Чтоб не заканчивать письмо на грустной ноте, расскажу я тебе одну смешную историю. Офицерские жены в гарнизоне с превеликим счастьем ждут посылки с оказией от мужей с этой странной дальневосточной войны. Дойдя до далекого Харбина, наши солдаты много чего повидали и много чем обзавелись. В зависимости от чина своего мужа, соседки часто хвастаются на общей кухне, что такого интересного, а то еще и вкусного прислали их мужья. С нетерпением ждали и мы передачи от отца. Нашей соседке Нюрке уж десятая посылка пришла, а нам ничего. И вот наконец наступил счастливый час. Нам офицер, возвращающийся с фронта, принес сколоченный из старых брусков и досок ящик. Счастью нашему не было предела, особенно радовался Сашка, ожидая угощения. Китайская тушенка, по слухам, была очень вкусной, и тот мечтал ее попробовать. Каково же было наше с мамой разочарование, когда в нем мы обнаружили грязные отцовские вещи, медицинские инструменты и пару записных книжек. Помнишь, тех, что мы с тобой пытались в детстве открыть, такие большие, с деревянными обложками на маленьком замочке. Да-да-да, милая моя, отец до сих пор таскает их с собой, хотя они очень тяжелые, и по-прежнему закрывает на эти маленькие замочки, словно боится, что кто-то случайно раскроет тайны этих блокнотов. Но я его понимаю, ведь это память о моем деде. Помнишь, как папа читал нам с тобой в детстве истории, записанные в этих книгах? Про императора Китая, про его печать, которая была вырезана из нефрита в 221 году до нашей эры для правителя Цинь Шихуанди, про то, как именно он объединил шесть воюющих государств под властью династии Цинь. Что удалось ему это, потому что печать та была вырезана из знаменитого нефритового диска Хэ Ши Би, который был украден в государстве Чжао. Нам с тобой тогда казалось, что отец читает сказки, и лишь позже я узнал, что это дневники моего деда, оказывается, знаменитого в царской России путешественника. Отец не любит об этом говорить, но я знаю: дед был дворянин, дипломат и даже был награжден орденом Святого Георгия 4-й степени. Он очень много времени провел в Японии и на Дальнем Востоке, но особенной его любовью был Китай. Дед грезил найти нефритовую печать, которая пропала в 900 году нашей эры. По легенде, последний император, державший ее в руках, расколол символ власти на мелкие кусочки и выкинул в глубокий колодец, но дед пишет в своих дневниках иначе. Он нашел доказательства, что печать сохранена и залита в статую Будды Майтрейи. Последние следы этой статуи всплывали в маленьком городке Харбин. Я же думаю, что это все сказки, просто дед был очень увлечен этой идеей. Представляешь, папа дошел до этого самого Харбина, видимо, ему очень хотелось в память о своем отце, чтоб записи деда побывали там. Но обратно тяжелые книги с массивной деревянной обложкой тащить не захотелось, и он отправил их нам с оказией. Мама даже немного поплакала над посылкой, уж очень хотелось ей шелковый платочек, которыми так хвастались местные модницы. Да и Сашкиному разочарованию тоже не было предела, он хоть и взрослый уже, почти десять ему, но, по сути, еще совсем ребенок. Я же посмеялся над ситуацией и сказал матери прекратить реветь, потому как эта посылка говорит лишь о том, что наш отец глубоко честный и порядочный человек и мы можем им гордиться. Вот так, милая моя Ассоль, иногда старые грязные вещи могут сказать о человеке столько хорошего. Я теперь еще больше горжусь своим отцом, даже видя все ужасы этой страшной войны, возможно, самой страшной, которая когда-либо была на нашей планете. Прощаюсь с тобой, надеюсь, что ненадолго. Пиши мне обязательно. Навсегда твой Грэй P.S. А тушенку Сашке и платочек маме я все-таки достал. Соседка Нюрка предложила на огороде поработать, картошки она насадила полигон, а копать некому, не вернулись еще солдаты. Сразу смекнув, я сказал, что сделаю все сам, за это мне очень нужна банка тушенки «Великая стена» и два шелковых платочка: один желтого, другой голубого цвета. Она, конечно, поторговалась немного, но я был непреклонен. Так что Сашка съел целую банку один, я даже ему сказал, чтоб не делился, потому как хотел его порадовать. Он всегда мечтал наесться от пуза. Говорит, такую вкуснятину никогда и не пробовал. Мама же в платочек желтенький наряжается, а тебя, милая моя Ассоль, ждет платочек голубого цвета, такого же сказочного, как твои глаза. Глава 4 Помощница-полиглот «Чушь какая-то», – подумала Беата, закончив читать первое письмо. Она открыла ноутбук и стала переносить в просторы цифры текст с пожелтевшего листка. К концу работы ей показалось, что получилось начало на удивление неплохой истории. Жаль, конечно, что это будут лишь розовые сопли. Если бы ей дали карт-бланш, то из одного этого письма она бы сделала хорошую детективную историю. Пробежав глазами по тексту еще раз, она удовлетворенно вздохнула: все-таки есть талант. Беата была лучшей на курсе, ей прочили большое будущее в журналистике. Но тогда той Беате это было ни к чему, в родном Геленджике ее ждал Степан. Не задумываясь ни минуты о предложениях, которые посыпались ей после получения диплома, она вернулась домой. Ведь главное – это семья, а не карьера, так всегда говорила мама, которая посвятила всю свою жизнь отцу и дочери, оттого не умела в этой жизни больше ничего. Когда отца не стало, мама сразу даже не поняла, как жить дальше, поэтому его роль на себя взяла дочь. С восемнадцати лет Беата помогала матери материально, не давая той опустить руки. В Москве после учебы, усталая, она плелась в пахнущую горелым маслом закусочную и бодро кричала: «Свободная касса». Позже мама все-таки взяла себя в руки, продала машину, дачный домик, все украшения, что дарил ей отец, и, положив приличную сумму в банк, перестала просить у дочери денег. После предательства мужа Беата воздала хвалу Господу, что все-таки получила образование, а не повелась на уговоры Степана пожениться сразу после школы и пойти вместе работать в кафе на набережной. Обзвонив своих сокурсников в Москве и соглашаясь на любую работу, она прихватила маленького двухгодовалого Тошку и улетела в новую жизнь. В ней она точно знала: теперь на первом месте будут работа, карьера и деньги. Личная жизнь остается лишь привилегией, которая может случиться, а может и нет, и то если это не будет мешать карьере. Правда, в ее такой жестокий и циничный мир не вписывался маленький Тошка, который начал ходить в садик, постоянно сопливил и скучал по матери. От этого сердце разрывалось, но Беата знала, что и Тошка, и мама теперь зависят от нее. Поэтому вытирала сопли, целовала в макушку сына и отправляла в детский сад. К трем годам смышленый не по возрасту сын и вредная воспитательница Сталина Павловна уже привыкли, что Иофе Антона приводят в группу раньше всех, а забирают позже, иногда даже у сторожа Матвея Ильича, и это правило, которое не меняется. Возможно, в такой жизненной ситуации есть и плюсы, рассуждала Беата, глядя, как сейчас, в пять лет, сын сам одевается и чистит зубы, ведь он уже готов к этой жизни и знает, что легко не будет. Вот Беата не знала, и что? Росла как аленький цветочек на окошке, за которым ухаживала мама и который безмерно любил отец. В итоге сначала потеря отца больно ударила по одной щеке, хоть и был он намного старше мамы, но Беата была уверена, что он вечен. После жизнь подумала: маловато – и влепила ей вторую пощечину в лице уходящего в закат Степана. Получив развод, Беата поменяла фамилию и себе, и сыну, став опять, как в девичестве, Иофе. Муж не только не сопротивлялся, но и, казалось, даже не заметил этого. Он важно ездил по родному городу на внедорожнике и командовал в том самом кафе, в котором еще три года назад работал барменом. Антону было два годика, когда Степан решил уйти, поэтому он не привязался к сыну, не полюбил маленькое создание. Возможно, это случилось потому, что первые два года, пока Беата сидела у кроватки маленького сынишки, муж крутил роман с начальницей, хозяйкой того самого кафе, женщиной немолодой, но чертовски привлекательной, придумывая себе постоянную работу и ночные смены. Стол в странной комнате, больше похожей на музей, где показывают быт охотника, стоял сбоку от двери, так что входящему он был не виден. Когда дверь заскрипела, Беата сначала решила, что вернулась старуха, и напряглась, приготовившись опять играть с ней в психологические игры, но зашел странный парень. Не заметив Беаты, он, крадучись, стал продвигаться в сторону кресла, в котором восседала несколько часов назад хозяйка дома. Добравшись до места, он стал разглядывать маленький журнальный столик, явно что-то ища на нем. – Что-то ищете? – решила обнаружить себя Беата. Парень резко повернулся. Испуг был большими буквами написан на его лице, но не только он, что-то еще было там, пугающее и не совсем нормальное. – Мирон помогает, – сказал он так, словно ему пять лет, – Агния теряет, а Мирон находит. Странно, но парень внешне не выглядел сумасшедшим, и только из его несвязной речи становилось понятно, что что-то не так. Красивые локоны натурального пшеничного цвета, которым могли позавидовать модницы, свисали до плеч, делая его похожим на ангела. А если к этому прибавить еще и вытянутое лицо с четко выраженными скулами и небесно-голубые глаза, то сходство становилось необычайным. Беата растерялась от такой разницы внешности и речи и сказала первое, что пришло в голову. – Хочешь, помогу, ну, искать, – предложила она странному ангелу. – Нет, Мирон всегда сам, – он, как ребенок, замахал испачканными в чем-то руками в ответ на предложение, – Агния всегда хвалит, если Мирон находит. Мирону нравится, что его хвалят. И, словно решив, что достаточно пояснил ситуацию, быстро вышел из комнаты. – Дурдом, – вслух сказала Беата, закрывая компьютер. – А вот ругаться в нашем доме не принято, – на пороге стояла Корнелия и осуждающе смотрела на гостью, – тем более если наш дом принимает вас как родную. Мирон – божий человек. На Руси издавна называли юродивых приближенными к Богу и считали, что они общаются с ним напрямую, без молитв, потому обижать их считалось большим грехом. Не начинайте с греха. – Боже упаси, – сказала Беата, придя в себя, – даже не замахивалась на это кощунство, просто была несколько не готова встретить здоровенного пятилетнего ребенка. Обещаю исправиться и больше так не реагировать на вашу персональную связь с Господом и надеюсь, что на его руках все-таки не кровь. – Это краска, Мирон – художник. – Ненормальный художник, претендуете на славу Дали, плагиат. Корнелии не понравился ответ, но она сдержалась и, хмыкнув, произнесла: – Даже не знаю, за что такая честь, но Агния приказала поселить вас в доме. – А что, был вариант остаться на улице? – спросила Беата, сделав испуганные глаза. – Я человек южный и к холоду отношусь отрицательно, на снегу спать не умею, имейте в виду. – Обслуживающий персонал у нас живет в крайнем домике, – терпеливо пояснила Корнелия. – И даже вы? – уточнила Беата, но та ничего не ответила и лишь зло посмотрела в ее сторону. – Пройдемте, я покажу вам вашу комнату, – взяв себя в руки, сказала помощница. – Невзлюбили вы меня, Корнелия, а зря, – Беата поднималась на второй этаж за недовольной помощницей и с опозданием пыталась наладить контакт. – Делить-то нам нечего. Напишу я эту дурацкую книгу и уеду, возможно, даже до Нового года, а свой человек в Москве вам никогда не помешает. Я и билеты в театр могу достать, и экскурсию провести в Останкино. – У вас контракт до второго января, – сухо оборвала ее мечты Корнелия, – билеты в театр сейчас, в период Интернета, не проблема, а экскурсию по Москве я и сама могу вам провести. Не думаю, что провинциальная девочка, сбежавшая из своего Геленджика пять лет назад, может удивить чем-то меня. Моя бабушка слушала в Ленинграде стихи Ахматовой в авторском исполнении, моя прабабушка сидела на руках у Бунина. – Почему вы пропустили маму? – резонно заметила Беата. – Наверняка она тоже отсиживала чьи-то знаменитые коленки? – Моя мама дружила с самим Рудольфом Нуриевым, заслушиваясь исполнением песен самим Высоцким. Пришли. Корнелия распахнула двери комнаты и пропустила гостью вперед. Это была стандартная гостиничная комната. Стены, как и во всем доме, были из большого круглого дерева, посредине стояла двуспальная кровать, шкаф, стол и телевизор. – Ну так себе, – разочарованно сказала Беата, – а туалетная комната? – Одна на этаже, – пояснила Корнелия и, чтобы избежать других вопросов, добавила: – Это не частная резиденция, это база «Берлога», которую на дни новогодних каникул сняла великая актриса Агния Орлова. – Понятно, – примирительно сказала Беата, – провинциальной девочке, сбежавшей из своего Геленджика три года назад, – прошу заметить, не пять, а всего лишь три, – и не в таких «Берлогах» приходилось жить. А почему вы сказали про контракт? Ведь если я буду работать по ночам и сделаю книгу раньше, зачем мне здесь дольше сидеть, только вас буду раздражать. Было видно невооруженным глазом, что это больная тема для язвительной с виду журналистки, поэтому Корнелия ответила ей с особым удовольствием: – Вам в ваши двадцать восемь лет пора уже научиться читать то, что вы подписываете. Пункт 3.2.4 гласит, что вы обязуетесь находиться на базе «Берлога» до второго января. В случае неисполнения указанного пункта оплата за работу в сумме двух миллионов рублей не будет выплачена. – Ого, – на самом деле удивилась Беата, – зато вы, как погляжу, хорошо осведомлены о моем контракте и даже о сумме, надо же. – Странно было бы, если бы я не знала то, что составляла сама, – первый раз лицо Корнелии изменилось, и на нем появилось подобие насмешки. – У вас есть юридическое образование? – спросила Беата, в голове решая, сможет ли она оспорить контракт. – У меня три высших образования: юридическое, медицинское и техническое, – спокойно и без хвастовства ответила Корнелия. – И как с таким багажом знаний и всего лишь домоправительница? – усмехнулась Беата. После этих слов лицо Корнелии стало белым. Было видно, что сейчас Беата попала в точку, в больную кровоточащую точку, слабое место москвички в пятом поколении. – Я не домоправительница, – по слогам ответила побелевшая Корнелия. Ее бесцветная, почти прозрачная кожа пошла алыми пятнами, – я тридцать лет правая рука великой актрисы Агнии Орловой. Через час ужин в столовой. Беата была бы не Беата, если бы промолчала, видя, что попала в точку. Уже вслед уходящей Корнелии она крикнула: – И все же я думаю, что-то вас здесь держит. Если она у вас забрала паспорт и шантажирует, моргните два раза, я постараюсь вам помочь. Я все-таки профессиональный журналист, а не писатель женского мыла, не такие дела раскручивала. Ничего не ответив, Корнелия хлопнула дверью. – Странный дом, поэтому и домочадцы странные, – вслух сказала Беата, а про себя подумала, хорошо, что она не любит доверяться судьбе. Перед поездкой, подключив все свои уже многочисленные знакомства и просидев несколько вечеров в архивах разных ведомств, вместо того чтобы потратить это время на сына, все-таки выискала интересную информацию о своей нанимательнице. Так сказать, грязное белье, оказывается, было и у нее, и теперь на всякий случай у Беаты был ключик к сердцу, ну или к расположению великой актрисы. Инстинктивно она потрогала карман на сумке: бумаги были на месте. «Я не хочу никому вредить и никого шантажировать, – в который раз оправдалась она перед собой, – это просто страховка на случай непредвиденных обстоятельств». Но Беата даже представить себе не могла, насколько непредвиденными станут вскоре обстоятельства и что на эти бумаги она будет смотреть совсем другими глазами. Глава 5 Корнелия тоже любит Корнелия Звонарская была зла на всех: на эту выскочку журналистку, на старуху, на себя и даже на него, на своего мальчика. Ей только показалось на миг, что жизнь начала налаживаться, что счастье в этом мире возможно, и даже ей, некрасивой девочке из интеллигентной московской семьи, отрабатывающей карму родителей, Господь тоже выделил кусочек счастья. Конечно, она никогда бы не призналась, но втайне ото всех Корнелия, выросшая на Блоке, Тургеневе и Ахматовой, читала наивные женские романы, как под копирку похожие один на другой. Главной темой в них была мысль о женском счастье рядом с любимым мужчиной, красивым, мускулистым и молодым, который смотрит на свою суженую с обожанием и грозится всю жизнь носить на руках. И вот когда все эти тайные желания начали исполняться, появилось препятствие, которое необходимо устранить. «Почему, – задавалась с утра она вопросом, – одним все дается легко, а другим приходится выбивать каждый грамм своего счастья?» Ну ничего, она так долго ждала его, что никому не позволит разрушить замаячившую на горизонте мечту. Надо только подумать, надо только все хорошо обдумать. – Ты что, замерзла? – громко, словно залепив пощечину, спросила Агния. – Продолжай.