— Ну да? А вас разве не закрыли? — Вообще-то закрыли. Но отдел телохранителей оформлен как самостоятельное предприятие. Поэтому сия чаша нас миновала. «Спрашивать: «Кто вас нанял?» глупо. Если их посадили со мной в одно купе и Даша передавала поручение от Фашиста, то не стоит выглядеть дауном, — справедливо рассудил детектив. — Впрочем, мои ангелы-хранители вряд ли знают, кто я такой, и цель моей командировки в город у моря им тоже неизвестна. Все-таки приятно, что меня берегут как зеницу ока, заботятся... жаль, что эту Никиту не поселили со мной в один номер. Впрочем, это можно и исправить». Молодые люди доели горячее и перешли к десерту. Попробовав крепкий, горячий и сладкий кофе, Кольцов неожиданно сказал, наблюдая, как Дарья поедает пирожное: — Все-таки вы меня недостаточно надежно охраняете. — То есть? — Ну, а если ко мне в номер заберется какой-нибудь ниндзя? Знаешь, какие они пронырливые — маленькие желтые люди в черных одеждах. — Так что ты предлагаешь? — Девушка уже сообразила, к чему он клонит, и подыгрывала в нужном направлении. — Может, один из бодигардов согласится составит, мне компанию в гостиничном номере? — Да? — Она сделала удивленное лицо, хотя в глазах метались веселые бесы. — Надо спросить Иннокентия Ивановича, он у нас старший, кого он сможет выделить для такой ответственной миссии. — Для чего тревожить старика Кешу? Пусть со своей дамой прикрывает тылы, — предложил Глеб. — Да, видно, придется взять эту тяжкую роль на себя, — потупив глазки, скромно произнесла Даша. И уже через секунду шепнула, как бы по секрету: Между прочим, Иннокентий с Ольгой молодожены, три года были любовниками, а вот недавно наплевали на своих взрослых детей и оформили брак. Вот так. — Да что ты говоришь? Через полчаса они оказались в номере частного детектива. Еще через пять минут его полуторная кровать жалобно застонала под тяжестью двух весьма подвижных тел. Начали они свою сексуальную гимнастику, или борьбу, кому как нравится, с классической прелюдии. По мере увеличения интенсивности движений менялись и позы, и стойки. За время кувыркания Глебу удалось продемонстрировать Даше парочку своих коронных номеров, но и она не осталась в долгу, показав такое, чего он себе даже представить не мог. К полуночи детектива сморил сон, и он, расслабившись, закувыркался в бездонную пропасть ночных сновидений. Проснулся, когда на дворе сияло яркое солнечное утро. Рядом, обняв его, лежала благоухающая французскими духами грудастая, длинноногая и фигуристая блондинка. Отстранив Дарьину руку, Глеб выбрался из постели Девушка откинулась на спину, предоставив взору мужчины свою природную красоту. Стоило его взгляду зацепиться за большую, мраморного цвета, грудь, и отойти от кровати он уже не смог. Склонившись над девушкой, Кольцов поцеловал ее тонкую лебединую шею, потом плечо, основание груди. Затем языком обвел торчащий сосок и увидел, как по телу девушки пробежала волна возбуждения. Неожиданно его взгляд наткнулся на большую родинку, темное пятно в виде кленового листа приклеилось как раз посередине двух шарообразных грудей. Сдерживать себя было уже выше его сил, раздвинув Дарье ноги, он резко вошел в нее. Она застонала, выгнув спину, в следующее мгновение перед его глазами промелькнули потолок, стены, пол, и сыщик оказался лежащим на спине, прижатый горячим телом. Забыл, черт возьми, что она дзюдоистка. На улице Гастелло за последнее время ничего не изменилось. Баня была по-прежнему закрыта, свежие цветы все так же стояли в большой хрустальной вазе. Местная братва таким образом демонстрировала свою глубокую скорбь по безвременно ушедшему пахану. Кольцов, конечно, был далек от подобной лирики, хотя сюда его привело именно расследование по делу об убийстве гражданина Пяткова,- он же новоморский смотрящий Бармалей. По данным местного УВД, бессовестно им скачанным с милицейской внутренней сети, по этому делу был всего один свидетель. Некто Мылов Николай Федорович, сорок пятого года рождения, местный дворник и сантехник в одном лице. Повсеместно характеризующийся как человек пьющий и скандальный. «Что скандальный, это плохо, — мысленно решил Глеб. — А вот что пьет, это хорошо. Не надо ломать голову над поиском психологического ключа к его душе. Впрочем, может, он потому и скандалит, что душу его не хотят понять». Как бы то ни было, прежде чем идти в гости, Кольцов затарился двумя бутылками «Московской» водки, палкой недорогой колбасы, банкой шпрот и батоном хлеба. Войдя в нужный подъезд, он поднялся на второй паж и позвонил в дверь, некогда обитую черным дерматином. Звонить пришлось долго, наконец, за дверью щелкнул замок, и в проеме появилась небритая физиономия с красными, как у компьютерщика, воспаленными глазами. — Мылов Николай Федорович? — спросил Глеб. — Ты сам-то кто, из ментов или бандитов? — вопросом на вопрос ответил хозяин квартиры. — Ни из тех, ни из других, но по тому же делу. Помощник режиссера Глеб Кольцов, — отрекомендовался сыщик, ткнув в дверной проем раскрытое мосфильмовское удостоверение. — Будем снимать фильм об убийстве на Гастелло. Вот хотелось бы задать вам парочку вопросов. Мылов несколько секунд изучал гостя, задумчиво выпятив нижнюю губу. — Водка есть? — наконец спросил он. — А как же. — Кольцов продемонстрировал кейс, в котором мелодично зазвенели бутылки. — Что же ты в дверях стоишь? — проявил несказанное гостеприимство хозяин, распахивая перед Глебом дверь. Сейчас он предстал перед его взором во всей красе: майка, застиранная до непонятного цвета, ситцевые черные трусы до колен и тапочки, сооруженные умельцем из видавших виды сандалет. Квартира была под стать хозяину: старые, местами ободранные обои, допотопная мебель. Шаркая по давно не мытому полу тапочками-сандалетами, хозяин квартиры провел гостя на кухню, из окна которой открывался великолепный вид на место преступления. — Доставай, — распорядился Мылов, при этом нырнув в кухонный ящик. Пока детектив извлекал из кейса водку и продукты, Николай Федорович нашел то, ради чего ему пришлось почти целиком залезть в шкафчик. Как Прометей огонь, он высоко над головой держал хрустальную рюмку, видимо, «осколок» былой жизни. Себе хозяин взял чашку с выщербленными краями. Увидев колбасу и шпроты, он радостно потер руки: — Ого, да у нас тут целый пир намечается. И тут же к посуде добавился нож, самодельный, с длинным гнутым лезвием. — Банкуй, — распорядился Мылов в отношении водки, а сам принялся кромсать колбасу и хлеб. Открутив пробку, Кольцов наполнил рюмку на две трети, потом поднес бутылку к щербатой чашке и спросил: — Сколько лить-то? — Ты че, краев не видишь? — удивился Мылов, фигурно выпиливая крышку консервной банки. Пришлось лить до краев. Едва Глеб поставил бутылку на стол, как чашку схватила дрожащая рука алкоголика. — Будем, — коротко объявил он и тут же вылил себе в рот содержимое. Гость последовал его примеру, в душе похвалив себя, что не экономил на водке. После того как они выпили, сели за стол закусывать. — Ну, так что вы видели в момент убийства, Николай Федорович? — спросил сыщик, набивая рот хлебом и колбасой, так легче было сойти за своего. — Да подожди ты со своим убийством, — отмахнулся от него Мылов. — Ты и вправду кино снимаешь? — Нет, я только помощник режиссера. Вот режиссер снимает, а я нет. — Ну хорошо, — согласился хозяин, от выпитого он пришел в хорошее расположение духа. — А кому ты помогал снимать? — Никите Михалкову «Сибирский цирюльник», — сказал Глеб первое, что пришло на ум. — Сирюльник? — переспросил Мылов, глазами показывая на бутылку. — Нет, что-то не припомню такого кино. А про что оно? Разливая водку по емкостям, детектив пояснил: — О царе, юнкерах, приезжей американке и любви в целом. — Слава богу, на премьерном показе ему довелось побывать. — Царь, юнкера, любовь. Тьфу ты, диковина какая, — сплюнул Мылов, хватаясь за чашку и тут же вливая водку в рот. Не закусывая, он продолжил кинообразование гостя: — Вот я помню, в наше время кино было «Веска на Заречной улице», «Девчата», или, как там его, «Москва слезам не верит». И про любовь, и каждая картина страничка нашей истории. Дешево и сердито, а ты говоришь — генералы, цари, американцы с юнкерами... — Замечательно, что вы, Николай Федорович, такой знаток отечественного кинематографа, — заговорил Кольцов, подавляя в себе желание заехать по зубам этой помеси дворника с сантехником. Но нельзя, можно все испортить. — Так что там об убийстве? — Да че там такого особенного? Один бандит пришил другого, — с трудом ворочая языком, произнес Мылов. Алкоголь быстро впитался в кровь, детективу необходимо было спешить. — Ну, а подробнее? Как было дело? — Как? — Несколько секунд Мылов помолчал, потом заговорил: — Убитый этот был неплохим мужиком, порядок держал железный, будь здоров. В других местах ворье, бандиты бесятся, хулиганят. А у нас ни-ни, тишина и порядок, даже сейчас, после его смерти. Давай наливай, помянем. — Нет, вы сперва расскажите об убийстве, — на этот раз встал на дыбы гость. К его удивлению, на дворника-сантехника это подействовало. — Проснулся я среди ночи от сушняка, самогонка у Петровича, моего напарника, некачественная. Ну, поднялся, вышел на кухню, попил водички. Думаю, дай закурю «Беломора», все равно уже проснулся. Только сунул папиросу в зубы, а тут дверь из бани открывается, и выходит он. Там же свет кругом горит, светло, как днем. Ну, в общем, прошел он с пяток шагов, и тут как бабахнет, раз, другой, третий. Этот самый Бармалей схватился за грудь и рухнул на землю. А я смотрю туда, откуда стреляли, а в конце переулка пацан бежит, высокий, худой. Штаны, короткая курточка и фуражка. Шмыг из переулка и был таков. — Его что, машина ждала поблизости? — спросил Кольцов, снова разливая водку. — Вот чего не знаю, того не знаю, — опорожнив свою чашку, ответил Мылов. — Шума автомобильного не слышал, может, выстрелы оглушили, а может, и не было машины. Н-да, ничего нового детектив не узнал, все это старик неоднократно рассказывал и операм убойного отдела, и следователям прокуратуры. Наверное, столько же известно и братве Железяки и Дьякона, которые рыщут в поисках убийцы смотрящего. Пить совершенно расхотелось, поставив на стол рюмку с водкой, он поднялся из-за стола. — Спасибо за помощь, Николай Федорович, мне пора. Неожиданно сообразив, что ему остается и водка, и закуска, дворник, пошатываясь, встал и подвел гостя к окну. Приблизив к его лицу свою небритую физиономию, он утробно икнул, обдав Глеба непередаваемым ароматом. Обнял за плечи и неожиданно перешел на шепот: — Вот что, паря, я тебе скажу то, чего никому до сих пор не говорил. Ни ментам, ни бандитам. Не мужик стрелял в Бармалея, баба, вернее, девка. Это точно, поверь мне. — Как девка? — удивился сыщик. — А вот так, когда выстрелы зазвучали, я к окну, а он бежать. Вон тот фонарь, прямо под ним и пробежал. А на ногах у него бабские туфли на высоких острых каблуках. Как они, черта им в душу, называются?