– Думаешь, мы, горцы, такие тупые, раз отдаем своих в аббатство Маунт? – Ты о чем? – Я зашипел и отцепил от себя толстяка. – Тебе ведь кажется простым и разумным упокоить Тейвила ножом или пулей. Почему же горцы не поступают так же со своими? Отчего безропотно отдают их инквизиторам? – Почем мне знать? – Да потому, – Рой вплотную приблизил ко мне свою небритую физиономию, – что такое всегда сотворяло новую, еще бо?льшую беду. – Дух обреченного покидает тело, – заговорил монах, – но не обретает покой. Он преследуют того, кто проявил милость. Следует за ним неотступно, появляется каждую ночь и доводит до самоубийства или сумасшествия. Одно спасение – не покидать намоленную церковь, только кто проживет остаток своих дней у алтаря? Может быть, ты, Гард? Я молчал, и Томас Велдон продолжил: – Когда такой «добряк», как ты, Гард, погибает или теряет разум, мятущаяся душа становится гораздо сильней. Она получает возможность материализоваться и нападает на всё новых и новых несчастных. Десятки и сотни обреченных! Это вновь народившееся отродье Сатаны почти неуловимо! – Черный призрак, – произнес Рой. – Так их называют, – согласно кивнул инквизитор. – Истинное проклятие земель к северу от Долгого хребта. Когда леса эльфов превратились в Запустение, появились и они. Святой инквизиции потребовалось более века неустанной борьбы, чтобы изничтожить их всех, или почти всех. Поэтому я не позволю тебе сотворить нового! – Но мы же убивали упырей! А та маленькая мертвая девочка?! И никаких черных призраков потом! – Когда мертвые нападают на живых, их влечет дьявольский голод, но не месть. Таких можно и нужно разить! Чтобы на время освободить несчастную душу от жуткой оболочки. Ненадолго. Но достаточно, дабы провести обряд упокоения. – Выходит, с Тейвилом все иначе? Мы не можем ни спасти его жизнь, ни покончить с его мучениями. Мы даже рядом не должны находиться – вдруг не заметим обращения, и новый упырь кинется на кого-нибудь из нас! Что же тогда с ним делать? – Помнишь, у Гнилого водопада, – монах исподлобья посмотрел на меня с укором, – я просил смерти для Ричарда Тейвила? – Помню, не забыл… – процедил я. – Это хорошо. А еще вспомни, о чем глупый монах предупреждал тебя. Там бы Ричард умер и встретился с Господом нашим, а теперь его смерть означает обращение. И даже нечто худшее, если ты прекратишь его мучения! – Да что вам нужно от меня! Я все помню! – Посему ты уразумеешь, почему оставляем Тейвила на этой поляне. Я пораженно смотрел на церковника, а он не сводил с меня свой тяжелый, почти не мигающий взор. Его не переубедить. Рой грязно выругался. В отличие от меня, толстяк понял, к чему клонит инквизитор. Акан стоял рядом, понурив голову. Я услышал, что он бормочет себе под нос: – Дурак ты, Рой! Старый дурак! О чем только думал!.. Только сейчас до горца дошло, что ждет лейтенанта. А что Барамуд и Крик? Гном закрыл глаза. Так, мол, и есть, как говорит инквизитор. Перворожденный снова холоден и отрешен. Я один на один с церковником. – Святой отец! С вами частица святого Креста! С ней ваши молитвы сильней любого проклятия! Черный призрак не появится! А я возьму на себя еще один грех! Мы не можем взять и бросить Ричарда здесь! – Прекратите спор! – Из-за спины отца Томаса послышался слабый голос Тейвила. – Я все слышал. – Слышал? – переспросил я. Он слышал, как мы решали его судьбу! – Полно тебе, купец, – на бледном осунувшемся лице Ричарда появилась вымученная улыбка. – Не донимай святого отца, он прав. Ричард замолк на мгновение и продолжил: – Я остаюсь… Вы уходите. Слова давались арнийцу с большим трудом. – Исповедуйте меня, святой отец. Инквизитор опустился на колени рядом с умирающим. Я не успел даже слово сказать, чтобы хоть попытаться отговорить Тейвила. – Пойдем, Гард, – толстяк обратился ко мне, – не будем мешать Ричарду и отцу Томасу. Я кивнул. Единственное, что еще можем сделать для лейтенанта, – это сохранить тайну исповеди. – Поднимайся, доходяга! – Рой погнал имперца на противоположный край поляны, подальше от носилок. Геринген искоса, нехорошо посмотрел на горца, однако повиновался. Толстяк частенько повторял, что отдаст графа эльфу, буде тот станет рыпаться, а гном каждый раз подтверждал, что Крик – первостатейный мастер по задушевным беседам. Мы остановились у высокого, чуть обгоревшего пня, в двух шагах от которого начинался лес. Когда-то давно в росшую чуть поодаль от остальных ель ударила молния. Дерево загорелось, и все, что от него осталось, – вот этот черный, торчащий на три фута из земли ствол. – Падай, – рыкнул толстяк, – и чтоб не дергался! Генрих фон Геринген снова подчинился. Крик и Барамуд отправились к реке. Если не считать имперца, рядом только Рой. – Как же упокаивают в аббатстве Маунт? – спросил я. – Монахи не рассказывают. Но слухи ходят, – ответил Рой. – В кельях для умирающих крепкие дубовые двери, внутри много икон и крестов и ложе с толстыми ремнями. Обращенный получает молитву святых отцов, осиновый кол и усекновение головы. – А связать Тейвила и ждать мы конечно же не можем. – Я сплюнул и раздраженно посмотрел на инквизитора. – Кто знает, как оно, обращение, проходит. – Что с этим делать? – Я указал на Герингена. – Носильщик больше не нужен. – Отдать эльфу, и вся недолга. Ох, не понравился мне взгляд Генриха. Я положил руку на рукоять сабли. – Есть другая мысль. Полковник с неприкрытой ненавистью уставился на меня. Он опасен, я убедился в этом на собственной шкуре в схватке у Черной речки. Демонстративно выдернул из кобуры на груди один пистоль и отступил на несколько шагов от пленника. Коль кинется, успею пальнуть в него. Акан одобрительно хмыкнул. – Так чего удумал с ним? – спросил Рой. Теплых чувств к имперцу в нашем потрепанном отряде никто не испытывал. – Веревка нужна. – Вешать будем? – Нет, он тогда легко отделается. – Обсуждение участи Геринга при нем самом являлось своего рода истязанием, однако пленник не заслужил иного отношения. – Свяжем и уложим рядом с Тейвилом, пусть ждет обращения. Все из-за этого урода… – Убью! Огсбургец прыгнул. Чтобы вцепиться в меня, разорвать зубами глотку или хотя бы получить пулю и легкую смерть. Он упал в полушаге, ударившись лицом в мох в двух дюймах от моих сапог. Рой впечатал полковника в землю. Толстяк сбил его в прыжке и затем ловко заломил руку. Беспомощный, обездвиженный огсбургец плевался и сыпал бранью на своем собачьем наречии. Я ударил его сапогом по поганому рту. Совсем не благородно, только никто не обещал Герингену дворянских поединков, зато имперец заткнулся. Он ненавидяще глядел на меня, с разбитых губ и подбородка стекала кровь. Вернулись Барамуд и Крик. – Вижу, время зря не теряете, – прогудел басом гном. – Решили вот, как быть с ним, – сказал я, объяснив, что оставляем Герингена здесь. Бородач и перворожденный не возражали. Вместе мы основательно связали пленника. Огсбургец проклинал каждого, и гном попросил эльфа отрезать полковнику язык. Я и Рой еле отговорили перворожденного и Барамуда от этой идеи – возни много, да и потом – вдруг сдохнет раньше времени… Зато кляпом пасть заткнули. Для верности посадили спиной к обгоревшему пню и привязали к нему еще одной веревкой. Теперь точно не выпутается и не уползет никуда. – Хоть бы тебя какая собака уже цапнула, – хохотнул Акан, – но помрешь точно не от моей руки. Значица, никаких черных призраков. Эльфу и гному шутка понравилась. – Иди, Гард, – монах закончил с исповедью и подошел к нам, – Ричард зовет. Томас Велдон неодобрительно посмотрел на связанного Герингена, но протестовать не стал. – Вытащите тряпку из его рта, – велел церковник. – Спрошу, хочет ли покаяться. Генрих хотел, да и черт с ним. Я направился к Тейвилу. – Купец, – лицо умирающего покрылось испариной; жар возвращается, скоро он потеряет сознание, – мое имя Ричард Тейвил, я последний барон острова Гонт. Запомни это! – Знаю. – Не перебивай! Ричард Тейвил, лейтенант гвардии его королевского величества Герарда Пятого и агент палаты Тайных дел. Теперь я слушал внимательнее. Давно догадывался, что Ричард не простой офицер и состоит на службе в этой самой палате. Ищейки и телохранители короля! Однако зачем он признается?