Лавди подошла поцеловать отца. Он и Томми Мортимер тоже принарядились в костюмы с жилетами, рубашки с жесткими воротничками и блестящие галстуки. Полковник положил вилку и обнял дочь: – Тебя просто не узнать! В платье ты настоящая маленькая леди! А я уже начал забывать, как выглядят твои ножки… – О, папчик, довольно этих глупостей! – Вырядившись пай-девочкой, Лавди отнюдь не собиралась менять свои манеры. – Ах ты, обжора! У тебя же целых три сосиски на тарелке! Надеюсь, ты нам хоть по штучке оставил?! Позже они впятером с комфортом разместились в огромном «даймлере» полковника и проехали небольшое расстояние, отделяющее Нанчерроу от Роузмаллиона. В церковь Диана надела серую фетровую шляпу с кокетливой вуалькой, а плечи ее были укутаны в боа из чернобурки: день был светлый и солнечный, но холодный. Припарковав машину у церковного кладбища, они вместе с жителями деревни двинулись шеренгой по дорожке между древними надгробиями и вековыми тисами. Церквушка была крохотная и очень, очень старинная, древнее даже, чем церковь в Пенмарроне. От времени она вся осела и как будто вросла в землю, так что прямо из солнечного сияния дня посетитель ступал в подвальный мрак, где стоял затхлый запах сырого камня, гнилого дерева и заплесневелых церковных книг. Скамьи были жесткие и очень неудобные. Как только они уселись в первом ряду, сверху, с колокольни, раздался надтреснутый звон. В четверть двенадцатого началась служба. Она продолжалась довольно долго: священник, служка и орган, такие же старые, как сама церковь, по ходу дела нередко сбивались и мешкали, топчась на одном месте. Полковник Кэри-Льюис был, судя по всему, единственным человеком, который знал, что делает; он уверенно прошагал к аналою, зачитал вслух отрывок из Библии и таким же энергичным шагом вернулся на свое место. В свой срок была произнесена бессвязная проповедь, тема которой так и осталась неясна слушателям; пропеты три гимна; собраны пожертвования (десять шиллингов с каждого взрослого и по полкроны с девочек); наконец наступил черед заключительной молитвы, и служба закончилась. После ощутимой прохлады церкви показалось, что солнце пригревает по-летнему. Все постояли немного у выхода, покуда Диана и полковник обменивались любезностями со священником; его редкие седые волосы на ветру встали дыбом, а длинное свободное облачение с широкими рукавами развевалось и трепетало, как выстиранная простыня, повешенная сушиться на улице. Другие прихожане, направляясь восвояси, почтительно притрагивались пальцами к шляпам: «Доброе утро, полковник; доброе утро, миссис Кэри-Льюис…» Заскучавшая Лавди принялась прыгать на одной ноге: скок на замшелую могильную плиту, скок обратно. – Ну пойдем же! – тянула она за руку отца. – Я проголодалась!.. – Доброе утро, полковник! Отличный денек… В конце концов прихожане разошлись, но полковник посмотрел на часы и объявил: – У нас в запасе еще десять минут. Давайте оставим машину здесь и прогуляемся пешком. Немножко моциона не повредит, как раз нагуляем аппетит к обеду. Леди, прошу за мной… И они двинулись по узкой извилистой дороге, поднимающейся от деревни на холм. По обе стороны стояли высокие каменные стены, заросшие плющом, нагие вязы поднимали к безупречно чистому небу свои верхушки, облепленные галдящими грачами. Склон стал круче – все запыхались. – Если бы я знала, что мы пойдем пешком, не стала бы надевать туфли на высоких каблуках, – произнесла Диана. Томми обвил рукой ее талию. – Может, мне понести тебя на руках? – Не уверена, что это было бы прилично. – В таком случае мне остается только подталкивать тебя вперед. Зато на обратном пути мы сможем всю дорогу бежать! Или катиться вниз на заднице, как ездоки на тобогане! – Да уж, по крайней мере, у людей будет тема для разговоров! Не обращая внимания на их шутливую перепалку, полковник бодро вышагивал в авангарде. Дорожка в очередной раз свернула направо, но теперь, похоже, цель путешествия была совсем близко: в высокой стене по правую сторону показались открытые ворота. За ними петляла узкая подъездная дорога с травяным бордюром и живой изгородью из эскалонии. Все испытали немалое облегчение, оказавшись после трудного подъема в гору на ровной земле, несмотря на то что подъездная дорога была посыпана морской галькой, которая нещадно шебаршила под ногами. Устало бредущий Томми Мортимер не переставал бодриться. Он не любил обременять свои ноги физическими нагрузками, если не считать суетливой беготни взад-вперед по теннисному корту и прогулок с ружьем в руках. – Как ты думаешь, – спросил он мечтательно, – мне будет предложен розовый джин? – Ты же не в первый раз здесь обедаешь, – оборвала его Диана. – Так что не рассчитывай на большее, чем херес или, может быть, мадера. И не вздумай просить розового джина! Он смиренно вздохнул. – Милая моя, ради тебя я бы выпил и ядовитое зелье из болиголова! Но согласись: мадера – это что-то в духе Джейн Остин[30]. – Ничего, не умрешь – ни от Джейн Остин, ни от мадеры. Они обогнули угол живой изгороди и наконец увидели перед собой Дауэр-хаус. Он не впечатлял величиной, но в нем сразу же бросались в глаза достоинство и выдержанность стиля; это был квадратный, симметричный и массивный дом с белеными стенами и готическими окнами, серой шиферной кровлей и каменным крыльцом, укутанным густым ковром ломоноса. Уединившись на вершине холма, дом как будто повернулся спиной ко всему свету и тихо, незаметно дремал здесь долгие-долгие годы, дольше, чем подвластно человеческой памяти. Стучать или звонить в колокольчик не было необходимости. Как только полковник приблизился, дверь отворилась и на крыльцо вышла пожилая женщина. На ней был рабочий костюм горничной: муслиновый передник, на седой голове – чепчик с бархатными ленточками. – Я так и думала, что вы сейчас появитесь. У нас уже все готово. – Доброе утро, Изобель! – Доброе утро, миссис Кэри-Льюис… чудесная погодка стоит сегодня. Зябко, правда. – Она говорила пронзительным голосом с резким корнуолльским выговором. – Ты помнишь мистера Мортимера, Изобель? – Конечно. Доброе утро, сэр. Заходите, и давайте скорей закроем дверь. Позвольте ваши пальто. Лавди, дорогая, ты выросла! А это твоя подруга? Джудит? Давайте мне ваше боа, миссис Кэри-Льюис, я положу его так, чтобы не помялось… Расстегивая свое школьное зеленое пальто, Джудит украдкой осматривалась. Чужие дома всегда таят в себе неизъяснимое очарование. Стоит только зайти в дверь нового жилища впервые, и сразу же ощущаешь царящую в доме особую атмосферу – она дает представление о личности живущих здесь людей. Так, даже их временный и довольно захудалый приют, Ривервью, делало подлинным домом постоянное мамино присутствие: играла ли она с Джесс или составляла на кухне список покупок для Филлис, а то просто отдыхала в уютном кресле у камина, в скромном окружении своих очаровательных вещей. В Уиндиридже всегда чувствовалась какая-то безликость, напоминающая гольф-клуб. А Нанчерроу благодаря Диане казался роскошной лондонской квартирой – только с колоссальным размахом сельской усадьбы. Но на Дауэр-хаусе лежал какой-то совершенно особый отпечаток, ни с чем подобным Джудит раньше не сталкивалась. Время здесь как будто повернулось вспять. Дом был очень старым – построенным, вероятно, еще до викторианских времен, – и поражал безупречностью пропорций. Здесь было так тихо, что за звуком голосов отчетливо слышалось тиканье высоких стоячих часов. Пол в холле был облицован каменной плиткой и застелен коврами, на второй этаж вела винтовая лестница, она как будто парила в воздухе над готическим окном с полотняными гардинами пшеничного цвета. Помимо прочего, тут все было пропитано завораживающим ароматом седой старины, сохранившейся с давних времен лакированной мебели и цветов, к которому примешивалась чуть слышная затхлость сырого камня и холодного погреба. Никакого центрального отопления – лишь ярко горит огонь за каминной решеткой, а из открытой двери, ведущей в гостиную, на пол падает прямоугольником сноп косых солнечных лучей. – Миссис Боскавен в гостиной. – Спасибо, Изобель. Оставив Изобель разбираться с верхней одеждой гостей, Диана повела всех к открытой двери. – Тетя Лавиния! – В ее теплом голосе звучала искренняя приязнь. – Встречай визитеров! Измученных крутым подъемом на холм. Эдгар заставил нас идти пешком. Ты просто ангел – мириться с таким вторжением!.. – А вы, стало быть, успели побывать в церкви? Какие молодцы! А я не пошла – подумала, что не смогу вынести еще одну проповедь нашего священника. Лавди! Проказница, иди-ка сюда, поцелуй бабушку… Эдгар, любимый… И ты, Томми. Как я рада всех вас видеть! Джудит замешкалась позади всех – не потому что была робка, просто у нее глаза разбегались от обилия новых впечатлений. Комната в бледных тонах, залитая солнечным светом, льющимся через высокие, выходящие на юг окна. Мягкие цвета: розовый, кремовый, зеленый; все, конечно, успело вылинять, но и изначально не было особенно ярким. Длинный книжный шкаф, уставленный переплетенными в кожу томами; ореховый сервант с застекленными дверцами, за которыми виднеется десертный сервиз из дрезденского фарфора; затейливое венецианское зеркало над выкрашенной в белый цвет каминной полкой. В камине тускло горит уголь – яркость пламени приглушают солнечные лучи, взрывающиеся сверкающей радугой в граненых подвесках хрустальной люстры. И целое море цветов. Все тонет в благоухании лилий. Все ослепляет, одурманивает и ошеломляет. – …Джудит. Вздрогнув, она поняла, что миссис Кэри-Льюис произнесла ее имя. Ужасно, если миссис Боскавен сочтет ее за грубую и невоспитанную девчонку. – Прошу прощения. – Ты стоишь, будто завороженная, – усмехнулась Диана. – Поди сюда и поздоровайся с нашей хозяйкой. – Она жестом пригласила Джудит подойти поближе и, когда та присоединилась к ним, положила руку ей на плечо. – Тетя Лавиния, это подруга Лавди, Джудит Данбар. Внезапно Джудит стушевалась. Вполоборота к свету, в низком кресле перед ней сидела, очень прямо, древняя старуха в голубом шерстяном платье, доходящем до щиколоток. Ей было далеко за восемьдесят, а может, даже и за девяносто. Ее припудренные щеки были покрыты сеткой морщин, а сбоку стояла наготове тросточка черного дерева с серебряным набалдашником. Старая. Неописуемо старая. Но выцветшие голубые глаза заинтересованно блестели, и нетрудно было понять, что в свое время она была красавицей. – Дорогая моя! – Ее чистый голос дрожал лишь самую малость. Она взяла руку Джудит в свою. – Как чудесно, что ты смогла навестить меня вместе со всеми! Хоть я и старовата теперь для приемов, но по-прежнему люблю знакомиться с новыми людьми. – Я пригласила Джудит к нам, потому что ее семья сейчас в Коломбо и ей негде жить, – прямолинейно выпалила Лавди. – Ох, Лавди! – нахмурилась Диана. – Ведь ты пригласила Джудит не поэтому, а потому, что хотела быть с ней. Ты мне покоя не давала до тех пор, пока я не позвонила мисс Катто. – Ну, все-таки и поэтому тоже. – Ты молодец, что подумала об этом, – вступилась за Лавди тетя Лавиния и улыбнулась Джудит. – А Коломбо ведь и в самом деле на другом краю света! – Они пробудут там совсем недолго, только чтобы собрать вещи и съехать из нашего тамошнего дома. А потом отправятся в Сингапур, мой отец получил там новое место. – Сингапур! Какая романтика! Сама я, правда, там не бывала, но мой двоюродный брат служил в администрации губернатора, и он говорил, что Сингапур – развеселое место. Нескончаемый поток вечеринок. Твою маму ждут райские деньки!.. Ну, устраивайтесь, присаживайтесь, где хотите. В такой чудесный день просто преступление сидеть, уткнувшись в камин! Эдгар, будь добр, займись выпивкой. Проследи, чтобы никто не остался без хереса. Диана, дорогая, какие новости от Афины? Она вернулась из Швейцарии? На низком подоконнике лежала длинная диванная подушка. Подойдя к окну и встав на нее коленями, Джудит выглянула поверх широкой крытой веранды на спускающийся под гору сад. За лугом располагалась сосновая рощица, верхушки самых высоких сосен пересекали синюю полоску горизонта. Это зрелище – темный хвойный лес на фоне по-летнему яркого синего моря – вызывало удивительное ощущение: Джудит казалось, она волшебным образом перенеслась из Нанчерроу на какую-нибудь итальянскую виллу, стоящую высоко на холме у Средиземного моря, под лучами южного солнца. От возникшей иллюзии у Джудит закружилась голова. – Тебе нравятся сады? – опять обратилась к ней миссис Боскавен. – Этот мне нравится особенно, – ответила Джудит. – У нас с тобой родственные души. После обеда оденемся и пойдем смотреть сад. – Правда? – Только без меня, – вмешалась Лавди. – На такой холодрыге… и потом, я уже видела его тыщу раз. – Вряд ли кто-нибудь захочет составить нам компанию, – кротко отозвалась тетя Лавиния. – Как и ты, Лавди, все хорошо знают мой сад. Но мы с Джудит порадуем себя небольшой прогулкой на свежем воздухе. Заодно поболтаем, узнаем друг друга получше… Ну, Эдгар, теперь ты расскажи, как дела? А, мой херес! Благодарю! – Она подняла бокал. – Сердечно благодарю всех за то, что навестили меня! – Джудит! – раздался у нее за спиной голос полковника. Она обернулась. – Лимонад, – улыбнулся он. – О, спасибо! Она приняла у него бокал и села там же, на подоконнике. Лимонад предложили и Лавди, которая по каким-то соображениям решила втиснуться в глубокое кресло, куда уже уселся Томми Мортимер. Она поймала взгляд сидевшей напротив Джудит, и ее озорная мордашка расплылась в ухмылке. В своей неистощимой проказливости она была такой милой, что сердце Джудит внезапно переполнилось любовью к ней. Любовью и благодарностью – за то, что подруга уже подарила ей так много хорошего; и ведь именно благодаря Лавди она попала в это волшебное место, в Дауэр-хаус. – …Вот здесь мои ранние луковичные цветы, они распускаются первыми – аконит, крокус, подснежник. Сама видишь, какое тут укромное место, никакие холодные ветра до них не доберутся. На Новый год у меня даже стало обычаем выйти в сад, посмотреть, как они; ужасный, банальный остролист я выбрасываю вон и вместо этого собираю здесь букетик первых цветов, совсем крохотный – в рюмку для яйца поместится. И тогда только чувствую, что в самом деле начался новый год и что весна уже не за горами. – Я думала, положено ждать до кануна Крещения. Чтобы остролист выбрасывать. А это что цветет розовым? – Это разновидность жимолости. Распускается посреди зимы, и от нее исходит благоухание лета – удивительно, да? А вот мой златоцвет, сейчас он, правда, смотрится несколько печально, зато летом все ветки словно облеплены бабочками. Большой, да? А я посадила его всего только пару-тройку лет назад…