— Ты знаешь, кто такой Иванов Сергей? — спросил Вдовина заместитель министра. — Что за вопрос, Михаил Иванович, конечно, знаю, — ответил Вдовин. — Там же все указано. — Что там указано? — в гневе спросил его Феоктистов. — Ты знаешь, чей это зять? — Откуда я знаю? Я его даже в глаза не видел. Чувство самосохранения подсказывало ему, что нужно что-то предпринимать, чтобы не оказаться главным виновником возникшего скандала. — Михаил Иванович, я действительно не знаю, чьим зятем является этот самый Иванов. Мне эту явку с повинной передал Виктор Николаевич Абрамов. Вот он наверняка знал, кто такой Иванов. — Кто еще об этом деле знает? Бухаров? — спросил его Феоктистов. Вдовин лихорадочно соображал, что ему ответить на вопрос заместителя министра. — Наверняка нет. Абрамов мне лично не говорил, что он проинформировал об этом Бухарова, товарищ полковник. Единственным человеком, кто может знать об этом факте, может быть только Зимин, и то я сомневаюсь в этом. — Как же так, Анатолий, ты взял меня и подставил под министра? — Но я действительно ничего не знаю, товарищ полковник. Абрамов занес мне явку и попросил меня, чтобы я вам доложил об этом деле. Что я, в принципе, и сделал. — Плохо, Вдовин, что ты ничего не знаешь. Ты не боишься, Анатолий, что Абрамов может подставить не только тебя, но и меня? — Вы думаете, что это он сделал нарочно, в отместку за то, что его обошли с наградой? Мне кажется, что это у него получилось чисто случайно. — Зря ты так думаешь, Анатолий Герасимович. Абрамов неплохой оперативник и отличный психоаналитик. Мне кажется, что он все просчитал и решил столкнуть меня с министром, а тебя — со мной и Бухаровым. — Михаил Иванович! Я его знаю давно, лет десять, если не больше. Он был у меня наставником, когда мы еще работали в отделе оперативной службы. Если говорить по-честному, то я занимаю его место. Он заслужил это место своей работой. — Ты мне сказки не рассказывай. Я сам его тогда толкал на твое место, и если бы не один человек, которому ты по гроб обязан этой должностью, ты бы никогда не стал тем, кем стал. — Я понял, на кого вы намекаете. Я пока никак не могу поверить в то, что он это сделал преднамеренно, заранее все просчитав. Феоктистов замолчал и, подняв трубку, стал кому-то звонить. Когда там подняли трубку, он попросил пригласить к нему Абрамова. Положив трубку, он повернулся лицом к Вдовину и, улыбаясь, сказал: — Посмотрим, что нам скажет Абрамов. * * * Сейчас, находясь наедине с собой, Вдовин пытался выстроить приблизительную схему своего поведения со своим заместителем. Мучившее его чувство стыда постепенно улетучилось. Чувства стыда и сожаления никогда не жили долго в его холодной и расчетливой голове. — В чем Абрамов может меня упрекнуть? — думал он. — В том, что я не встал с места и не ринулся его защищать, перекладывая ответственность с его плеч на свои? Что бы это изменило? Абсолютно ничего. Если что, скажу, что мне тоже попало в его отсутствие. Впрочем, почему я должен перед ним оправдываться? Кто он такой, чтобы я перед ним оправдывался? Ну, был наставником, учил работать и не более. Друзьями мы с ним никогда не были, и надеюсь, что теперь уже и не будем. Постепенно он успокоился и снова вернулся к своим мыслям. — Да, пусть я промолчал, но почему он промолчал о родственных связях Иванова? Интересно, он знал о них или нет? Если знал, то, значит, прав Феоктистов. Выходит, что все это было с его стороны хорошо продуманной комбинацией. Он великолепно знал, как отреагирует министр на явку с повинной Иванова. В этом случае действия Абрамова были направлены на то, чтобы с новой силой столкнуть лбами Феоктистова и Бухарова, а заодно и министра с Феоктистовым. В этом случае я выступал как проводник задуманной им комбинации. Я оказался абсолютно невинным звеном в этой цепи, и мои действия, были вполне законны. Не мог же я переложить всю ответственность на себя. Поэтому я и молчал. Если же посмотреть на все это под другим углом, а именно, если Абрамов не знал, кем являлся родственник Иванова, то что в этом случае получается? А то, что Абрамов был обязан установить его родственные и иные связи, прежде чем нести ко мне его явку с повинной. Тогда и в этом случае я поступил правильно. Не мог же я защищать Абрамова, который, имея такой большой опыт оперативной работы, не выполнил все элементарные действия, разрабатывая Иванова. Значит, он и в этом случае виноват. Следовательно, никаких оправданий! Сейчас я должен вызвать его к себе и постараться обвинить его в том, что он подсунул мне сырой материал. Он потянулся к телефонной трубке и стал набирать номер моего телефона. Услышав мой голос, он коротко бросил: — Зайдите, есть тема. Нужно переговорить. Через минуту я вошел к нему в кабинет и сел на стул. — Да, Абрамов. Не думал я, что ты меня так зарядишь под руководство министерства. Кто из нас работал с Ивановым, я или ты? Почему ты не доложил ни мне, ни Феоктистову, чьим зятем является этот Сергей Иванов? Ты что, специально это сделал? — Анатолий Герасимович! Какое отношение имеет родство этого человека к его преступлению? — То есть ты знал о его родстве с этим чиновником? Тогда, почему не проинформировал меня, Феоктистова? Выходит, прав во всем заместитель министра, что ты решил это сделать специально для того чтобы столкнуть руководство министерства с тестем этого Иванова. — Вы ошибаетесь. Для меня родство Иванова с чиновником ничего не решало. Он преступник и за это должен отвечать перед законом. — Ты не дерзи. Ты не судья, и не тебе развешивать ярлыки. Где заявление потерпевшего? Нет его! А может быть, этот самый Ибрагимов Василь сам себя подстрелил, а потом придумал всю эту историю про милицию? Я молчал. Да и что я мог сказать своему бывшему ученику? Сказать, что он неправ, это, значит, не сказать ничего. Похоже, они решили сделать из меня козла отпущения. Вдовин встал из-за стола и стал ходить по кабинету. Его лицо преобразилось, порозовело, в уголках губ появилась пена. — Раньше я вас уважал не только как опытного сотрудника управления, но и как человека. Теперь ни о каком уважении не может быть и речи. Сотрудник, который умышленно подставляет своего непосредственного руководителя, не может заслуживать никакого уважения. Теперь я понял, почему вы ненаградной. — Ну и почему? — спросил я его. — А потому, что живете с камнем за пазухой. Ясно или нет? С сегодняшнего дня между нами лишь служебные взаимоотношения. Забудьте Анатолия. Для вас я Анатолий Герасимович. Ясно? — Так точно, товарищ подполковник. Разрешите идти? Я развернулся через левое плечо и вышел из кабинета. * * * Моня, штатный ликвидатор ОПГ «Грязь», сидел в центре празднично накрытого стола. Вокруг него тесным кольцом сидели самые близкие друзья, которые травили анекдоты. Иногда столик взрывался от громкого хохота, чем невольно привлекал к себе внимание посетителей кафе. Сегодня Моне исполнилось двадцать три года. Несмотря на молодой возраст, Моня был не по годам мудр. Он, как никто другой, хорошо знал, что ничто так не сближает людей, как смерть врага, и поэтому, не колеблясь и не испытывая мук совести, стрелял в своих врагов где только мог. Он сидел за столом и, не вступая в разговоры с гостями, внимательно вглядывался в почти родные лица своих друзей. Он невольно вспомнил ребят, с которыми, казалось, совсем недавно отмечал свое совершеннолетие. Сейчас из всех его старых друзей осталось лишь четверо. Все остальные полегли в уличных драках или отбывали срок за совершенные преступления. Наполнив рюмки гостей водкой, Моня поднялся из-за стола и, окинув взглядом присутствующих, произнес нетрезвым голосом: — Друзья! Хочу предложить выпить не за мой день рождения, а за вас, моих самых близких и преданных друзей, которых я знаю чуть ли не с детского сада. Я хочу пожелать всем здоровья и долгих лет жизни. Чтобы человеческую кровь вы видели только в кино, а не наяву. Чтобы вы никогда больше не хоронили своих друзей и товарищей. Они чокнулись и выпили. Моня потянулся за закуской и краем глаза увидел двух молодых парней, вошедших в кафе. Его наметанный глаз моментально зафиксировал этих двоих, которые с нескрываемым интересом осматривали кафе. Несмотря на алкогольное опьянение, Моня сразу же почувствовал опасность, исходящую от этих парней. — Кто такие? — подумал он про себя. Рука его автоматически потянулась к «дипломату», в котором лежал пистолет. Парни присели за соседний столик. Подозвав официанта, они заказали пива и креветок. В какой-то момент Моня понял, что он почему-то протрезвел. В голове, в которой еще минуту назад был полнейший хаос, вновь стали возникать четкие мысли. Он подозрительно посмотрел на парней, и в душе его возник холодок страха, который все разрастался и разрастался, пока не заполнил все его нутро. Чтобы победить этот животный страх, Моня взял в руки бутылку водки и налил себе полный бокал. Он опрокинул его в себя, не почувствовав горечи водки. — Все, — подумал он, наблюдая, как один из парней выхватывает из-за пояса пистолет с навинченным на ствол глушителем. Первая пуля, выпущенная незнакомцами, попала Моне в грудь и опрокинула его на стену. Падая, Моня заметил, что в руках второго парня тоже был пистолет. В кафе началось невообразимое. Люди, спасаясь от пуль, лезли под столы и стулья, словно те могли их защитить от разящего свинца. Через минуту все закончилось. Парни, расстреляв весь боезапас, бросили пистолеты на пол и выскочили из кафе. Пробежав метров сто по улице Ярмарочной, они выскочили на улицу Баумана, где сели в ожидавшую их машину. Машина рванула с места и моментально затерялась среди движущегося по улице транспорта. — Ну и как? — поинтересовался Грек у парней. — Надеюсь, все удачно? — Да, — коротко ответил один из парней. — Давай, гони в аэропорт. Через полтора часа у нас самолет в Питер. Надеюсь, что с деньгами все нормально? — Не переживайте, — сказал Грек. — Деньги и вещи в камере хранения. Надеюсь, номер камеры вы не забыли? Через сорок минут Грек высадил ребят около здания аэропорта. Пожелав им мягкой посадки, он поехал обратно в город. Проезжая мимо центрального стадиона, Грек обратил внимание на десятки милицейских машин около кафе «Раки». На следующий день Грек узнал от знакомого милиционера, что накануне вечером в кафе «Раки» неизвестными преступниками были застрелены пять активных участников казанской группировки «Грязь». В тот же вечер Грек на самолете вылетел в Петербург. * * * Был понедельник. Я приехал в министерство в восемь пятнадцать утра. Переговорив с дежурным по МВД, взял суточную сводку и направился к себе. Феоктистов позвонил мне около десяти часов утра и пригласил зайти… Когда я вошел, он указал мне рукой на стул. Я молча сел, стараясь мобилизоваться и внутренне подготовиться к разговору. — Абрамов, — официально сказал он, давая понять, что предстоит серьезный разговор. — Мы здесь подумали с Вдовиным и решили перевести тебя на должность заместителя начальника управления по линии убийств. Ты, я считаю, уже давно вырос до этой должности, и мы посчитали, что у нас нет лучшей кандидатуры на эту должность. Мне удалось склонить к подобному мнению и министра, перед тем как он ушел в отпуск. Твой авторитет в управлении никогда не подвергался сомнению, тебе будет значительно проще управлять ребятами из убойного отдела. Для того чтобы тебе немного помочь, я предлагаю на должность начальника второго отдела Яшина Анатолия Гавриловича, которого ты наверняка тоже хорошо знаешь. Он раньше работал у нас в управлении, а затем перешел в Приволжский отдел милиции на должность заместителя начальника отдела по оперативной работе. Он человек опытный, и его, я думаю, не нужно учить азам оперативной работы. — Михаил Иванович, почему вы выбрали кандидатуру Яшина на должность начальника отдела? Почему он, а не Белозеров? Я считаю, что он уже давно перерос свою должность заместителя начальника отдела. Этим назначением мы можем потерять хорошего сотрудника. Любой сотрудник должен видеть перспективы роста, если он не видит их, он никогда не будет работать с полной отдачей.