– Надо же какое убожество, будто в свою «хрущевку» в восьмидесятые вернулась. Заправляя кровать, Зинаида злорадно хихикнула. – Что не нравится? У вас еще есть возможность отказаться. Подойдя к окну, и пристально уставившись на улицу, Павлина задумчиво произнесла. – Ты мне лучше скажи, есть здесь привидения или нет? Пожав плечами, Зинаида неохотно пробурчала. – Я их не видала, нет здесь никаких приведений. – Да, ладно, – недоверчиво усмехнулась Павлина. – Ты ведь ночами дрыхнешь без задних ног, тебе не до приведений. Зинаида не успела ответить, дверь скрипнула и на пороге появилась Александра. – Как устроились? Нравится? Павлина неопределенно хмыкнула. – Да ничего, вроде как в прошлый век вернулась. Обстановочка, скажу я вам, как во времена моего тяжелого детства и также нафталином воняет. Я себе представляла все несколько иначе, а что другой комнаты нет? Александра непроизвольно усмехнулась. – Что—то не так? Вам не нравится? Вспыхнув Павлина завелась. – В этой комнатке все такое, – обвела она рукой, – обыденное, убогое, сюда если привидение и забредет, то сдохнет от скуки. Есть, конечно, сентиментальные дамочки, любящие вспомнить голоногое детство, но я не из их числа, я люблю настоящую старину и понимаю в этом толк, не то, что некоторые, – пренебрежительно выпятила она губы. – Так что мне этот дешевый развод не к чему. Александра улыбнулась. – К сожалению, ничего другого я вам предложить не могу. – Неужели нет ничего лучшего? – скривилась Павлина. – Где экстрим, где адреналин? Я хочу переночевать там, где повесилась жена артиста. – Не думаю, что вам там понравится, – хмыкнула Александра. – Это почему? – вызывающе подбоченилась Павлина. Ее тощая, вытянутая фигура, в коротком пестром платьице, перепоясанном широким, лакированным ремнем с огромной пряжкой, усыпанной стразами выглядела комичной. – Потому, что на захламленном чердаке спать негде, разве только на полу. Но предупреждаю, там очень холодно. Фыркнув, Павлина сердито подхватила с пола спортивную сумку и, швырнув ее на стул, рванула молнию. Выложив вещи на кровать, она с укором уставилась на Александру. Странно, но Александра почему-то почувствовала себя виноватой. – Не переживайте, может, вам призрак, какой-нибудь и попадется и тогда будет вам экстрим и адреналин будет, – усмехнулась она. Павлина вдруг бесшабашно захохотала. – Пропадать, так пропадать, один раз живем, зато будет что вспомнить. Кстати, чтобы здесь не было так страшно, я вам завтра, если вы не возражаете, своего охранника Костю привезу. Глава 21. Предложение руки и сердца Пришла осень девяностых, а с ней огромные изменения в стране. В воздухе носилось что—то новое, тревожное, будоражащее. По центральным улицам ходили разношерстные колонны возбужденно—галдящих людей с транспарантами разного толка. Одни желали вернуть царя, другие просили свободу, третьим нужна была демократия, четвертым – бесплатное пиво, пятым – легализация проституции, шестым и вовсе язык не поворачивается сказать и так далее. Объединяло всех одно – требование отставки правительства. Все это напоминало Наденьке дешевый опереточный карнавал. В ее память врезался лозунг толпы разбитных пенсионерок, написанный на длинном ватмане зеленым фломастером «Берегитесь коммунисты – идут бабки экстремистки». Возбужденно—радостные женщины с какой—то бесшабашной удалью пели озорные частушки про коммунистов под гармошку. За ними шагали колоритные бородачи в кубанках и алых шальварах. Следом во фраках с хоругвями в руках с песнопением «Боже царя храни…» вышагивали монархисты. В толпах сновали хорошо узнаваемые публичные люди: писатели, артисты, политики. На телевидении замелькали репортажи с дворянских собраний и балов. Из уст в уста обыватели передавали друг другу прейскуранты на стоимость должностей, чинов, депутатов и дворянских грамот. По сходной цене можно было пристроиться на работу в солидную организацию, или купить приличную родословную княжеского рода. В депутатах появились маргиналы, попы расстриги и лица с заслуженным уголовным прошлым. Драки и бесконечные заседания депутатов со скандалами шли бесконечным сериалом на голубых экранах. Казалось советское время, так долго сдерживающее человеческие страсти единой идеологией, раскрыло ящик Пандоры, и оттуда повалила всяческая всячина. Люди словно освободились от долго связывающих их пут и вели себя вольготно, словно безрассудные малые дети в отсутствие взрослых. Что делать с этой свободой никто не знал. Вскоре в магазинах пропали продукты, прилавки приобрели девственную чистоту, исчезли даже спички и соль, и от этого стало жутко, особенно в городах, в селах все—таки у колхозников кое-какой провиант имелся. За продуктами занимали очередь чуть ли не в полночь и дежурили сутками напролет и поэтому, как только завозился товар, он тут же мгновенно раскупался. В театре тоже чувствовались тревога и брожение. Артисты ходили взбудораженные с взволнованными лицами. Многие с радостью приняли новые веяния, и Альберт одним из первых примкнул к мятежникам. Он вечно где—то пропадал и в театре появлялся редко. Любя Альберта без памяти, Наденька сразу же приняла его сторону. С подругами она посещала всевозможные митинги и сходки. Провела в палатках у костров пару ночей у Белого дома. Ей страшно понравилось участвовать в этом действе, она думала о важности исторического момента в противодействии уходящей власти. «Исторический» момент оказался необыкновенно приятным, так как бесплатно угощали растворимым кофе и бутербродами с импортной колбасой – сервелатом. Было весело, присутствовало много знаменитых людей и Наденьке по ощущению это напомнило любимый, новогодний праздник. Альберт стоял на трибуне в кучке именитых людей, окружавших претендента на президента и от этого она чувствовала огромную гордость за своего любимого. Настроение испортила неизвестно откуда взявшаяся Верочка, бывшая соседка по университетскому общежитию. Сердитым шепотом, она прошелестела. – Что творится, кошмар! Хочешь, анекдот расскажу, – и, не дождавшись ответа от изумленной Нади, протараторила. – Знаешь, как переводится Горбачев? Граждане обождите радоваться, Брежнева, Андропова, Черненко еще вспомните… Возмутившись, Наденька открыла рот, чтобы дать достойный ответ, но Вера мгновенно растворилась в толпе. Барятьев основательно увлекся политикой и абсолютно перестал обращать внимание на женщин. Ко всему прочему его неожиданно выбрали депутатом, и он окончательно забросил театр. Чтобы не потерять Альберта, Наденька, привычно повсюду следовала за своим кумиром. Она стала писать ему речи и незаметно оказалась незаменимой помощницей. Теперь Белла Борисовна не смела не только дурного слова сказать о ней, но даже неприветливо взглянуть на Наденьку. Наденька же преобразилась, стала носить элегантные вещи и туфельки на каблучках. Выглядела модной и ухоженной. Однажды вернувшись с дебатов домой и, взглянув на Наденьку, Альберт вдруг осознал, что любит ее безумно. Он растрогался, в глазах защипало. В порыве он подошел и обнял ее. – Ты такая красивая, – шепнул он, вдыхая запах ее волос. – Господи, как же я сильно люблю тебя. Его слова подняли сильнейшую бурю в душе Наденьки. Долго же она ждала его признания. Ей почему—то вспомнилась Ева Михайловская, и Наденька не смогла скрыть победоносную улыбку: вот бы она сейчас увидела это. Горькая усмешка тронула ее губы. – Не шутишь? Альберт ожидал бурной реакции: слез, ответного страстного признания, благодарности за любовь, всего чего угодно, но только не этой усталой усмешки и это оскорбило его. – Ты не рада? – Почему же, рада, – с усилием печально произнесла она. – Просто я слишком долго ждала этих слов. – Так вот я их и сказал, – отвел он глаза. Из своей комнаты вышла заспанная домработница Антонина. Почесывая бок, она зевнула. – Ужинать будете? – Чай поставь, – зло буркнул Альберт. – Устала, пойду к себе, – Наденька закрылась в своей комнате, которую когда-то ей в «родовом гнезде» выделил Барятьев. У нее вдруг хлынули слезы, она бросилась на кровать. Раздосадованный Альберт, поднялся в свой кабинет и хлопнул рюмку коньяка. Чудесный момент объяснения в любви был испорчен Наденькой, и он злился. Что Надька кочевряжится, любая баба с ума бы сошла от радости на ее месте. Альберт решил еще раз попытать счастья, поговорить с Наденькой, объясниться, попросить у нее прощения и пошел к ней. Он дернул ручку, но дверь оказалась запертой, и он не стал стучаться. Переодевшись в халат, Альберт спустился в столовую. Антонина поставила перед ним чашку дымящегося, крепкого чая и блюдце с тоненько нарезанным лимоном. Подвинув к нему розетку с вареньем, Антонина пропела. – Вам братец звонил, просил передать… Альберт вышел из себя и крикнул. – Никаких приветов мне не передавай от него. И к телефону не зови, усвоила? – Усвоила, – испуганно заморгала Антонина. Тем временем Наденька умылась и спустилась в столовую. – И мне чая налей, – бросила она Антонине. Сердито прищурившись, Альберт пожаловался Наде. – Братец двоюродный названивает, я категорически запретил Антонине звать меня к телефону. – Чем он провинился? Антонина поставила перед Наденькой чашку с блюдцем и прозрачный чайник с заваренным зеленым чаем с мятой. – Вам варенье или печенье? – спросила Антонина. – Ничего, – отмахнулась Надя. – Так чем тебе родственник не угодил? – обратилась она к супругу. У Альберта испортилось настроение.