах их в порты иностранных государств запрещался. Освещая непроницаемый подводный мрак призрачным светом фонаря, буксировщик, с влекомым за ним Крэббом, бесшумно подошел к заданному месту, обозначенному лежащим на грунте старым якорем. Переложив руль на погружение, и опустившись на дно, диверсант на несколько минут замер, ожидая пока уляжется облако ила, после чего извлек из-под якоря контейнер с минами и, закрепив его за рым[92] буксировщика, стал транспортировать к днищу крейсера. И в это время произошла досадная оплошность — неверно рассчитав расстояние в мутной воде, Крэбб ткнулся носовой частью аппарата в его корпус. Удар был почти неощутим, но коммодор[93], чертыхнувшись про себя, застопорил ход и снова застыл в ожидании… Как только в наушниках раздался едва слышный щелчок, а на экране локатора на долю секунды всплеснула пульсирующая точка, сидящий за пультом акустик нажал тумблер внутренней связи. — Центральный! Отмечен контакт с корпусом судна в районе кормы! — скороговоркой выпалил он. Спустя пару минут, в тесную рубку втиснулись два запыхавшихся офицера. — Одиночный? — спросил первый, надевая вторую пару наушников. — Точно так, — кивнул головой мичман, осторожно вращая рукоятку репитера[94]. — В подводной части, ближе к винтам. — Что будем делать? — спросил первый из офицеров, внимательно следя за экраном. — Действовать по инструкции, — сжал губы рослый капитан 2 ранга и, выщелкнув их держателя массивную трубку корабельного телефона, приложил ее к уху. — Старший лейтенант Ветров слушает, — глухо донеслось из трубки. — Это начальник особого отдела Худяков, — буркнул капитан 2 ранга. — Немедленно приготовьтесь к выходу, сейчас будем у вас. Когда начальник разведки флота и особист появились в кормовой выгородке, облаченный в гидрокостюм Ветров застегивал крепления акваланга, а два его подчиненных возились у шлюзовой камеры. — Несколько минут назад акустик зафиксировал подводный контакт с кораблем в районе винтов — сказал начальник разведки, обращаясь к старшему лейтенанту. — Тебе следует выйти наружу и тщательно осмотреть корпус. — А если это «гость»? — плюнув на стекло маски и протирая его куском фланели, — взглянул на начальника Ветров. — В этом случае действуйте по обстановке, — жестко произнес Худяков. — Но учтите, ни при каких обстоятельствах он не должен всплыть наверх. — Слушаюсь, — ответил офицер, после чего, натянув маску и проверив ход водолазного ножа в ножнах, пошлепал к шлюзовому устройству. Через минуту за ним беззвучно закрылся верхний люк и в камере послышался звук заполнявшей ее воды. — Вышел, — доложил через некоторое время один из боевых пловцов, оторвав взгляд от дрогнувшей стрелки манометра. — Ну и славненько, — с облегчением вздохнул начальник разведки, взглянув на часы и сев на металлическую скамью, с лежащими на ней аквалангами. — Присаживайся, Василий Ефимович, в ногах правды нету, — кивнул он стоящему рядом особисту. Тот сел, достал из тужурки коробку «Казбека», и офицеры закурили. — Может, следовало послать двоих? — затягиваясь папиросой, спросил Худяков. — Достаточно Ветрова, он самый опытный, да и тревога, скорее всего, ложная. — Может и так, — согласился контрразведчик… Выйдя наружу и придерживаясь за открытую крышку нижнего люка, Ветров на несколько секунд замер и осмотрелся. В почти непроглядном мраке, далеко впереди, в носовой части корабля едва различимо брезжило пятно света. Сделав несколько глубоких вдохов, старший лейтенант отпустил люк и, работая ластами, заскользил вдоль киля в ту сторону. На полпути, заметив, под днищем едва различимую, с неясными контурами тень, он скользнул рукой вдоль бедра, достал нож и ускорил движение. Присутствие постороннего, увлекшийся работой Крэбб почувствовал слишком поздно. Рядом что-то мелькнуло и нестерпимой болью пронзило все тело. А в легкие, вместо живительного кислорода, хлынула смешанная с кровью, морская вода. Отпрянув от агонизирующего диверсанта в темноту, Ветров осмотрелся и приготовился к ответной атаке. Однако в мертвенном свете зависшего в воде буксировщика больше никого не было. И только в глубине, окутанное темным облаком, безвольно раскинув руки, исчезало тело убитого им аквалангиста. Выждав еще несколько минут и заметив на одном из боковых килей корабля какой-то посторонний предмет, старший лейтенант скользнул к нему. Это была морская магнитная мина, с вставленным в нее взрывателем-вертушкой. Он осторожно снял ее и, вернувшись к буксировщику, обнаружил там контейнер еще с двумя. Опасные находки следовало немедленно удалить подальше от крейсера и, сунув мину в контейнер, Ветров принял решение доставить все к стенке причала. С помощью подводного скутера, это было проделано незамедлительно, и вскоре контейнер покоился на дне у одной из бетонных опор. Оставалось последнее — представить начальству доказательства уничтожения диверсанта. Для этого, используя буксировщик, старший лейтенант опустился на дно и внимательно осмотрел тело аквалангиста. Удар ножа пришелся на дыхательный мешок и горло противника. Увидев на его руке фосфорицирующие в темноте водолазные часы-компас, Ветров снял их и захватил с собой. После этого, запустив буксировщик, он направился к корме, внимательно осматривая по пути, днище корабля. Когда подчиненные Ветрова извлекли его из шлюзовой камеры и помогли снять акваланг, старший лейтенант коротко доложил старшим офицерам о происшествии и протянул им снятые с руки диверсанта часы. — М-да, Иван Васильевич, дела, — взглянул на начальника разведки Худяков. — Он же курва, мог всех нас поднять на воздух. — Или пустить ко дну, — в тон ему ответил капитан 1 ранга. — Так ты говоришь, Алексей, взрыватели мин были с вертушками? — Ну да, — прохрипел Ветров, с помощью моряков освобождаясь от гидрокостюма. — Хитро придумали, сволочи — хмыкнул разведчик. — Эти вертушка привела бы мины в действие, где-нибудь в Северном море, а там глубины до семисот метров. И, как говорят, концы в воду. Ну, ладно, — потрепал он по плечу Ветрова. — Ты герой, давай, пока отдыхай, а мы на доклад. Порадуем командующего. Когда высокие гости разъехались, о «ЧП»[95] доложили Хрущеву. Импульсивный генсек пришел в ярость и в свойственной ему манере высказал все, что думал об англичанах. Потом успокоился и приказал доставить к нему Ветрова. — Здравия желаю! — деревянно приветствовал тот высокое начальство, переступив комингс офицерского салона. — Старший лейтенант Ветров, по вашему приказанию прибыл. Молодец, капитан-лейтенант! — подойдя к нему и пожав руку, сказал Хрущев. — Поздравляю тебя с орденом «Красной Звезды». — Служу Советскому Союзу! — четко ответил Ветров. А потом подумал и добавил, — только вы ошиблись, Никита Сергеевич, я старший лейтенант. — Ошибаюсь я редко, — улыбнулся генсек. — По чину не положено. Арсений Григорьевич, — обернулся он к стоящему сзади адмиралу, — немедленно подготовь документы на орден и звание. Еще через несколько дней, благополучно завершив визит, советская правительственная делегация вернулась на родину. Эпилог Погожим летним вечером 1960 года, когда на праздничные карнавалы в Аргентину съезжаются сотни тысяч туристов, в роскошных апартаментах одного из фешенебельных отелей Мар-дель-Плата, с удобством коротали время три респектабельных господина. Это были собравшиеся на очередную встречу, Борман, Мюллер и Глюкенау. Время наложило на них свой отпечаток, но выглядела вся тройка достаточно бодро. Изменив внешность и обзаведясь аргентинским паспортом, Борман на деньги партии приобрел виллу в живописных предгорьях Анд, где, живя затворником, писал историю Третьего рейха. Получив свою долю, Мюллер обосновался в соседнем Уругвае и не без помощи старых соратников, через некоторое время связался с западногерманской разведкой Бундес Нахрихтен Динст[96], где в качестве руководителя подвизался его давний знакомый Рейнхард Гелен[97]. Ну а Глюкенау, нажив капиталы на торговле бокситами, обратил их в акции и путешествовал на собственной яхте по экзотическим островам Карибского моря. Расположившись на увитой зеленью, прохладной террасе с видом на море, вся тройка неспешно потягивала рубиново отсвечивающее в хрустальных бокалах тинто и обменивалась мнениями о происходящих в мире событиях. — Да, господа, — многозначительно сказа Борман. — Как я и предполагал, Советы на грани войны с Америкой, и они обязательно вцепятся друг другу в глотку. — Сомневаюсь в этом, — не согласился Глюкенау, — американцы слишком осторожны и вряд ли пойдут на дальнейшее обострение отношений с русскими. — А вот здесь, Людвиг вы не правы, — как всегда невозмутимо произнес Мюллер и, переглянувшись с Борманом, вышел в соседнюю комнату. Через минуту он вернулся с тонкой папкой в руках и снова уселся в мягкое кресло. — Здесь довольно интересный документ, Людвиг, — открыл папку Мюллер. — Я не так давно получил его от бывших коллег из ведомства Гелена. Цитирую. «Окончится война, все как-то утрясется, устроится. И мы бросим все, что имеем, — все золото, всю материальную мощь на оболванивание и одурачивание людей! Человеческий мозг, сознание людей способны к изменению. Посеяв там хаос, мы незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим их в эти фальшивые ценности верить. Как? Мы найдем своих единомышленников, своих союзников, в самой России. Эпизод за эпизодом будет разыгрываться грандиозная по своему масштабу трагедия гибели самого непокорного на земле народа, необратимого окончательного угасания его самосознания. Из литературы и искусства, например мы, постепенно вытравим их социальную сущность, отучим художников, отобьем у них охоту заниматься изображением, исследованием тех процессов, которые происходят в глубинах народных масс. Литература, театры, кино — все будет изображать и прославлять самые низменные человеческие чувства. Мы будем всячески поддерживать так называемых художников, которые станут насаждать и вдалбливать в человеческое сознание культ секса, насилия, садизма, предательства — словом, всякой безнравственности. В управлении государством мы создадим хаос и неразбериху. Мы будем незаметно, но активно и постоянно способствовать самодурству чиновников, взяточников, беспринципности. Бюрократизм и волокита будут возводиться в добродетель. Честность и порядочность будут осмеиваться и станут никому не нужны, превратятся в пережиток прошлого. Хамство и наглость, ложь и обман, пьянство и наркомания, животный страх друг перед другом и беззастенчивость, предательство, национализм и вражду народов, прежде всего вражду и ненависть к русскому народу — все это мы будем ловко и незаметно культивировать, все это расцветет махровым цветом. И лишь немногие, очень немногие будут догадываться или даже понимать, что происходит. Но таких людей мы поставим в беспомощное положение, превратим в посмешище, найдем способ их оболгать и объявить отбросами общества. Будем вырывать духовные корни, опошлять и уничтожать основы народной нравственности. Мы будем расшатывать таким образом, поколение за поколением. Будем браться за людей с детских, юношеских лет, главную ставку всегда будем делать на молодежь, станем разлагать, развращать, растлевать ее. Мы сделаем из них циников, пошляков, космополитов. Вот так мы это сделаем». — Итак, Людвиг, что вы об этом думаете? — закрыл папку Мюллер. — Даже не знаю, господа, — помолчав, ответил Глюкенау. — Очень смахивает на некую идеологическую программу, в стиле Геббельса. — Вы не ошибись, — вкрадчиво произнес Мюллер. — Это послевоенное выступление начальника Центрального разведывательного управления США Алена Даллеса на закрытом совещании в Конгрессе, которое в настоящее время является стратегической программойпо уничтожению большевизма. И ее, замечу, активно, поддерживают все страны НАТО. — Что ж, приятно слышать, — одобрительно хмыкнул Глюкенау. — Может им удастся завершить то, что мы начали. — Это бесспорно, Людвиг! — патетически воскликнул Борман, отставив бокал и вставая с кресла. — При таком раскладе сил, крах большевизма неизбежен. И мы должны внести свою посильную лепту в это святое дело!