Устроил себе замечательный праздник! – А вот тут вступает саркастический шут Риголетто. На стороне герцога, разумеется. Да разве что не так? Вот новости, право! Ведь девкам и картам он предан исправно. Зато и в сраженьях настроен он грозно, Осаду графини проводит серьёзно. И мужу её он наставит рога… – Хор, дружно: О да, ха-ха! О да, ха-ха! Недалеко и до греха! Ха-ха-ха! Рога-а-а! – Сэр, я думал, что Риголетто – трагический персонаж? – В целом так и есть. Но это будет понятно позднее, когда он окончательно потеряет берега и зарвётся. А сейчас просто слушай. Ну, слушать нам всем пришлось недолго. На очередной арии горбатый шут, уже успевший переодеться и в шутовском колпаке, после того как он остался один на сцене, проводив наёмного убийцу Спарафучиле, почему-то одетого в женское платье и предлагавшего ему свои киллерские услуги, вдруг резко впал в самобичевание: Одним с убийцей жалим жалом, Я словом бью, а он кинжалом! Но сколь же разная стезя, Красавец он, горбатый я… Людская злоба, рок природы, Меня вы создали уродом, Мерзавцем, подлецом, скотиной, Достойным лишь петли и гильотины! Проклятье – развлекать всю эту свору! Проклятье – быть для них шутом придворным! Но, как сказал один прохожий, «Чого ж нэ зробишь та за гроши?!». И вот именно в этот полный трагизма и душевной боли момент позади горбатого шута вдруг возникла маленькая тёмная фигурка, выскользнувшая из-под итальянских декораций. Электрический длинноствольный револьвер Смита-Вессона упёрся в поясницу главного героя, а потом тихий, но твёрдый голосок с характерным акцентом потребовал: – Ре-енар, спускайте-есь или я убью е-его! Музыка стихла на какой-то невнятной полупридушенной индюшачьей ноте, словно бы валторну засунули в тыл африканского бегемота, а слон безуспешно пытался вытащить её хоботом. Над залом пронёсся лёгкий вздох недоумения. Нет, все прекрасно понимали, что пришли на экспериментальную постановку, но всё-таки некоторые разъяснения не помешали бы даже мне. – Майкл, оставайся здесь, – шёпотом попросил мой учитель, без раздумий вставая на край балкона и ловким кувырком спрыгивая на сцену. – Я с вами, сэр! Увы, мой рыцарский порыв всё ещё не соответствовал мощи моих подростковых мышц, поэтому, в длинном прыжке не долетев до сцены, я кубарем скатился прямо в оркестровую яму. Где, кажется, немножечко придавил дирижёра из «близких к природе». Или нет, не немножечко. В общем, скорее всего, я весьма серьёзно рухнул ему на голову. Большой полуслепой крот, даже не пытаясь найти упавшие очки, обложил меня крепким бельгийским матом и, сломав о колено палочку, вышел из оркестра в зал. Который вдруг взорвался аплодисментами! – Экспериментальная версия! Браво, браво! Меж тем мой учитель подарил мне сверху ободряющий взгляд и, приняв горделивую позу с опорой на трость, встал на сцене. – Вы жаждали меня? Он совершенно правильно обозначил тему, и миловидная чернолицая овца в кудряшках белоснежной шерсти откинула плотный капюшон с головы: – Я жажду ме-ести! – Вы с Корсики? – Да! Эй, а вам не важно тут, что опера идёт? Что Риголетто суд Господний ждёт? Судьба его страшна, и где мораль, не знаю. Но ролью этой я живу и умира-аю-у… – неожиданно подал голос перепуганный тенор, который, видимо, настолько сжился с театром, что уже и не мог говорить нормальным человеческим языком. Станиславский, убейте его… Я тоже несколько нервно вскочил на ноги, неловко размахивая руками, как вдруг мелкой дробью застучали барабаны. Не понял, неужели это они из-за меня? Я же не дирижёр, Я вообще тут случайно, не надо так уж сразу всё принимать всерьёз. Резко подняв вверх правую руку в знак протеста, я понял, что барабаны мигом смолкли. Чисто ради эксперимента поднял левую, в ответ осторожно запиликали скрипки. Я покаянно опустил голову, заиграл контрабас. Театральный зал вновь разразился шумными аплодисментами. Кажется, оркестр всё-таки нашёл себе нового дирижёра. Пресвятой же электрод Аквинский… О, чем же я виновен перед вами, Коль гнев ваш не прошёл с го-да-а-ами? – неожиданно громко пропел мой наставник, и его поддержали литавры. Овца, подслеповато щурясь, выставила вперёд электрический револьвер. Как вы, надеюсь, помните, это стандартное оружие британского джентльмена, путешествующего по колониям. То есть стреляет громко, искры летят, но прицельная дальность не больше шести-семи шагов. Что весьма неплохо для пальбы в упор с седла или из окошка кареты, но не более. Я неуверенно завертел головой, и фагот вдруг начал выводить тревожную мелодию. Лис одобрительно кивнул в мою сторону и, поменяв выжидательную позу на скорбную, продолжил уже хорошо поставленным оперным голосом: Вы вызвали меня на старые подмостки.