– Мы пришли слишком поздно, – возмутилась мадам Тассельхофф. – Глупости, – возразил ее муж. – Водный парад начинается только через полчаса. – Да, но здесь столько людей! Мы ничего не увидим! Мы развернулись и зигзагами прошли несколько переулков, чтобы протолкнуться к другому участку берега, но и там набережная тоже оказалась переполненной. – Какая досада, – сказала мама. – Вон там, у пристани, – сказал папа. – Там еще есть место. – Как нам повезло! – крикнула мадам Тассельхофф. Я заметила, что мама нахмурилась. – Не думаю, что зрителям разрешается там стоять. Иначе там давно уже было бы занято. – Ты видишь где-нибудь запрещающую табличку или ограждение? – спросила Юлиана. С видом победителя она принялась прокладывать путь в толпе; розовый костюм, который она сегодня надела, выделялся ярким пятном на общем фоне. Оказалось, что прямо у причала была протянута широкая лента, будто кто-то держал это место свободным специально для нас. Когда мы пробивались туда, люди даже отступали в сторону, чтобы пропустить нас. – Как будто у нас место в ложе, – порадовался господин Тассельхофф. – Да, невероятно! – согласился папа. – Это на самом деле невероятно, – раздраженно сказала мама. Она осмотрелась вокруг, будто ожидала, что в любой момент могут появиться карабинеры или еще какие-нибудь представители органов правопорядка, которые запретят нам стоять тут, например, из-за того, что это место зарезервировали для лодки пожарной охраны. Но пока никто не пытался нас прогнать. Некоторое время мы просто стояли там, и пока мои родители вели светскую беседу с семейством Тассельхофф, я рассматривала все вокруг. Люди толпились повсюду, выжидательно глядя на канал. Я успела вычитать в интернете, что Историческая регата – это нечто большее, чем шоу для туристов. Для самих венецианцев это событие имеет особое значение, потому что в нем участвуют лучшие представители весьма популярного здесь гребного спорта. Перед началом регаты проводится парад исторических лодок, в котором участвует множество гондол и барок, проплывающих по каналу праздничной процессией. Все лодки отделаны с соблюдением исторической точности до мельчайших деталей, а гондольеры и пассажиры одеты в костюмы в стиле пятнадцатого века. Накануне вечером я нагуглила с айпода несколько фотографий и статей и поэтому примерно знала, чего ожидать. – Самый величественный корабль – бучинторо, – сообщила мадам Тассельхофф, пытаясь перекричать всеобщий шум. – Это позолоченная парадная барка дожа. – Похоже, ты в них неплохо разбираешься, – крикнула в ответ мама. – Я прочитала о Венеции все, что можно. Когда отправляешься в другой город, нужно иметь некоторое представление о его истории и культуре – так что можете спрашивать у меня что угодно. – Она показала в сторону канала и провозгласила: – Глядите, вот появились первые лодки! Кстати сказать, эти выступы на носу гондолы существуют уже пятьсот лет. При ближайшем рассмотрении можно заметить, что их шесть. Каждый из них символизирует один из районов Венеции. Одну шестую, точнее говоря. Венеция делится на шесть частей, которые называются также сестьерами – от итальянского sei – шесть. Вот они: Сан-Марко, Сан-Поло, Каннареджо, Дорсодуро, Санта-Кроче, Кастелло и Джудекка. – Интересно! – крикнула мама. Я услышала, как она тут же тихонько сказала папе: – Эта женщина начинает меня раздражать. – Только сейчас? – спросил папа в ответ. – Я вас слышу, – сказала я. – Это личный разговор, – с упреком сказала мама. – И про машинки для гольфа тоже было не смешно. Нельзя шутить над инвалидами. – А по-моему, ужасно смешно, – сказал папа. – Уже вижу первые лодки! – восторженно выкрикнула мадам Тассельхофф. От устья Гранд-канала к нам приближались лодки со старинной отделкой, и даже издалека было видно, какие они разноцветные. – Смотри, а вон и та красная гондола, – сказал Маттиас. И правда, она приближалась. Лодкой снова правил одноглазый старик, одетый так же, как несколько дней назад. Гондола держалась немного в стороне от общего строя, ближе к набережной. К моему удивлению, в какой-то момент она отклонилась от общего курса. Одноглазый старик несколькими сильными взмахами весла направил ее к пристани, где стояли мы. – Что это он делает? – спросила мама. – Понятия не имею, – ответил папа. Гондола подплыла к ступенькам, спускавшимся с набережной. Старик энергично помахал рукой, словно пытаясь привлечь наше внимание. – Похоже, он хочет, чтобы мы сели к нему в гондолу, – сказала мадам Тассельхофф. – Честно говоря, мне скорее показалось, что он хочет спугнуть нас отсюда. – А мне нет, – возразила мадам Тассельхофф. – Чего-то он от нас в любом случае хочет, – сказала мама. – Может, сто пятнадцать евро авансом, – предположил господин Тассельхофф. Старик понял это и покачал головой. Он снова махнул рукой, на этот раз с нетерпением. Хотел ли он нас прогнать? Возможно, он из пожарной охраны. Пожарного инвентаря в лодке нигде не было видно, но ее красный цвет казался вполне подходящим. Внезапно у пристани началась давка. Люди проталкивались ближе, и неожиданно вокруг меня поднялась настоящая суматоха. – Мы сюда первые пришли, – возмутилась мадам Тассельхофф. Она наконец определилась: – Нам все-таки нужно сесть в гондолу. Прежде чем нас опередят другие. Дадим старику пару евро ради приличия, и все. – Простите! – кто-то из толпы проталкивался вперед, отпихивая остальных в стороны. Похоже, именно из-за его грубых манер вся эта толкотня и началась. Мне не было видно, кто он, но зато я хорошо его слышала. Он сердито ругался по-итальянски, если ему уступали путь недостаточно быстро. Затем он крикнул что-то через головы людей, обращаясь к старику в гондоле, и тот крикнул в ответ. Прозвучало как приказ. Мадам Тассельхофф сделала большой шаг вперед и забралась в гондолу. – Кто первый пришел, тому больше достанется! – Она подняла взгляд на нас. – Давайте, чего вы ждете! Лучшего шанса все увидеть у вас в жизни больше не будет! Господин Тассельхофф и Маттиас тоже послушно спустились в гондолу и уселись в ней. Тем временем тот человек, что проталкивался через толпу, – мне были видны только его темные волосы – оттолкнул в сторону последних людей, отделявших его от цели. По дурацкой случайности это оказались мы с мамой. Папа выругался, потому что мама чуть не упала. Он с трудом сумел ее удержать. Я потеряла равновесие и по дуге полетела в воду. С плеском я приземлилась в канал и камнем пошла на дно. * * * Вода была не такая уж холодная, по крайней мере, не холоднее, чем в открытом бассейне, однако по сравнению с давящей жарой позднего лета это все равно оказалось сильным потрясением. Не говоря уже о том, что вода была омерзительно грязной, как в канализации. Венецианцам ведь нужно сливать куда-то отходы, и для этого они, конечно, пользуются каналами, до которых далеко ходить не приходится – вода плещется прямо у порога, в буквальном смысле слова. Я вынырнула, фыркая и хватая воздух. – Анна! – крикнула мама. – Боже, она упала в воду! Я ничего не видела, потому что волосы залепили мне лицо, словно скользкие водоросли. О боже, а может, это и правда водоросли! Вонючие, зеленые, ядовитые водоросли из канала! Чьи-то руки схватили меня и втащили в лодку, вместе с моей сумкой, в которую я вцепилась железной хваткой. Я тут же нащупала в ней свой новый айпод. Надеюсь, с ним ничего не случится! Я поспешно убрала волосы с глаз, с облегчением выяснив, что это действительно были только волосы. Я поняла, что лежу в красной гондоле, вытянувшись на ее дне, как рыба, вытащенная на сушу. Надо мной наклонилось перепуганное лицо Маттиаса, будто вверх ногами, потому что он смотрел на меня сверху вниз. – Все в порядке, Анна? – Это все вы виноваты, грубиян, – ругалась мадам Тассельхофф. – Если бы вы не стали всех распихивать, ничего бы не случилось. К тому же, вы видели, что гондола уже занята! Слово «занята» к этому положению вещей явно не подходило. Честно говоря, точнее было сказать «захвачена». – И все-таки он спас Анну, – сказал Маттиас. Он? Кто? Я села и, разлепив глаза, осмотрелась вокруг. Первое, что я увидела, – парад старинных лодок, которые тянулись по воде мимо нас. Затем мой взгляд упал на старого гондольера, который невозмутимо наблюдал за мной. Подняв глаза на набережную, я увидела облегчение на лицах родителей. А потом я обернулась к своему спасителю, который смотрел на меня с явным раздражением. Это был победитель.