– Кто там? – Открой, это я Альберт, – послышался приглушенный голос. Не веря собственному счастью, она решительно повернула ключ. Дверь открылась, и в комнату нет, не вошел, а ворвался, словно вихрь Барятьев. Наденька почувствовала, как его руки подхватили ее и крепко сжали. Горячие влажные губы больно коснулись ее губ. У нее закружилась голова, и ее сознание провалилось в какое—то другое ранее незнакомое ей и оттого пугающее измерение. Происходящее, казалось ей нереальным, странным, фантастическим сном. Все произошло быстро и непонятно и это оглушило Наденьку. Она с трудом сознавала, что происходит, с трудом понимала, о чем он шепчет ей. Единственное, что она запомнила и поняла это его удивление и умиление. – Я у тебя первый? Ты чудо! – Ты на мне женишься? – глупо улыбалась она в темноте. – Конечно, – жарко шептал он. – Только нужно подождать. Проснувшись утром Наденька обнаружила, что Альберта рядом нет, и она даже обрадовалась, потому что после того что произошло между ними ночью чувствовала страшную неловкость. Приняв душ и принарядившись, она уже справилась со своим смущением и сияющая в предвкушении встречи с любимым, постучала в его дверь. Тишина за дверью красноречиво дала понять, что Альберта нет, и она с полыхающими от тревожного волнения щеками кинулась в столовую. Ее возлюбленный уже позавтракал и сидя за столом рядом с Евой Михайловской, рассказывал очередной анекдот. Девушка заразительно смеялась, а он не сводил с нее влюбленного взгляда. У Наденьки мгновенно потемнело в глазах от ревности и боли, весь мир и люди показались ничтожными и отвратительными. Боясь выдать свое состояние, она низко нагнулась над тарелкой. Барятьев шестым чувством почувствовал ее присутствие и взглянул на нее. Наденька пересела на свободное место к нему спиной. Похоже, его это задело, и он с досадой дернулся, но поймав удивленный взор Евы, беспечно продолжил веселиться. С трудом выпив стакан чая, Надя отодвинула кашу и стремглав выскочила из столовой. Ей хотелось уединиться, чтобы дать волю чувствам. Или нет, немедленно покинуть это место, уехать куда—нибудь далеко—далеко и навсегда. Почему-то в памяти возник Дима Осташенко, запоздалое сожаление и раскаяние волной поднялось в ней и обожгло. В глазах предательски защипало, и она ринулась к лифту. Подбежав к своему номеру, она никак не могла попасть ключом в скважину, мешали предательски нахлынувшие слезы. Внезапно она почувствовала на своих плечах тяжесть чьих-то рук и резко обернулась. – Что случилось? – услышала она веселый, насмешливый голос Альберта. – Ты даже со мной не поздоровалась. – Ничего, – глухо буркнула Наденька. Вслед за ней он вошел в номер. – Это что за слезы? – обнял он ее. – Ты что, меня к Михайловской ревнуешь? – Нет, – пытаясь вырваться из его объятий, беспомощно пискнула она. – Откуда ты это взял? – Видел твое лицо, когда ты в столовую вошла, – усмехнулся он. – Лицо как лицо, – огрызнулась она. Посадив ее к себе на колени, он погладил ее волосы. – Какой ты еще, в сущности, ребенок, – задумчиво произнес он. – Чистое дитя. Глава 13. Разбитые в прах мечты В Москву из Дома творчества возвращались в сильную пургу. Со скоростью черепахи автобус пробивался сквозь вьюгу по занесенной метелью дороге. Впереди сквозь плотную снежную пелену слышался надрывно кашляющий, непрерывный рокот трактора, расчищавшего дорогу, которую тут же заносило снегом. Наденька сидела одна на заднем сиденье и с тоской смотрела в окно, покрытое толстым слоем узорного льда. В ее фиалковых глазах замерла, затаилась острая боль. Она старалась не смотреть на парочку, сидевшую впереди, но у нее это плохо получалось, и она время от времени, поглядывала на Альберта с Евой. Они сидели обнявшись. Барятьев с нежностью смотрел на свою спутницу и что-то то и дело шептал ей на ухо. У Наденьки от этого все холодело в груди, к тому же замерзли руки, тонкие, почти детские пальчики заледенели, и она, пытаясь согреться, отчаянно дышала на них. Ни одна дорога не казалась ей такой бесконечно долгой и мучительной, как эта. Ей казалось, что никогда в жизни она не была так несчастна как сейчас. Лишь один раз Барятьев украдкой бросил на нее любопытный, испытующий взгляд и тут же отвернулся. Наденька попросила водителя остановить автобус у первого метро и, проходя на ватных ногах мимо Барятьева, споткнулась о его сумку, стоявшую в проходе. Он насмешливо посмотрел на нее, а Ева громко засмеялась. Альберту не понравилось это, и он слегка отстранился от нее. Ева почувствовала его недовольство и, замолчала, лишь проводила Наденьку враждебным, презрительным взглядом. Горестно доковыляв до дома, Надя в очередной раз дала волю слезам. Наверное, она сама виновата в том, что Альберт увлекся красоткой Евой. Надо сказать, Наденька прекрасно понимала, что проигрывает во внешности Михайловской, но как каждая женщина думала, что все равно она гораздо лучше соперницы, что душа у нее чище, она добрее и любит Альберта в тысячу раз больше, чем эта холодная змеючка Ева. Что в ней есть, что-то такое чудесное, чего в другой женщине нет, и как каждая женщина обвиняла в предательстве не мужчину, а женщину. Она не хотела понимать, что подло с ней поступил Барятьев, а не Ева. Боль жгла нестерпимым огнем внутри и слезы не приносили облегчения. Она поклялась себе, что несмотря ни на что завоюет Альберта и покажет Еве чего она стоит. Вволю нарыдавшись, она разобрала вещи и разложила их по своим местам. В дверь постучали, у Нади радостно забилось сердце: – «Альберт!». Она опрометью кинулась к двери и распахнула ее. Перед ней в запорошенной снегом оренбургской, пуховой шали и потертой кроличьей шубке стояла ее мать Зоя Валериановна. От неожиданности Надя отпрянула. – Мама? Как ты узнала, что я здесь? Мать обожгла ее укоряющим, сердитым взглядом. – Сима сказала. – Сима, – виновато повторила Наденька. – Зачем? Я же просила ее… – И бросилась снимать с матери мокрую от растаявшего снега шубу. – Не злись, пожалуйста, просто я не хотела тебе говорить пока, чтобы не расстраивать, а потом я бы тебе все обязательно рассказала. Зоя Валериановна раздраженно выпалила. – Мне Симка вчера все рассказала про твои дела. Влюбилась, университет бросила, костюмершей устроилась в театр к любовнику. – Вырвав из рук дочери свою шубу, она гневно стряхнула с нее снег и повесила на вешалку. Сняв сапоги, Зоя Валериановна прошла в комнату и огляделась. – Неплохо устроилась. – Я же просила Симку тебе нечего не рассказывать, – угрюмо пробормотала Надя. – Зря я ей написала. – Ты не об этом беспокойся, – прикрикнула мать. – Не в Симке дело, а в тебе. Я думала, ты учишься, а ты дурака валяешь. Не ожидала я от тебя этого, – вдруг всхлипнула она и ее бледные губы жалко вздрогнули и беспомощно скривились. – Мы ли с отцом для тебя не старались, а ты вон, что нам устроила… Наденьке стало бесконечно жаль мать, и ее собственная боль куда—то отошла и притупилась, вместо нее нахлынула нежность, и глубокая жалость к матери. Одновременно она почувствовала себя виноватой. Наденька обняла мать и горячо зашептала. – Мама прости, пожалуйста. Я больше никогда не буду делать так, никогда. Я все исправлю. Всплакнув, Зоя Валериановна успокоилась и заявила. – Первым делом ты должна восстановиться в университете. Но тут Наденька заупрямилась. – Я буду работать и перейду на вечерний факультет или заочный. Зоя Валериановна расстроилась. – Зачем тебе вечерний? Спокойно училась бы на дневном, и стипендию получала бы. – Мама ну как ты не понимаешь, стипендия маленькая на нее не проживешь, а я уже взрослая девушка, мне и одеться надо. Всплеснув руками, Зоя Валериановна воскликнула. – Мы же тебе деньжат все время подкидывали. – Этих денег не достаточно мама. Беспомощно опустившись на стул, мать горько вздохнула. – Дочка, дочка, – покачала она головой. – Ты раньше мало интересовалась нарядами, выучилась бы сначала. Наденька упрямо поджала губы. – Знаешь мама, я думаю, девушке не учеба нужна, а хороший надежный муж. –Уж не этот ли артист, про которого Симка говорила, тебе голову задурил? – сердито прищурилась мать. Стоя посреди комнаты, дочь вызывающе подбоченилась. – Хоть бы и он, и что? – А то, – окончательно рассердилась мать. – Не потому ли у тебя все лицо зареванное, что нашла надежного мужа? Артисты на артистках женятся или на каких-нибудь знаменитостях, а ты провинциальная девчонка, ни профессии, ни образования, да и не красавица. – Спасибо мама, – обиделась Надежда. – Только если ты считаешь меня дурнушкой – это не значит, что я не нравлюсь другим. Мать не стала с ней спорить и примирительно спросила. – Что хоть за артист? Как зовут его?