Все будет хорошо, устало подумала я. При этом я попыталась не думать о том, что мои родители вообще еще не родились. Как и мои бабушки и дедушки, прабабушки и прадедушки и всевозможные предки, от которых я вела свой род. По сути, меня вообще не должно здесь быть. Я сама была, так сказать, ходячим анахронизмом. И с этой тревожной мыслью я погрузилась в сон. * * * Колокольный звон заставил меня в ужасе подскочить. В голове пронеслась мысль: с какого перепугу я поставила на будильник такую смешную мелодию? Кроме того, мне вспомнился совершенно дикий сон, в котором я вместе с красной гондолой попала в прошлое. – Блин, – пробормотала я, осознав, что это был не сон. Только недавно рассвело. Кларисса уже встала и оделась во что-то коричневое. Ее одежда походила на платье, которое мне вчера дал Барт. Похоже, здесь было принято такое носить. Только ботинки у нее были другие; она шлепала по комнате в деревянных башмаках, которые выглядели явно более грубыми, чем мягкие кожаные туфли, которые я получила от Барта. Барт… Должно быть, скоро сюда явится Себастьяно, так что к этому времени я должна быть полностью готова двинуться в путь. Взглянув в небольшое зеркало, я обнаружила, что выгляжу как женщина с голубями из фильма «Один дома». В ужасе я вцепилась в расческу и попыталась распутать свои лохмы. Без особого успеха. – Можно ли тут где-то помыть голову? Кларисса рассмеялась. – Может, этот век в чем-то покажется тебе отсталым, но по чистоте он превосходит мое собственное столетие. Здесь моются гораздо чаще, чем триста лет спустя. – Поняла, – честно ответила я, потому что где-то я читала, что во времена рококо, то есть в эпоху Клариссы, люди прихорашивались в основном с помощью духов и пудры, так как слишком частое мытье считалось вредным для здоровья. Если от кого-то начинало скверно пахнуть, достаточно было побрызгаться туалетной водой. – А как здесь тогда моются? – спросила я. – С помощью вот этого, – Кларисса показала на большой глиняный таз для мытья, который стоял у нее под кроватью. – Сейчас лето, и поэтому я все-таки моюсь во внутреннем дворике, а для этого использую деревянную кадку с теплой водой. Мы сможем потом нагреть воду, когда захочешь. Тогда мы помоем друг другу головы. Вдвоем проще управиться. Она игриво взъерошила свои длинные светлые волосы. – Чтобы выглядеть симпатично на случай, если сегодня и правда явится Себастьяно. – А с чего бы ему не прийти? – спросила я, не в силах проигнорировать беспокойство, которое слышалось в словах Клариссы. Она ссутулилась. – Он очень занятой мужчина. – Мужчина? Сколько ему вообще лет? – Двадцать один, то есть столько же, сколько и мне. – О, – потрясенно сказала я. Мне казалось, что она младше и ей немногим больше моих семнадцати с половиной. Я с любопытством посмотрела на нее. – Почему ты, в конце концов, не вернешься домой? Ее выражение лица тут же стало угрюмым. – Просто не выходит. – Почему же? – Если бы я только знала, – сказала Кларисса. – Я бы все отдала, чтобы это выяснить. Я подавленно взяла свое верхнее платье и натянула его. – Ты уже много раз пробовала? Я имею в виду, вернуться? – А ты как думаешь? – спросила она в ответ. Мне в голову пришла еще одна мысль. – Допустим, однажды тебе это все же удастся – ты бы снова оказалась на той повозке? В том же возрасте, как и была? И… ох, на пути на эшафот? – Я молюсь, чтобы этого не случилось. – А за что тебя вообще приговорили к смерти? – спросила я. – Потому что я была дворянкой. – Кларисса подняла подбородок и внезапно, несмотря на свое скромное одеяние, показалась мне настоящей аристократкой. – Я графиня Кларисса де Сан-Пердю, троюродная кузина бедного дофина. – Она прервалась. – Я могу сказать все это вслух, – добавила она потом со счастливой улыбкой. – Даже мое настоящее имя! Ах, как я рада, что ты теперь рядом со мной. Я задумалась, нужно ли мне ее называть «высочеством» или другим подобным титулом, но после того, как мы спали в одной кровати, это выглядело бы глупо. – Кто такой дофин? – вместо этого спросила я. – Сын короля, которого заточили в темницу, несмотря на юный возраст. На самом деле теперь он и есть король, после того, как его отец был столь жестоко убит. Я смотрела на это и не могла сдержать слез. Верно, мужа Марии-Антуанетты тоже обезглавили. Я сглотнула. Бедная Кларисса, она видела, как текут реки крови, и была на волосок от того, чтобы самой пасть жертвой гильотины. – Если бы я как-то могла помочь тебе до того, как уеду отсюда, – с искренним сочувствием сказала я. – Конечно. Нам нужно принести воды, – бодро сказала Кларисса. – И в лавке тоже много дел. * * * Когда мы спустились вниз, Матильда встретила нас неприязненным взглядом. Она стояла за кухонным столом и нарезала внушительного размера копченую колбасу на кусочки, которые то и дело запихивала в рот. Рядом с ней за столом сгорбился дряхлый старичок, которого я заметила не сразу, потому что его заслоняло массивное тело Матильды. Наверное, это был ее муж, Якопо. Увидев меня, он дружелюбно улыбнулся. – Вот она, – произнес он. – Еще один несчастный найденыш! Второй сын в нашей скромной лачуге! Как твое имя, сынок? – Анна, – скромно сказала я. – Как? – Анна. Он приложил руку к уху и вопросительно посмотрел на меня. – Анна, боже мой, ты опять! – рявкнула Матильда. Я вздрогнула, но тут же пожелала обоим доброго утра и поблагодарила их за ночлег. – Время носить воду, – угрюмо произнесла Матильда. – Считайте, что мы уже на полпути, – заверила Кларисса. Она поспешила наверх и принесла два жестко накрахмаленных чепчика, один из которых нахлобучила мне на голову. – Так положено, – пояснила она. Она под руку провела меня через магазин, и мы вышли на улицу. – Разве мне не следует остаться здесь? – спросила я. – А что, если Себастьяно придет, чтобы меня забрать? – Не переживай, этого не случится. Только что прозвонили прим [9]. До нон [10] он точно не заглянет. Но к этому времени мы обе точно успеем помыть голову. В общем, мне ничего не оставалось, кроме как довериться ей, хотя я понятия не имела, что обозначают эти «прим» и «нон». Наш извилистый путь пролегал по нескольким улочкам, через пару небольших мостов. Мы немного прошли вдоль канала, затем под арку и, наконец, оказались на церковной площади. Поначалу я и не пыталась запомнить дорогу, потому что не планировала надолго здесь оставаться. При дневном свете даже полному тупице стало бы ясно, что он действительно оказался в прошлом. Не все улицы были вымощены, многие просто покрывала утрамбованная глина. В некоторых домах вместо стекол окна были закрыты вощеной тканью или выделанной кожей. А главное, люди! Я знала, что пристально разглядывать незнакомых людей невежливо, но не могла удержаться. Все, кто попадался нам на пути, были одеты как персонажи старых картин Беллини [11], которые я видела в Галерее Академии. Даже не обладая особыми познаниями истории, было легко понять, у кого есть деньги, а у кого нет: одежда бедных людей была поношенной, иногда даже порванной в клочья, а люди, которым повезло занимать более удачное положение, были одеты добротно, иногда даже изысканно. Одни проходили мимо в простом и грубом облачении и крестьянских башмаках, другие – в шелках и бархате. Тут и там играли чумазые босоногие дети. Так же контрастно выглядели и дома: покосившиеся, потрепанные хижины соседствовали с недавно построенными палаццо, украшенными фресками и мраморными балконами. И лодки тоже: раскрашенные, сверкающие гондолы качались на воде рядом с гнилыми суденышками.