* * * Он ни в чём не мог отказать Майе. И виной тому не её настойчивость, а его убеждённость, что, не исполни он что-то, между ними всё кончится. Надо сказать, до последнего времени её желания не отличались излишней прихотливостью. И когда она попросила, чтобы в его директорском кабинете в библиотеке собрались её друзья, поскольку им негде обсудить одно важное дело, он тут же согласился, не успев осмыслить странность подобной просьбы. Он удивился, когда Майя пригласила его присутствовать. Какое он имеет отношение к ним, к их делам? И представила она его диковато: городской служащий, сочувствующий нам. До того дня он едва ли мог себе представить, что она – член тайной антиправительственной молодёжной организации. Хотя какая она тайная, если они так легко пустили его на свои собрания? Выходит, он ничего про неё не знал? Спал с ней и не знал? Его потрясение от услышанного на сборище было таким сильным, что он и не попытался возразить, когда Майя решила собрать всех в следующий раз здесь же, в его кабинете. Похоже, в горячих и бестолковых головах будущих революционеров радостно созрела неосмотрительная мысль, что здесь они в полной безопасности. Они думают, что в органах работают такие же идиоты, как показывают в сериалах. Весь фильм идут по ложному следу, а потом их осеняет? В жизни вряд ли всё так. И он не даст и ломаного гроша за то, что их ещё не выявили и не разрабатывают. За себя он не боялся, что-нибудь придумает. Но Майя-то сознаёт, во что ввязалась? Исключением из РГГУ дело точно не ограничится. Хотя и его могут прижать. Кому интересно разбираться? Покрывал – значит, виноват. В тот вечер, два дня назад, после сбора вольнодумцев Майе захотелось проветриться – душно очень было в его кабинете. Она, или не чувствуя раздражения любимого, или делая вид, что не чувствует, как ни в чём не бывало спрашивала, как ему показались её друзья. Он отвечал уклончиво, ребята, мол, интересные, но разговоры ведут странные. Майя в ответ взвилась: – Да сейчас почти вся молодёжь об этом говорит! Если мы не будем оказывать организованное сопротивление режиму, то… – она потратила несколько секунд, чтобы сформулировать, – всему придёт конец. Вся эта нечисть восторжествует. – Какая нечисть? – Все эти путинисты, чиновники, коррупционеры. – Ты преувеличиваешь. – Тебе, конечно, виднее. Вот с нами, например, внучка крутого генерала полиции, Вика Крючкова, симпатичная блондинка, что у окна сидела. Полностью разделяет наши идеи. Ты её наверняка заметил. Она красавица. Моя однокурсница, кстати. Она тоже преувеличивает? Он действительно обратил внимание на девушку, которая вела себя активно, твердила, что они мало работают в соцсетях, что надо кидать в Сеть протестные пост за постом, наращивать аудиторию, что Навальный действует неправильно, слишком топорно, что через соцсети провернули арабскую весну, а мы чем хуже? Ей возражали: так их легко вычислят, но блондинка только морщилась в ответ. – И в чём ваша цель? – Он пока не выбрал, как ему с ней себя вести: будто ничего особого не произошло или же продемонстрировать своё подлинное отношение к этому бардаку. – Собрать как можно больше людей. – Для чего собрать? – Ты сегодня невыносим. Думала, ты сочувствуешь протестам. – С чего это? – Иначе я бы тебя не полюбила. Она впервые тогда сказала о любви к нему; так, впроброс, небрежно, как будто это и не особо знаменательно. Раньше, в юности, он частенько не мог заснуть. Мысли и впечатления переполняли, вытесняли сон. Потом он наловчился справляться с этим: почитать книгу, послушать барочную музыку (особенно нравился Куперен с его самой изысканной из современников мелодикой), а если уж не получалось выспаться, он не разрешал себе спать днём, чтобы к вечеру падать с ног. Но в ту ночь, после ошеломляющего явления Майи в образе смутьянки, бессонница, как строгая учительница без косметики, вся в сером, металлическим голосом диктовала свой диктант и ни одним намёком не выдавала, скоро ли последнее предложение. Он размышлял о том, что ему выпало наблюдать. Что это вообще за идиотизм – собираться и обсуждать, как они начнут организовывать митинги? Они надеются, что власть испугается их, осознает свою ничтожность, дрогнет и уйдёт сама? Бред! Или он не разобрался и они готовят себя к роли мучеников? Не похоже. Конечно, не только о протестах они говорили. Там слышалось что-то ещё, иное, сильное, безжалостное, уверенное в своей правоте. Восстанавливая в памяти сегодняшние разговоры, он немного жалел, что не принял в них участие. Вероятно, если бы он не был так поражён, мог бы порассуждать кое о чём с ними на равных. Майя не так уж и не права. Он и сам всё чаще задаётся вопросом: куда всё катится? Но что бы они о нём подумали? Кто он? Наверняка сейчас расспрашивают у Майи в каких-нибудь чатах, кто он ей. От этих мыслей ему стало противно, будто поймали за чем-то постыдным. Нет. Всё же они опасные глупцы. После смерти сначала папы, а вскоре мамы он в квартире пользовался только своей комнатой. В остальных ему как-то нечем было заняться, заходил изредка, старался ничего не трогать, и комнаты постепенно приобретали всё более нежилой вид. Майя же, навестив его жилище впервые, освоилась в гостиной на удивление быстро: сразу взялась что-то перебирать на старом массивном комоде, переставлять в книжном шкафу, не реагируя на его вялые протесты и объяснения. Добралась и до родительской спальни, правда, там хозяйничать постеснялась, словно те, кто здесь когда-то спал, вот-вот вернутся и укорят её за то, что прикасалась к их вещам. Её поведение расстроило, показалось беспардонным, но уже после ухода Майи он открыл для себя, что его снова ничего не пугает дома, будто здесь никогда не гостила смерть. Вещи, умершие для него вместе с родителями, внезапно ожили. Выходит, девушка оказалась права. Смерть уходит от нас вместе с теми, кто умер. Задерживать её ради памяти – глупо. Память об ушедшем внутри нас, и ей не требуется ничего внешнего, никаких зацепок, артефактов, уловок… Поняв в ту ночь, что скоро не уснёт, он устроился в гостиной с новым романом Водолазкина, которого всегда читал в охотку, но смысл предложений ускользал. Пришлось отложить том в белой обложке с загадочным названием «Брисбен». Майя и её друзья живут с уверенностью, что сторонники нынешнего режима уже старятся, теряют силы и скоро уйдут в небытие. Этим, по их мнению, необходимо воспользоваться. Они обмусоливали свою идею со всех сторон, видно было, что не первый раз. Компания делилась на тех, кто рекомендовал не торопиться и выжидать, и на тех, кто требовал решительных действий. Кстати, блондинка, что, как выяснилось, приходилась внучкой какому-то полицейскому начальнику и училась вместе с Майей в РГГУ, придерживалась радикальных взглядов. Забавно! Ей-то чего не хватает? Голод, верный спутник стресса, напомнил о себе ближе к двум часам ночи. В холодильнике, как назло, ничего не нашлось. Он открыл пачку гречки, насыпал в кастрюлю, залил водой и поставил на средний огонь. Придётся подождать, пока сварится. Он положил три подушки одна на другую и удобно устроился перед телевизором. По каналу «Звезда» демонстрировали советский прибалтийский детектив «Двойной капкан». Снято было качественно, и он засмотрелся. Прибалтийские детективы – особая статья советского кинематографа. В них большинство прибалтов любит русских и советскую власть как избавителей от всего самого плохого, а проклятые европейцы постоянно пробуют эту любовь подорвать. Здесь милиционеры назначают встречи в барах, делают это неохотно, но им по долгу службы надо знать, как ведут себя прожигатели жизни, как тратят незаконно нажитые средства… Только острый дух из кухни заставил его чертыхнуться и побежать выключать огонь. Гречка, слава богу, пригорела не сильно. Еду принёс в комнату. Разместил тарелку на прикроватной тумбочке. Вспомнил, как мать всегда ругалась с ним из-за этого, призывая трапезничать или в столовой, или, на самый крайний случай, на кухне. «Это неправильно – есть там, где спишь. Потом крошки, пятна. Антисанитария», – сокрушалась она. Хозяйственные дела были чуть ли не единственной областью, где она не заставляла себя делать всё, как отец, думать обо всём, как отец, приходить к таким же, как он, выводам. Фильм между тем захватывал всё больше, и, когда злоумышленников разоблачили, он даже расстроился. Смотрел бы ещё и смотрел. Притягательна советская жизнь на экране, где добро всегда одолеет зло, где все чётко осведомлены, кто друг, а кто враг, и кого надо жалеть, а кого нет. Наконец он уснул. Снилось, кто-то куда-то его зовёт, называя Шепелевым. Во сне он удивлялся: почему Шепелев, ведь он же Шалимов… Артём Шалимов. Вера позвонила в девять утра. Минута в минуту. Голос её звучал с обычной спокойной твёрдостью. Однако сама просьба появиться в Самаре как можно быстрее и нежелание что-либо сообщать по телефону не оставляли сомнений: случилось нечто из ряда вон. Ближайший рейс на Самару из Домодедова в 19.10. Он написал Майе, которая, по его предположениям, в тот момент томилась на первой лекции в своём РГГУ, что ему надо срочно навестить сестру и его несколько дней не будет в Москве. Его любимая сразу же перезвонила. Голос взволнованный. Судя по всему, занятия она прогуливала. Вряд ли во время лекции разрешают разговаривать по телефону. – Как несколько дней? – Голос звучал возмущённо. – Не забыл, что послезавтра мы снова собираемся у тебя? Нас же туда не пустят! Вернись, пожалуйста, чтобы успеть нас принять. Умоляю тебя! Артём заверил девушку, что к утру послезавтрашнего дня вернётся. (Конечно, он мог попросить Сашу Синицына открыть им кабинет, учёному секретарю библиотеки он доверяет, но Майя восприняла бы это как оскорбление. Такое важное дело поручить незнакомому ей человеку!) После его слов она успокоилась, затараторила, что нежно целует его и ждёт. А потом ещё прислала кучу сообщений с поцелуйчиками. Он зашёл на сайт РЖД и купил себе билет на завтрашний вечерний поезд из Самары в Москву. Это был единственный вариант вернуться в Москву так, чтобы не сорвать мероприятие друзей Майи. На подходящий авиарейс билеты уже распродали. В тот день он ненадолго заехал на работу, захватив с собой дорожную сумку с вещами, чтобы уже не возвращаться домой. Выполнил все необходимые для предстоящей короткой отлучки формальности и вызвал такси в аэропорт. В Домодедове изнуряюще долго, вместе с неприятными кургузыми людьми, простоял в очереди на регистрацию, проклиная себя, что поленился зарегистрироваться онлайн. Незадолго до вылета позвонил мужу Веры, попросив не встречать его – он спокойно доберётся на такси. Тот запротестовал: нет, это невозможно, пусть даже и не помышляет. * * * Генерал-майор полиции Павел Сергеевич Крючков только что поговорил по телефону с сыном. Когда голос Михаила исчез, утонул в пространстве между ними, показалось, что тишина сдавила голову, как железный обруч. Это уже не первый их разговор сегодня. Трудно определить, какой самый тягостный. Пока между ними не созрело солидарное горе, только боль и недоумение: как? Он воспитывал его по-мужски, чтоб вырос твёрдым, спокойным, правильно реагировал на трудности, умел терпеть. Но как подготовить к такому? Невестку Крючков не жаловал. Пока не похоронил жену, подыгрывал ей, изображал дружелюбие, а потом просто вычеркнул. Для сына это не секрет, но он не переубеждал отца. И вот завтра безутешные родители Вики прилетят в Москву… После смерти супруги он почти не бывал в их загородном коттедже, но сегодня приехал. Почему? Может быть, душа Клавдии ещё наведывается сюда и он найдёт не только утешение, но и выход? Дом выглядел неуютно. Всё в нём соскучилось по прежней жизни, когда он был жилой. Крючков тонул в глубоком кресле. Боль безостановочно грызла его изнутри. Зачем он так рано решил, что Вика уже взрослая и следует дать ей возможность жить, как она желает? Но ведь не имелось ни малейших причин переживать за неё, подозревать в чём-то тёмном и опасном или же опасаться её излишней беспечности. Отличница, тихоня, с родителями всё время на связи, к деду раз в неделю в гости, на чай. Аккуратная, продвинутая, умненькая… Посвящала себя в основном учёбе. Или это была видимость? Он не шевелился, но ему чудилось, что кресло скрипит под ним. Безмолвие за окнами не успокаивало, а наоборот, заставляло вслушиваться в каждый шорох. Где-то далеко страстно залаяла собака, потом перестала. Через год он планировал выйти в отставку. Да, он это давно решил. Хватит! Чем будет заниматься на гражданке, особо не задумывался. Но, конечно, собирался больше внимания уделять внучке, если это ей потребуется. Клавдия наверняка радовалась бы этому, если оттуда, где она теперь обретается, было бы возможно хоть изредка посматривать на тех, кого любил. Он пришёл в органы в конце семидесятых. Совсем молодым. С идеалами. Но вскоре иллюзии разбились вдребезги. Советская милиция в жизни сильно отличалась от той, что показывали в кино. Его непосредственным начальников был Володя Родионов. Они сразу подружились. Потом к ним присоединился Петя Елисеев, отец нынешнего его зама. Всем троим служба в районном отделении быстро приелась, хотелось чего-то героического. А расследовать приходилось лишь пьяные драки и мелкие кражи. Иногда они наведывались в пивбар на Поклонной улице. Дружеское пиво почти не горчило. А потом жизнь предоставила им выбор. И они выбрали разное… Пётр Викентьевич Елисеев давно уже пенсионер, они много лет не общались. За исключением одного раза, когда он просил Павла дать слово, что тот возьмёт Ивана под свою опеку и не допустит, чтобы с парнем случилось что-то страшное. Полковник Елисеев уже много лет не нуждался в опеке, но Крючков обещание своё помнил. Иван Елисеев вырос в идеального служаку, добросовестного, неглупого, выдержанного. Через сына Пётр Викентьевич приветов никогда не передавал. Крючков не удивлялся этому. Были причины. А Владимир Михайлович Родионов теперь заместитель министра МВД, курирует антитеррористическое направление. Не сказать что они сохранили дружбу, скорее, это что-то вроде зависимости, вроде необходимости никогда не терять друг друга из поля зрения. Пиво они вместе больше не пьют. Но после больших совещаний Родионов покровительственно обнимает Крючкова, интересуется делами, здоровьем, родными. Предлагает зайти к нему в кабинет махнуть по пятьдесят. Павел Сергеевич всегда отказывается. Высшие офицеры Главка МВД ориентируются на то, что Крючков и Родионов старые товарищи. За десятилетия службы он научился закрывать глаза на многое. Знал ли он, что его коллеги частенько нарушают закон? Знал. И ничего не предпринимал. Когда самой паскудной цыганке, сажающей молодёжь на наркоту, что-то подбрасывали, чтобы закрыть, он не возражал. Хоть какая-то справедливость. Но если кто-то попадался на этом, безжалостно наказывал. А теперь кто-то убил его внучку… Он обязан справиться с собой. В его жизни ничего больше не осталось, кроме цели. Елисеев и его группа приложат, разумеется, все силы для раскрытия. Но получат ли результат? Хватит ли им сил, терпения, ярости? Их надо держать в тонусе постоянно. Пока задержали двух кавказцев. В их квартире нашли его девочку. И там же обнаружили кучу наркоты. В кармане запищал мобильник. Номер скрыт. – Здравствуй, Паша. Я очень тебе соболезную. – Голос генерал-лейтенанта Родионова звучал сочувственно. – Я потрясён. Это ужасно. Места себе не нахожу. Крючков не ждал этого звонка. Не готовился с кем-то разговаривать о своей потере. Слёзы чуть было не захлестнули, но он справился. Не хватало ещё всплакнуть.