— Нет, потому что агентство я продаю. Я получил предложение продать его часть, но продаю целиком. Не знаю, много ли получу, но ухожу в любом случае. Думаю, мы вдвоем составили бы хорошую команду. — Может быть, — сказал Харлинген. А потом с добродушной язвительностью добавил: — Не вы ли однажды заметили, что с вашим мозгом, диктующим чужому сочному голосу… Мюррей покачал головой: — Ральф, позвольте сказать вам кое-что. Я всего лишь привел вас сегодня к Айре Миллеру. Вы не имели права находиться там, представлять что-либо в качестве улики, разговаривать с теми людьми так, как разговаривали. Но вы это сделали, и вам это сошло с рук, потому что, как говорят люди у меня в агентстве, вы всегда вершите дело. Я дал вам бумаги и пленку, но использовали их против той клетки с тиграми вы. И никто не смог бы сделать этого лучше. Если бы я не думал так, то не предложил бы сотрудничества. Не могу работать с людьми, которых не уважаю. — Я знаю это, Мюррей, и спасибо за комплимент, но ведь нужно обдумать и другие проблемы, так ведь? Ваши представления не всегда совпадают с моими. Не приведет ли это к осложнениям? — Может привести. Но мы немного поспорим и сможем сообща найти верные ответы. У юристов в работе это так. Взять двух человек — получите партнерство. Взять девять человек — получите Верховный суд. Понимаете меня? — Да, — ответил Харлинген, — понимаю. — Значит, договорились? Если затянуть с решением, я могу передумать, но сейчас, судя по тому, как мне видится мир, я ваш человек. — Но почему? — спросил Харлинген. — Если рассчитываете, что доходы у вас возрастут… — Нет, не рассчитываю. Собственно говоря, знаю, что они будут ниже. Но это сводится к тому, Ральф, что вы говорили. Помните, вы как-то сказали, что из меня не получился хороший циник? — Помню. — Так вот, вы ошиблись. Циник из меня получился чертовски хороший, так как мне ни разу не пришло в голову, что Ландин невиновен, а это чуть ли не предел падения. Это «белое пятно», созданное агентством. Так думал и чувствовал Фрэнк Конми. А я не хочу быть вторым Фрэнком Конми, Ральф; меня страшно думать, что я довел бы себя до этого. Агентство отравило его существование, заставить подозревать всех и вся. Я не допущу, чтобы это случилось со мной. Но если останусь с агентством, случится. Вы понимаете меня, так ведь? Такой человек, что должны понять. Вот почему говорю, что если скажете «да» — я ваш человек. — Давайте лучше употреблять слово «партнер», — сказал Харлинген. — Оно приятнее звучит. На другой день, когда Мюррей сообщил эту новость миссис Нэпп, она восприняла ее с удивительным спокойствием. — Что ж, вы наверняка знаете, что делаете, мистер Керк, — сказала она. — И конечно, мистер Коллинз будет очень хорошим руководителем. Мистер Конми всегда высоко отзывался о нем, когда тот был здесь. И, насколько понимаю, он отлично преуспевает и в Калифорнии. Когда вы уходите? И тут Мюррей осознал, что для нее не существовало никакого Фрэнка Конми, никакого Мюррея Керка, никакого Джека Коллинза. Существовало только агентство, и значение имела только его неизменная результативность. Стало быть, подумал он, погоня за результативностью губит душу. — Не знаю, — ответил он. — Коллинз приезжает на будущей неделе, но требуется составить документы и все такое. Это может занять около месяца. А что? — Нужно позаботиться о многих деталях, мистер Керк. Например, о деле этой монахини… — Монахини? Какой монахини? — Она приезжала сегодня утром из больницы Святого Алонсуса. У мужчины, приехавшего вместе с ней, был полный автомобиль документов для микрофильмирования. Она показала письмо от вас, где сказано, что это нужно сделать бесплатно, но если мы надолго загрузим нашу машину для микрофильмирования этим… — Тогда мы купим для них такую машину, миссис Нэпп, если это единственный выход. Если ее доставят на будущей неделе, это будет хороший рождественский подарок. — Это будет очень дорогой рождественский подарок. У вас на письменном столе много корреспонденции, мистер Керк. Займетесь ею до ухода домой? — Займусь. А пока что, миссис Нэпп, поручите кому-нибудь взять в лаборатории несколько больших пустых ящиков — картонных, в которых доставляют фотобумагу — и принести ко мне в кабинет. И есть список более-менее достойных освещения в печати клиентов, который вы составили, когда тот человек из журнала «Пипхоул» был здесь. Мне он тоже нужен. — Зачем? — спросила миссис Нэпп. Она впервые задала вопрос о цели его указаний. Мюррей понял, что больше ничего не вершит. — Мне так хочется, — отрывисто сказал он. — Действуйте, миссис Нэпп. Работа по сверке досье с фамилиями шла медленно. Закончив ее и нагрузив папками две коробки, Мюррей позвонил на первый этаж Макгуайру, домоуправу, и узнал, что котельной в здании нет и никогда не было. — Нет, сэр, — сказал Макгуайр, — мы получаем тепло от компании «Нью-Йорк стим», мистер Керк. Странно, что вы не знали этого. — По его тону Мюррей понял, что ему приятно советовать арендатору. — Если хотите избавиться от бумаг, лучше всего найти место, где есть мусоросжигатель. Или отправьте бумаги вниз, мы отдадим их мусорщику, когда он появится. — Спасибо, — сказал Мюррей. — Я найду мусоросжигатель. Если у него и были какие-то сомнения, нотка повышенного интереса в голосе Макгуайра уничтожила их полностью. В конце концов, в «Сент-Стивене» был камин. Но как оказалось, тот, кто сооружал камин, не предусмотрел сжигания такого хлама, какой впихнул туда Мюррей. Магнитофонные ленты с шипением тлели, фотопленки испускали дым, окутавший квартиру едким туманом. Лишь когда все окна были открыты, а дверь распахнута, в трубе появилась тяга. Мюррей сел на корточки перед огнем и стал горстями бросать в него обреченные на сожжение материалы, подавляя при этом тщетные сожаления. На дне коробки оказалась пачка фотографий. Одна из них привлекла его взгляд. Там были изображены во всех подробностях жена злополучного игрока в поло и мускулистый молодой человек, ее увлечение в том месяце, схваченные фотовспышкой в нетерпящую света минуту. Мюррей разглядывал одну из фотографий с интересом, удивляясь, как может быть у совершенно раздетой женщины такой беззаботный вид в такое ужасное время. Ее любовник, наоборот… — Пятьдесят художественных поз, — сказала у его плеча Рут. Он ошеломленно поднял взгляд и увидел Рут, ту самую Рут, которую видел неделю, целую жизнь назад, однако в чем-то иную. Потом неуклюже поднялся на ноги, осознал с гневным смущением, что все еще держит в руке эту фотографию, и бросил ее в огонь. — Извини, — сказала Рут. — Я постучала, но ты был так занят, что не слышал, и я вошла без приглашения. Не знала, что ты просматриваешь свой альбом. — Долго ты простояла здесь? — Достаточно, чтобы запомнить подробности той фотографии. Кто был на ней? Кто-то, кого я знаю? — Вряд ли. Я тоже не знаю их. — О, Мюррей, не смотри так. Неужели не понимаешь, что я шучу? Право, ты можешь быть… — Давай не будем об этом. Когда люди входят без приглашения, чтобы оскорблять меня, это слишком. Теперь скажи, шучу я или нет. — Лучше пусть это будет шуткой. Мюррей, мы сыграли в школе ту пьесу, и в зале был Ральф. Я долго потом с ним говорила. — Это хорошо. Как прошла пьеса? — Не все ли равно? Ральф рассказал мне обо всем, что случилось, — о тебе, об Арнольде и о партнерстве. Слушал ты когда-нибудь Ральфа? Стоит лишь ему открыть рот, и он начинает без остановки говорить. Я приехала бы раньше, если бы он не говорил так долго. — Зачем? — Мюррей, выслушай меня. То, что произошло в ту ночь между нами… Ты был прав относительно меня, знаешь ведь это? Ошибался только в одном. То, что я тогда чувствовала — это самое странное чувство в моей жизни — было осознание свободы. Я словно целые годы была прикована к тени, а потом вдруг поняла, что это тень, и стала свободна. Вот почему я поехала сюда с тобой. Потому что была вольна сделать это и хотела. Мюррей, понимаешь, что я говорю? Если нет, я убью тебя. — Это не оставляет мне выбора, так ведь? — Нет, и если думаешь, что твой вид затравленного зверя для меня что-то значит, то ошибаешься. Теперь можешь согнать с лица это выражение. Человек с чувством юмора не должен стараться выглядеть таким уязвленным и благородным. Ему это не идет. — Ладно, — сдержанно заговорил Мюррей, — тогда постараюсь быть по возможности веселым хозяином. Не хочешь ли раздеться? У меня есть новое банное полотенце, оно… — Знай меру в юморе. — Она приложила руку к его щеке и задержала там, прохладную и замечательно успокаивающую. — Чувствуешь? Это от страха. Входя в лифт, я боялась до одури. Я знала, что скажу, но не знала, что скажешь ты, и страшилась. А теперь, хотя ты до сих пор ничего толком не сказал, я больше не боюсь. Что скажешь об этом? — Только что ты чертовски уверена в себе. А если хочешь понять почему, посмотрись в это зеркало. Мюррей повернул ее так, что оказался позади нее. Оба смотрели в зеркало на стене над камином, а потом, свободный наконец от своей тени, он крепко обхватил Рут и почувствовал под своими руками теплую тяжесть ее грудей. Рут откинула голову ему на плечо и улыбнулась отражению в зеркале. — Какая красивая пара, — сказала она. Глава 6 — Истинно, истинно, — сказал однажды Фрэнк Конми, — это гнусный, приукрашенный золотой век картотечных шкафов. Тем вечером, ясным, холодным, безлунным, но звездным, они сидели в квартире Фрэнка в «Сент-Стивене», — многоэтажном жилом доме с гостиничным обслуживанием. Тридцатью этажами ниже, в Центральном парке, морские львы лаяли от скуки на небо, тигры рычали, слыша завывание сирены «Скорой помощи», несшейся по Пятой авеню. Фрэнк прислушался к этим отдаленным звукам. — Да, — сказал он, — они всегда поднимают шум, когда испуганы, бедные звери. А по их поведению днем и ночью, Мюррей, можно не сомневаться, что испуганы они постоянно. Что ж, думаю, в этом смысле они не отличаются от других Божьих созданий. Испуганных. Постоянно испуганных. И оповещающих об этом безучастные звезды. Эд Макбейн