– Зачем мне психиатр? – с радостной улыбкой спросила я. – Ну, это он так по должности называется – психиатр, а на самом деле он психолог. Очень чуткий собеседник. Внимательно тебя выслушает, пропишет какие-нибудь лёгкие антидепрессанты. Всё-таки жизнь – тяжёлая штука, у всех нас иногда бывают срывы… – Жизнь – отличная штука! – воскликнула я. – Просто отличная! – Хотя тебе, наверное, больше нужны успокоительные… – пробормотал Руслан. – Пожалуй, я пойду. – Он повернулся к двери. – Эй, компенсацию оставь! – напомнила я. – Я же сказал, что это взятка. Вот ведь упёртый тип! Зачем-то придумал дурацкий шантаж и держится за свою версию. – Ты уже не боишься, что коллеги-следователи разорвут тебя на куски? – хитро прищурилась я. Майор помялся секунду, потом протянул свёрток: – Ладно, забирай. – Кстати, а сколько тут денег? – Не знаю, я к ним не прикасался. Возможно, купюры помечены. – Это еще как? – Обработаны специальным порошком, чтобы пометить взятку. Он активируется при контакте с кожей. Просто предупреждаю. – И что, у меня руки станут фиолетовыми? – насмешливо спросила я. – Нет, зелёными, – серьёзно ответил майор. – И ничем не отмоются шесть месяцев. У Руслана и раньше с чувством юмора был напряг, а уж теперь, когда он стал семейным человеком, от него и подавно не стоило ждать искромётных шуток. Глава двадцать пятая Ночь я провела за подсчётом денег. Ну, собственно, тут справился бы и школьник, купюры были в банковской опечатке, в одной пачке сто банкнот, а в пакете всего десять пачек. Получается пять миллионов рублей. Я возбуждённо наматывала круги по квартире. Пять! Миллионов! Рублей! Я поднимала руки к потолку и шептала: «Спасибо, Господи!», хотя непонятно, каким образом он поучаствовал в этом подарке судьбы. И еще я задавалась вопросом: откуда у Руслана столько денег? Вряд ли накопил с оклада. Неужели Супроткин действительно пользуется своим служебным положением и берёт взятки? Возможно, данный свёрток – это очередная взятка, в которой майор заподозрил подставу. Уничтожать деньги глупо, вот он и кинул их мне с барского плеча. Я все-таки поверила Руслану и решила распотрошить каждую пачку, вдруг красящий порошок спрятан где-то внутри. Надев светлые кожаные перчатки, я сорвала банковские ленты и вывалила деньги кучей на пол. Перебрала каждую купюру, но перчатки не окрасились. Возможно, краска проявляется только при контакте с кожей живого человека. Передо мной встала дилемма: проверить купюры необходимо, но дотрагиваться до них нельзя. Ведь у меня скоро свадьба, и зелёные ладони – не лучшее украшение для невесты. Решение пришло спонтанно – ступни! Если они позеленеют – это не смертельно. Можно купить свадебное платье длиною в пол. Или одеться в стиле семидесятых: мини-платье и сапоги до колена. В общем, я решила рискнуть ногами. Сбросив тапки, я принялась ходить по пятитысячным купюрам, стараясь ни одной не пропустить. При этом я периодически разглядывала ступни и проверяла, не позеленели ли они. Купюр было много, я совершенно выбилась из сил. Но, к счастью, никакой подставы в денежных знаках не обнаружилось. Нелёгкое это дело – проверять деньги на «вшивость», доложу я вам! Взяточникам не позавидуешь! Убедившись, что деньгами можно без боязни пользоваться, я отправилась спать. Купюры так и остались лежать на полу в гостиной. Спала я прекрасно, мне снились чудесные сны, в которых я мило общалась с какими-то приятными людьми и очень много смеялась. Проснувшись, я вспомнила про визит Руслана накануне и расхохоталась в голос. Жизнь – отличная штука, и для полного счастья мне не хватает только удостовериться, что Юлька Луконина вернулась домой. Странно, что она до сих пор не позвонила, не поблагодарила меня за все, что я для нее сделала. Наверное, приходит в себя после казённого дома. Я позвонила Юльке на домашний телефон, трубку взяла сонная Сентябрина. – Празднуете? – радостно поинтересовалась я. – Что празднуем? – Что Юльку выпустили из тюрьмы. – А когда? – от удивления Рина даже проснулась. – Впервые слышу. – Разве она сейчас не дома? – уточнила я. – Я тут одна, – раздражённо ответила Рина и бросила трубку. Я позвонила адвокату Сидорову. – Марк Давидович, добренького вам денёчка! В ответ адвокат пробурчал нечто невнятное. – Что же вы не сообщаете мне радостную новость? – Какую? – осоловело спросил Сидоров. – Что Юлия Луконина наконец вышла на свободу. Марк Давидович выдержал долгую паузу. – Людмила Анатольевна, вы вообще в курсе, который час? Ваши шутки неуместны, – сказал он и отключился. Я взглянула на часы: шесть утра?! Ни за что бы не подумала. У меня было ощущение, что я проспала минимум десять часов, и сейчас полдень. Получается, я прикорнула буквально на часок. Вот что, оказывается, халявные деньги с людьми делают! Они придают человеку сил и энергии! Я еле дотерпела до десяти утра, чтобы позвонить Яне. Была она у капитана Дубченко? Рассказала про террористов? Как следователь отреагировал? Увы, получить ответы на эти вопросы мне не удалось, потому что телефон Яны был недоступен. Я позвонила Марине, все-таки она дружит с Яной и ее постоянная клиентка. – Янка второй день не выкладывает посты в Инстаграме, – сказала вдова, – и вообще не заходит в соцсети. – И что это значит? – С ней что-то случилось. – Подумаешь, посты. У меня, например, вообще нет аккаунта в Инстаграме. – Вы не понимаете, Янка очень ответственно к этому относится, через инсту к ней приходят клиенты, поэтому она не пропускает ни дня. Даже когда болела гриппом, с температурой под сорок, постила фотки. С ней явно произошло что-то нехорошее. Я не разделяла опасений Марины. Если Яна решила выйти замуж за иностранца, зачем ей теперь клиенты на «ноготочки» в Москве? Возможно, Майданец уже уехала из страны. Я только не поняла, успела ли она дать показания капитану Дубченко? Боюсь, узнать это я смогу только у самого следователя. К тому же я неожиданно вспомнила один момент. В разговоре с Яной я упомянула, что у покойного Андрея была любовница-таджичка, но сказала ли я, что ее зовут Зина и что она работает в рыбном отделе супермаркета? Кажется, нет, подробности я упустила. А сможет ли капитан Дубченко самостоятельно найти эту девушку? Очень сомневаюсь, учитывая, что у него полностью отсутствует служебное рвение. Значит, я должна ехать в полицию, ведь мои показания необходимо занести в протокол. Кабинет капитана Дубченко оказался закрыт. Я ждала под дверью и через несколько минут увидела Сергея Александровича, идущего по коридору. Он опять жевал на ходу, на этот раз кусок пиццы. Вот ведь обжора! У него рот вообще никогда не закрывается! Я почувствовала раздражение, словно капитан объедал голодающих детей Африки. Хотя, с другой стороны, какое мне дело? Ну, любит человек покушать, имеет право. Однако меня это почему-то дико бесило. – Какие люди в Голливуде, – без особой радости протянул капитан Дубченко. – Зачем пожаловали, Людмила Анатольевна? Что-то вспомнили? Хотите дополнить свои показания? – Хочу, но не свои, а чужие. Сергей Александрович дожевал пиццу, тщательно вытер рот салфеткой и сказал: – Если я скажу, что вы не имеете права дополнять чужие показания, это ведь вас всё равно не остановит, правда? И чьи же показания вы хотите дополнить? – Яны Майданец. – Хорошо бы еще знать, кто это, – пробормотал следователь, открывая дверь кабинета ключом. Я же говорю: служебное рвение на нуле. Ничего не помнит, ничего не знает. – Она приходила к вам буквально на днях. – И по какому делу? У меня в работе восемь уголовных дел одновременно. Я начала раздражаться: – По моему делу, по какому еще. – Абсолютно не удивлён, гражданка Лютикова, что на вас уже завели уголовное дело. К счастью, не я его веду. – Господи, – вскипела я, – когда я говорю «моё дело», я имею в виду дело об убийстве Андрея Мохова! «Моё» оно только потому, что я только им и занимаюсь целыми днями! – На каком основании вы им занимаетесь – вот вопрос, – флегматично заметил капитан Дубченко, усаживаясь за рабочий стол. Я хотела ответить что-нибудь резкое, но вовремя одумалась.