Она как-то сразу приметила Артёма, они разговорились, обменялись телефонами. Он обещал звать её в читальню на литературные вечера. Она снисходительно согласилась. На следующий день он позвонил ей. Пригласил поужинать. Ни о каком продолжении не думал. Просто по вечерам не всегда хотелось сидеть дома одному. Если бы она вежливо отказалась, забыл бы о ней навсегда. Но Майя обрадовалась его звонку. Вечер тогда выдался в Москве снежный. С неба слетал снег редкой чистоты и спокойствия. Он долго раздумывал, купить ей цветы или нет. Склонился всё-таки к тому, чтобы подарить ей белые розы. Ужинали они в небольшом грузинском ресторане-баре на Остоженке, где два пожилых полноватых грузина пели печальные и красивые песни. Сперва он сидел напротив неё, потом переместился к ней ближе. Он ещё не коснулся её, а она уже сказала: «Поехали к тебе». Его поразило даже не то, как складно у них всё вышло, каким сильным она позволила ему себя ощутить, а то, как увлечённо они потом разговаривали, как во многом обнаружили сходство. Он не спрашивал себя: что она во мне нашла? Для этого он был слишком самолюбив. Но её иногда в шутку колол таким вопросом. Она отвечала: всё. Тоже, наверное, в шутку… Дойдя почти до поворота на Солянку, он вызвал такси. Долго идти «куда глаза глядят» не получилось. Обида не отступала. Лучше не оценивать всё это сейчас. Но ни в коем случае не звонить Майе, нахамившей ему в лицо, показавшей, что ей наплевать на его чувства и переживания. Конечно, она погорячилась. Но ей следует извиниться. И никак иначе. Он этого не спустит ей. Без этого рана не затянется. Без хоть какой-то сатисфакции. Водитель попался разговорчивый. Есть такой тип таксистов, которые осведомлены обо всём на свете. Особенно о том, когда снимут Путина или Собянина. Кто снимет, обычно не уточняется. Артём, хоть и видел на навигаторе, что ехать двадцать четыре минуты, зачем-то спросил, за сколько доберёмся. А тот словно чего-то подобного ждал: – Так кто ж его знает? «Яндекс» вон пишет: двадцать четыре минуты. А на самом-то деле он врёт напропалую. Всё от настроения зависит. Сегодня вообще чёрт знает что показывает. Гад такой! – Да. Трудно теперь стало, – сочувственно поддержал разговор Артём, хотя в основном слышал от тех, кто водил машину, что навигатор – это, бесспорно, прекрасное и полезное изобретение. И пробки объезжает. И время помогает рассчитать. – Он, конечно, умный, но даже он не может предположить, что творится, когда менты вручную переключают, или же когда шишка какая из Кремля выезжает. Вот, к примеру, сегодня. Заперли нас на набережной около Кремля. А мне поворачивать не надо было, я дальше хотел проехать. Так пустите всех, кто в крайнем ряду! Мы уедем. Нет. Всех держат. Ну не придурки? Артём прикрыл глаза, нащупал правой рукой рычаг и чуть опустил кресло назад. Водитель начал надоедать своей болтовнёй, но не просить же его заткнуться. Наконец антагонист «Яндекса» замолчал. Артём мягко задрёмывал, мысли путались со спонтанными образами слов, чертами лица Майи, сумбурными и случайными впечатлениями, потом, причудливо трансформируясь в нечто бессвязное, мягко уводили от реальности. Кажется, он заснул всерьёз. Снилась ему Вера, здоровая, сильная, молодая, с длинным хвостом из тугих волос, забранных резинкой, она бежала по пляжу босиком, но не так, как это делают спортсмены, тренируясь, а как несутся сломя голову, чтобы кого-то спасти. Вдруг автомобиль резко затормозил. Артём проснулся и вскричал, не сразу сообразив, где он: – Что? – Да ничего! Твою налево! Буду я этот «Яндекс» убивать! Завтра совещание. Буду убивать их всех. – Да что случилось? – Артём никак не мог прийти в себя. – Брат, – кавказский его акцент с каждым словом усиливался, – ты не расстраивайся. Артём осмотрелся: они стояли на Солянке. Каким бы это ни казалось невероятным, они вернулись ровно в ту точку, куда Артём получасом ранее вызвал машину. – Как же так вышло? – Аpтём разозлился. Хотелось побыстрее домой. – Вот он тебе, «Яндекс», что натворил. – Ну а сами вы куда смотрели? – Я ехал, как он показывал, гадюка, – Бедолага погрозил волосатым кулаком коварному устройству. Видимо, кавказец совсем не знал город. – Ладно. – Артём поморщился. – Может, оно и к лучшему. Прогуляюсь. – Я могу деньги вернуть. Ты дай мне номер карты. Я переведу. Поездка закрылась уже. – Да ладно. Какие там деньги! Пока! – Артём взялся за ручку двери. – Подожди. – Кавказец тронул его за рукав. – Мне один друг рассказывал, что если опоздал куда-то, то это всегда к лучшему. Значит, там смерть твоя тебя ждала. Артём усмехнулся, кивнул и вышел из машины. Холод мелко принялся пощипывать его изнутри. «Надо выпить кофе», – подумал Шалимов. После сна в неудобной позе голова вспомнила утреннюю боль. В «Венском кафе» он забрался на второй этаж. Почти все столики были свободны, и он сел у самого окна. Кофе приятно согрел его. Усталость так глубоко проникла, что заняла всё его существо, и он погрузился в состояние бездействия душевного, как бы со стороны оценивая, утонет он в нём или вынырнет. Город внизу копошился человечками, каждый из которых имел какую-то цель, перемещаясь между Солянкой, Солянским проездом и улицей Забелина. Кто-то ждал, пока ему приготовят шаурму, кто-то высматривал в сером мареве свой автобус, кто-то спешил к метро, кто-то жадно курил около дверей баров. Он работает в московской библиотечной системе почти двадцать лет. Видел всякое. И скромную зарплату (хорошо, что ему не приходилось на неё жить: отец хорошо зарабатывал до самой смерти), и полное пренебрежение городских властей, и пришедшее им на смену надменное желание прикрыть библиотеки, поскольку в них никто не ходит, и нынешние попытки вдохнуть новую жизнь в старые стены. Все эти годы к работе своей он относился прилежно, но без энтузиазма. Слишком много в ней формалистики, слишком мало манёвра. А творчества – просто ноль, как ни развлекай себя и ни уговаривай, что ты столп просвещения, что твоя задача – увлечь людей, вернуть их к чтению. Единственное, что его завораживало, – это книги. Чтение с годами превратилось почти в страсть. Если какая-то книга его захватывала, внутри себя он горевал, что другие её тоже прочтут. Каждым текстом он желал владеть безраздельно, ни с кем не делясь. Это пошло с детства, когда он торчал около их домашнего книжного шкафа так долго, что родители отгоняли его, боясь, что мальчик надышится книжной пылью. Настало время, и том «Трёх мушкетёров», чей корешок манил больше всего, сняли с верхней полки и выдали ему. Он влюбился в той потрёпанной книге с нарисованным д’Артаньяном на обложке в каждую букву, в каждое начало строки, в каждое шрифтовое начертание, в каждого героя и героиню, даже в злодейку Миледи. В библиотеке волшебство книги частично утрачивалось. Романы, повести, рассказы и стихи превращались просто в карточки в каталоге, а потом в строчки в электронном перечне. А теперь они ещё и часть НЭБА, громоздкого и непонятного проекта, который почти все библиотекари тихо ненавидели, хотя на отраслевых конференциях при начальстве взахлёб нахваливали за великое удобство. Ведь так здорово, когда читатель приходит в библиотеку и всё, что ему нужно, читает с экрана. (У него в читальне это новшество тоже внедрялось, разумеется. Он проверял: ни один из пришедших не открывал большого художественного текста.) Чтобы его служба не притупляла его любовь к литературе, он устраивал встречи с авторами при любой возможности, о его читальне даже пошла по Москве слава как о приюте поэтов и любимом месте презентаций модных издательств. Среди его коллег-библиотекарей встречались забавные экземпляры: тут и «бабушки» старой школы, расхаживающие по залам в тапочках и надеющиеся, что к ним сегодня никто из посетителей не забредёт, и гламурная молодёжь с безумными электронными идеями, и откровенные дельцы, и карьеристы, ждущие, когда их переведут на работу куда-нибудь повыше, в московский Департамент культуры или даже в федеральный минкульт. Все эти годы он не чувствовал себя своим среди них, хоть и старался ко всем, с кем сталкивался, отнестись с пониманием. Он попросил счёт. Телефон в кармане пискнул. СМС пришло с неопределяемого номера. Видимо, отправили с компьютера, со специального сервиса. Он сам так раньше делал, когда надо было срочно кому-то написать, а денег на телефоне не было. Это было лет десять назад, когда мгновенные оплаты с карт ещё не были в ходу. Но сейчас-то кому понадобилось? «Твой брат умер не своей смертью. А его убийцы до сих пор на свободе». * * * Когда Елизавету Колесникову посещали мысли о том, что рано или поздно придётся открыть матери с отцом правду, настроение портилось. Они пока не ведали, что её после несданной зимней сессии с треском вышибли из университета. Сама она ни о чём не жалела. Значит, это не её призвание. Да, она мечтала уехать из дома. Хорошо, что у отца выискался в этом Архитектурно-строительном университете друг юности, хорошо, что она сдала ЕГЭ так, как надо, но теперь начинается другая жизнь. Она добьётся своего. Но пока надо немного потерпеть. В петербургском метро длинные эскалаторы. С ума сойдёшь, пока выберешься на свет божий. К этому времени суток, правда, это выражение не вполне подходило – дневной свет давно удалился, но и раннюю зимнюю тьму город уже переборол недюжинным упрямством вечерних огней. Она вышла из вестибюля станции «Невский проспект» и остановилась, чтобы покурить. Невский только начал искать отдохновение, меняя своих пешеходов с деловых и торопящихся на праздно гуляющих. Сегодня у неё выходной. И завтра тоже. Надо провести этот вечер с толком, отдохнуть, расслабиться, получить удовольствие от жизни. Но как? В мегаполисе, где живёшь недавно, хорошее времяпрепровождение – дело случая. Однако, когда тебе восемнадцать лет, такие случаи к тебе присматриваются весьма заинтересованно. Как только она провалила зимнюю сессию, из общаги на Фонтанке её, разумеется, попросили. Слава богу, она к тому моменту довольно давно не клянчила денег у отца, и он перевёл ей запрошенную сумму без ворчаний. Средства требовались как никогда. Отцовской помощи хватило на первый взнос за съёмную квартиру, и ещё кое-что осталось. Жить в центре ей пока не по карману, пришлось смириться с проспектом Пятилеток, но это временно. Дальше всё будет лучше, она не сомневалась в себе. Работу в Питере оказалось найти даже легче, чем в родной Самаре. Небольшой отель на Обводном канале зазывал на должность администратора. Зарплата неплохая. Пока она будет думать, как дальше ей подбираться к настоящей жизни, о которой она так долго грезила, с голоду не умрёт точно. График тяжеловатый. Сутки через двое. Но ничего страшного. Зато отработала смену, выспалась, а потом делай что хочешь. Намного лучше, чем каждый день таскаться на занятия в университет, получать нищенскую стипендию. В первую же смену к ней начали клеиться постояльцы. Это её позабавило. Главное в работе, чтобы не было скучно. Сигарета кончилась быстро. Теперь надо определиться, куда бы пойти. Она хоть и жила в городе на Неве без году неделя, знала, что на самом Невском заведения рассчитаны на туристов, кухня в них дорогая и невкусная, а цены сумасшедше задраны. Стоит поискать какой-нибудь бар в отходящих от Невского улицах. На Рубинштейна она не пойдёт. Слишком пафосно. Но куда? Думская? Там куча неадеквaтов. Хочется тихой музыки, приятного обслуживания, одним словом, релакса. Клубы она не переносила на дух. Там все превращаются в разных животных: кто в обезьяну, кто в свинью, кто в кабана, кто в драчливую собаку. Всего полгода она продержалась в вузе. «Ну и что?» – успокаивала она себя. Она не парень. В армию не заберут. Начиналась её петербургская эпопея весело и беспечно. Она кинулась с жадностью в общежитское веселье, наслаждаясь новыми друзьями, атмосферой, общей молодостью, что питается надеждами и охоча до новых ощущений. Её соседка, девица весьма разбитная, превратила их комнату в место постоянных гулянок, сопровождаемых обильной выпивкой и такой же обильной искренностью. Выпив всё, что предварительно закупали, парни и девочки отправлялись гулять по Фонтанке и, размахивая руками, дружным гиком приветствовали каждый ночной туристический пароходик. Её жизнь в Самаре, в прекрасной, по мещанским меркам, семье, где полагалось обязательно всем заботиться друг о друге, рождала в ней дух противоречия. Невыносимо жить так, как её родители и старший брат. Всё время играть по чужим правилам и никогда не дерзнуть, никогда не возвыситься до того, чтобы самому эти правила диктовать. Встраиваться, пристраиваться, приспосабливаться. Она была активным пользователем соцсетей, как почти все из её ровесников, и по своим френдам судила о том, как живут люди. Далеко не все в стране прогибаются под обстоятельства, как ей казалось. Так, как прозябают в Самаре, она прозябать не собирается. Есть другие города, другие места, другие люди и другие цели.