Ну что ж, алкоголя лучше не жалеть, пусть теперь шипит от боли смазливый ублюдок. На мое удивление, даже не пикнул холеный хлыщ. — Нужен пластырь, — не держать же мне теперь эту салфетку пока кровь не остановится. — Настоящая аптечка в приемной. — И? — Ты предлагаешь, сказать Кейси? Чтобы она зашла и увидела нас с тобой вот в таком виде? Только сейчас я замечаю что моя дорогая, а главное, любимая блузка вся в крови. Рубашка Диллона похоже тоже отжила свой срок. — А ваша аптечка состоит только из алкоголя? — Меня, вообще-то не каждый день пытаются убить, а от головной боли немного алкоголя вполне сойдет, — тон мистера маньяка значительно подобрел и даже начал вызывать жалость. — Меня тоже не каждый день пытаются изнасиловать. — Изнасиловать? Да брось! Никто не собирался тебя насиловать. — А, это вы меня так соблазняли. — Ха, — усмехнулся, — Ты вообще не моем вкусе. — А что же это тогда было? — истеричный смешок вырвался наружу. — Месть за облом потрясного секса. Думал, возместить его хочешь. — У меня уже рука немеет. Держите сами. — Хочешь чтобы у меня онемела? Тебе не кажется, что я достаточно на сегодня пострадал. У меня уже скоро привычка выработается - страдать от тебя. — Вы пострадали? — это был уже не смешок, а целый истеричный смех. — Это я пострадала! Такого паршивого дня в моей жизни еще никогда не было. Он не задался с самого начала: впервые за две недели я опоздала на работу… — Да что ты? Точно впервые? — в ответ я киваю, — Вериться с трудом. — Меня прилюдно выгнали с совещания, — продолжила я, не обращая внимания на его иронию, — я потеряла работу, потому что шеф пытался меня изнасиловать, а главное, он отправил на тот свет мою любимую блузку. — Блузка - это не моя вина! Не надо было размахивать канцелярскими ножами. Я только колготки признаю. — Что? — бросаю взгляд на свои ноги. Некогда черные капроновые колготки стали в бежевую полоску, тянувшихся от стоп до колен, и далее под юбку. Несложно было догадаться, что под ней засели огромные дыры. — Ужас! Как я теперь пойду домой в таком виде? Держите свою салфетку — от злости я надавила ее в шею, отчего Диллон зашипел как змея. — Сумасшедшая! — возмущенно схватился за шею. — Из-за каких-то колготок?Тебя никто не отпускал! — пытается схватить другой рукой. Но мне плевать! С гордо поднятой головой я пошла к выходу, готовая к потрясенным, недоумевающим, вопросительным взглядам. Плевать, что мой вид говорит, что меня пытались изнасиловать и убить. Или я кого-то. Но, черт! Идти в таком виде не то что до дома, до своего кабинета было уже страшно. Даже с гордо поднятой головой. Гордость, знаете ли, хорошо, когда есть чем гордиться. А чем гордиться сотруднику, который работает без году неделю и умудрился сорвать свое первое совещание с главами компании? А теперь выйти из кабинете с видом мясника. Еще решат, что их генеральный директор поплатился за свой идиотский вопрос. В общем, огляделась. — Это дверь в ванную? — указала я на другую дверь. — Нет, там красная комната пыток для моих садо-мазо утех. — Сойдет! — смело шагаю в ту сторону, ни капли не веря его словам. Хотя у самого входа, сомнение на секунду пробрало мою душу. Это оказалась черная ванная комната. Закрывшись на все обороты, я подошла к зеркалу и в ужасе замерла. И дело было не растрепанных волосах или измазанном кровью лице. Мои губы! Они выглядели как после неудачного укола ботоксом. Точно такие, как на фотографиях, что выставляют жертвы горе-косметологов. А еще они посинели. Особенно верхняя. На нижней сохранилась засохшая кровь этого монстра, что теперь сидит в виде невинной овечки. Я помыла лицо, шею, избавившись от пятен чужой дурной крови на них. Сняла блузку и попыталась привести ее в порядок, но все уже было безнадежно. Я только размазала пятна и еще больше намочила ее. Теперь мокрая, липкая блузка просвечивала и начала еще больше раздражать меня. От такой безнадеги слезы непроизвольно полились градом, вызывая жуткий всхлип, который я не смогла заглушить. Я сняла колготки и высморкалась от души в них. Хоть на что-то пригодились на последок. — Диана, — послышался слабый стук в дверь. — Что? — всхлипнула я. — Открой дверь, — тон был не требовательным, но настораживающим.