Лоретта положила нож рядом со стопкой конвертов – в основном со счетами, – которые еще не успела вскрыть. Ничего, подождут. А пока надо как-то совладать с бурей переполнявших ее чувств. Утро настанет только через пять часов. Возвращаться в постель у нее не было ни малейшей охоты, да и торчать всю ночь на кухне ей тоже совсем не хотелось. А днем ей понадобятся силы. Лоретта погасила свет и снова направилась к лестнице, так глубоко погруженная в свои мысли, что даже не заметила, как, идя по коридору, прошла мимо чего-то живого, затаившегося в тени и тихо поджидавшего ее. Снаружи отчетливо слышался шелест гнувшихся на ветру колосьев – этот особенный шум сызмальства убаюкивал ее по ночам. Иногда Лоретта с обостренным чувством ностальгии вспоминала то время, когда она жила со своими родителями километрах в тридцати к северу, – время, когда земли Канзаса представлялись ей бескрайней чарующей вселенной, которую, как она думала, ни в жизнь не обойти. По крайней мере, до того самого дня, когда она, восьми– или девятилетняя девчушка, спряталась в поле забавы ради – только для того, чтобы выманить из дома отца и чтобы он пошел ее искать. Рискуя извозиться с ног до головы, она проползла вот так, на четвереньках, не один десяток метров, слыша, как он окликает ее из окна кухни, и давясь от смеха, а потом – от испуганного крика, когда руки и ноги ей облепили навозные жуки и кузнечики. В тот раз она заползла так далеко, что когда встала на ноги, то даже не увидела свой дом – только неоглядную шелестящую даль, простиравшуюся до самого горизонта, над которым нависало багровое небо. Лоретта шла и шла, куда глаза глядят, перепугавшись не на шутку и не зная, куда нужно идти: ведь кругом лежало безбрежное желтое море, – и так до тех пор, пока она вдруг не наткнулась на соломенное пугало с осклабившейся мордой и глазищами из осколков тарелки, сверкавшими на солнце, – один из них или сразу оба она видела из окна своей комнаты, и, когда слишком долго смотрела на них, они как бы давали ей недвусмысленно понять, что уже совсем скоро сцапают ее. Лоретта исступленно завизжала, не в силах остановиться, чем напугала отца, – тот примчался к ней с тряпкой в руке и увидел, как она лежит, распростершись, на земле в своем красивеньком розовом платьице, которое теперь было сплошь изгваздано. Прошли годы, а она даже не знала, что это было – явь или сон. В конце концов, неважно. Завтра же утром она позвонит Эдне и сообщит хорошую новость. У нее уже была целая куча планов насчет того, чем они займутся на пару, а еще она дала себе слово съездить на неделе в город – купить кое-какую обновку и заглянуть в парикмахерскую. Изменить прическу сейчас самое подходящее время… И лишь снова погружаясь в сон, Лоретта вдруг почувствовала страшный запах – густой, терпкий запах гари. Она включила свет и повернулась к Джорджу – тот лежал все так же, на спине, с широко раскрытыми глазами. – Черт, а это еще что за фокусы? – проговорил он, потягиваясь. Лоретта ничего не ответила – из-под двери в спальню просочилась струйка дыма. Первым делом она подумала про свечку, которую зажгла и забыла потушить. Но это было невозможно: ни к чему такому там, внизу, она не прикасалась – точно. Джордж вскочил с постели и кинулся в коридор, впустив в спальню огромные клубы темного дыма. Лоретта, точно громом пораженная, прикрыла нос рукой. По коридору стелилась коричневатая пелена – вскоре она уже колыхалась и вокруг нее, мало-помалу застилая глаза. Лоретта двинулась вдоль стенки, окликая Джорджа, но без толку. Чем дальше она продиралась, тем нестерпимее становился жар. Кашляя, она спустилась вниз – и с ужасом увидела, как яростные, неумолимые языки пламени, охватившие уже весь первый этаж, мечутся наугад, силясь добраться до какого-то живого существа и поглотить его целиком. Это не могло произойти наяву. Только не у нее, не в ее собственном доме. Лоретта спустилась еще на пару ступенек, прикрывая рот верхним краем ночнушки. И только тогда она разглядела Джорджа – он стоял посреди гостиной с огнетушителем в руках, какой-то бесформенный, и пламя лизало его со всех сторон. Лоретта схватилась за перила и выкрикнула его имя, чтобы указать ему, куда бежать. Но было уже поздно, а когда Джордж это понял и, бросив огнетушитель, попятился, растерянный и перепуганный, как мальчонка во власти кошмара, его лицо исказилось в такой гримасе ужаса, которой она еще ни разу не видела у него за все двадцать лет их совместной жизни. Вот уже занялся огнем ковер у него под ногами, а потом, когда огненное кольцо сжалось, пламя принялось лизать нижние края его фланелевых пижамных штанов. Джордж, истошно крича, отбивался от пламени, в то время как оно поглощало его с ошеломительной быстротой, так что он уже был не в силах с ним бороться. Лоретта, тоже закричав от страха, кое-как поднялась по ступенькам обратно – у нее все больше кружилась голова от ползущего вверх по лестнице удушливого смрада. Вернувшись в спальню, она захлопнула дверь, смочила полотенца и принялась расстилать их по полу. Времени у нее было совсем мало: пожар вот-вот перекинется на второй этаж. Лоретта бросилась открывать окно, выглянула во двор – и остолбенела, сперва даже не поверив своим глазам. В душе у нее все оборвалось – не осталось ни решимости, ни надежды, ни желания бороться. Лишившись последних сил, она припала к стене и сползла на пол, а между тем спальня все больше погружалась во тьму: дым проникал внутрь сквозь щели. Но сейчас она думала не о западне, в которой оказалась, не о муже, который сгорел заживо у нее на глазах, и не о том, что та же участь ждет и ее саму. Из головы у нее все никак не шла картина, которую она увидела из окна спальни и которая в мгновение ока, точно кинжал, поразила ее в самое сердце. Дэрил, ее кровинка, стоял возле своей машины с канистрой бензина в руке и как зачарованный любовался чудовищным зрелищем, что разворачивалось перед ним, а в стекляшках его очков отсвечивали языки пламени, обращавшие в пепел дом, где он родился. Дуэйн Над равнинами нависало небо пыльно-серого цвета. Несмотря на накопившуюся усталость и напряжение, Дуэйн Парсонс, не отрывавший глаз от асфальтированного покрытия 70-й дороги, сам не заметил, как пересек границу между Пенсильванией и Огайо. Моросил дождь, мало-помалу застилая лобовое стекло. Дуэйн включил дворники и глянул на Джоша – тот спал на заднем сиденье, закутавшись в одеяло и сжимая в руках большущего плюшевого кролика. Они покинули Нью-Йорк сутки назад. Дуэйн решил одолеть добрую сотню километров, прежде чем подыскать какой-нибудь мотель. Он чувствовал в себе силы ехать и ночью, хотя ему хотелось, чтобы мальчонка спал в настоящей постели. Дуэйн надавил на газ, напевая себе под нос звучавшую по радио песню Gimme Shelter[7], иногда отвлекаясь на громадные рекламные щиты, благо вдоль обочины их было хоть отбавляй. Если бы он ехал бойко, они оказались бы в Чикаго завтра к вечеру. Так бы оно и было, если бы он не повел себя настолько опрометчиво и не пустил свою жизнь под откос. Через сорок километров он остановился на маленькой автозаправке севернее Барнсвилла. Дуэйн прикрыл лицо Джоша верхним краем одеяла, залил бензина на шестьдесят долларов и расплатился наличными в магазинчике тут же, на станции, купил заодно банку кока-колы, две плитки шоколада «Херши». И без лишних проволочек направился к машине. На полпути он столкнулся с девицей в светло-зеленом платьице и замшевой куртке, бросившей на него короткий, но пристальный взгляд. Почувствовав недоброе, он не сводил с нее глаз, пока открывал дверцу машины. Девица шла своей дорогой, потом замедлила шаг, обернулась и снова посмотрела на него, слегка покусывая нижнюю губу. Дуэйн подождал, пока она не зашла в магазин, и забрался в машину. Джош уже проснулся – и сидел на заднем сиденье. Дуэйн протянул ему плитку шоколада, отпил колы и тронулся с места, не желая задерживаться: вдруг та девица его признала? Небо становилось все чернее. По радио передали экстренное сообщение, что большая опасность образования торнадо распространяется на штаты Огайо, Индиана и Кентукки. Дуэйн сосредоточился на дороге, а Джош, с перепачканными шоколадом губами, смотрел и смотрел на мелькавшие за окном ландшафты, все прижимая к груди плюшевую игрушку, которую он, Дуэйн, дал ему, перед тем как они сбегали. Когда-то с ней игрался его младший братишка Деннис. Он случайно откопал ее в одной из коробок на чердаке в доме своей матери в Бруклине, когда как-то раз, пересилив себя, приехал к ней скоротать воскресный вечерок. Дуэйну и думать не хотелось о том, что ей могло прийти в голову. Он позвонил матери сегодня рано утром и предостерег, чтобы она не верила газетным сплетням, а еще заверил, что в свое время все объяснит. Но до каких пор она будет ему доверять? Позвони он ей прямо сейчас – что она скажет? Я так и знала – все здорово, и ты, в общем, ничуть не лучше своего папаши: яблоко от яблони недалеко падает. Под вечер Дуэйн остановился у мотеля в пригороде Колумбуса. Оказавшись в номере, он пошел в душ, а Джош тем временем затеял катать машинку по паласу; потом он включил телевизор и стал переключать каналы, пока не увидел Сибил в новостях: она стояла на лестнице своего дома – черный английский костюм, собранные в идеальный пучок светлые волосы. Глядя в камеру, она заклинала его вернуть ей сына. Дуэйна чуть не вырвало. Времени даром она не теряла – поставила на уши все средства массовой информации, мастерски прикинувшись убитой горем мамашкой. Потом показали его фотографию двухлетней давности, снятую аккурат после того, как его задержали по обвинению в налете на бакалейную лавку на 52-й улице, и он тут же представил себе всех этих людишек, уткнувшихся в телевизоры – в эту черно-белую карточку и ненавидевших его за то, что он похитил у матери сынишку, которому было три с половиной годика. Один из следователей заявил, что ребенок, вероятно, жив и выкуп за него пока еще никто не потребовал. Он же предполагал, что похититель, Дуэйн Парсонс, двадцати трех лет, должно быть, скрывается где-то в городе и выжидает удобного случая, чтобы потребовать денег. Никаких иных мотивов, кроме денег, у ничтожного злоумышленника, похитившего сына у состоятельной жительницы Третьей авеню, очевидно, не было. Бруклинская полиция перевернула его квартиру вверх дном, но никаких указаний на то, где он мог бы скрываться, не нашла. Однако, согласно некоторым уточнениям, никаких материалов педофилического характера ни в самой квартире, ни на жестком диске компьютера ее хозяина обнаружено не было. Дуэйн содрогнулся при мысли о том, что во всем этом усмотрели такой след, и почувствовал, как его мать на миг подумала то же самое, глядя в телевизор. Следом за всем этим журналистка поведала о его безалаберном детстве, стоившем ему тюремного срока. Он с отвращением включил другой канал и наткнулся на документальный фильм о животных, боровшихся за жизненное пространство в каком-то африканском озере, которое постепенно пересыхало и превращалось в топкое болото. В конечном счете там не осталось никого, кроме крокодилов. Он познакомился с Сибил четыре месяца назад. Ей было около сорока, и она работала в адвокатской конторе «Салливан и Кромвель». Как-то вечером, выиграв крупное дело против одной риелторской компании, она наняла его по совету подружки: он уже год предлагал свои услуги состоятельным мужчинам и женщинам. Его хмурый взгляд, красивое мускулистое тело и слава хулигана производили фурор в богатых кварталах Манхэттена. После двадцатиминутной болтовни за бокалом скотча она затащила его к себе в спальню и сорвала с него одежду, как обертку с подарка. С тех пор они встречались не раз. Обычно Сибил вызванивала его вечером и платила ему за всю ночь. Однажды утром, когда Дуэйн варил себе кофе на кухне, он встретился с Джошем – тот стоял в дверях с плюшевой игрушкой в руке. Сперва он удивился, а потом пригласил малыша за стол и приготовил ему горячего шоколада, но тут в кухню вошла Сибил – она сухо велела сынишке возвращаться к себе в комнату, располагавшуюся в другом конце квартиры. В тот же день, избегая объяснений, она повела Дуэйна по магазинам и накупила ему шмоток с обувью на две с лишним тысячи долларов. В зале суда Сибил всегда являла собой образец сдержанности, а дома от этого не оставалось и следа. Через неделю она отшлепала Джоша за то, что он пролил несколько капель апельсинового сока на ее кожаный диван. Когда же он отказывался от еды, или начинал реветь, или не делал того, что было велено, она запирала его на несколько часов в совершенно пустой комнате. По лицу она его никогда не била – только по спине, животу или попке. В ход шли ремень или хлыст. Первое время Дуэйн не смел вмешиваться: он отлично понимал – случись что против ее воли, она тут же его бросит. Сибил любила его, когда он был нем как рыба, одевался с иголочки и по-всякому ублажал ее как непревзойденный любовник. Ни в какие учебно-воспитательные учреждения Джоша не водили. Днем им занималась женщина с легким итальянским акцентом, и ей щедро платили за то, чтобы она держала язык за зубами и не распространялась о том, какие приступы жестокости иной раз случались у ее работодательницы. Сибил, похоже, старалась делать все, чтобы Дуэйн и Джош встречались как можно реже, но Дуэйн, улучая редкие мгновения, когда ее не было дома, играл с малышом, чтобы тот стал более общительным. Но чем больше Дуэйн виделся с ним и чем крепче привязывался к мальчонке, тем сильнее ненавидел его мать. Как-то вечером, заслышав, что Джош плачет навзрыд, он кинулся к нему в комнату и увидел там Сибил – она стояла, согнувшись над его маленьким распластанным тельцем, с ремнем в руке. Недолго думая он перехватил ее руку и пригрозил заявить в социальные службы. А она только рассмеялась и намекнула, что ей довольно сделать один-единственный звонок – и его сотрут в порошок. Вслед за тем она указала ему на дверь. Дуэйн, сознавая свою беспомощность, старался больше не думать о Джоше: он все время стыдился своей трусости и забывал о ней, только когда напивался в стельку. Так продолжалось до тех пор, пока однажды утром, выйдя из студии, принадлежавшей одной богатенькой чете, он случайно не наткнулся на него, вместе с нянькой, на улице в двух-трех кварталах от дома Сибил. Он смутился и отвел глаза в сторону, но Джош мгновенно узнал его и подбежал к нему. Дуэйн присел на корточки и обнял малыша, не обращая внимания на остолбеневшую воспитательницу, а потом оставил его там же, на тротуаре, и пошел своей дорогой, заклиная себя ни за что не останавливаться и не думать о его взгляде, полном надежды, о его синяках, хоть и скрытых под одеждой, но вполне ощутимых и обжигавших его руки даже сквозь ткань. Но, пройдя десяток-другой метров, он все же обернулся – и разглядел его крохотную светловолосую головку, готовую вот-вот скрыться в толпе. Он вдруг развернулся, уже твердо решив отобрать его у той женщины и забрать подальше отсюда. Через десять минут воспитательница позвонила Сибил и предупредила, что ее сынишку похитили. А Дуэйн тем временем выскреб всю наличность, какая нашлась у него дома, сел в машину, усадив Джоша на заднее сиденье, и пустился куда глаза глядят, лишь бы поскорее выбраться из этого города, который грозил того и гляди сомкнуться вокруг них, как ловушка. Только ближе к ночи в гостинице неподалеку от Филадельфии он наконец смекнул, что нужно делать. Порывшись в компьютере – в небольшом интернет-кафе, он, к своему облегчению, нашел, куда податься… но вот прошло несколько часов, и его охватила тревога: все пошло наперекосяк – бежать было некуда. Дуэйн усадил Джоша перед телевизором, запер номер на ключ и отправился в бакалею на другой стороне дороги – там, стараясь не обращать на себя внимание других посетителей, он купил готового цыпленка, пластиковые столовые приборы, пакет жареного лука и огромный шоколадный торт. По первому впечатлению, распространить описание их примет дальше Нью-Йорка еще не успели, и, тем не менее, терять бдительность не следовало. Они поели под мультфильмы, которые показывали по кабельному каналу. А в восемь вечера Дуэйн почистил Джошу зубы и уложил его спать. Устав за этот день, проведенный в дороге, Дуэйн погасил большой свет, разделся и тоже нырнул под одеяло. Пощелкав каналы, он наткнулся на последние сцены из «Печати зла»[8] Орсона Уэллса – этот фильм он смотрел в маленькой киношке в Бруклине вместе с Джиной, тогдашней своей подружкой. В соседнем номере послышались крики – заскрипели пружины. Дуэйн постучал в стену, но за ней не то что не унялись, а напротив, загудели громче и вдобавок еще и захихикали. На дворе шел дождь. Вдалеке рокотала гроза. Когда он начал сосредоточиваться на экранном действии, прямо перед их номером остановилась машина, пронизавшая оконное стекло светом своих фар. Послышался мужской голос, потом шум захлопнувшейся дверцы, при том что двигатель продолжал урчать. Дуэйн привстал и заметил, как мимо двери метнулась чья-то тень. У него бешено заколотилось сердце. Наверное, управляющий узнал его и вызвал местную полицию… а бежать уже поздно…