– Или пусть бы мы вовсе не женились. И даже никогда не встречались. Пусть бы он нашел себе другую женщину. – Но ты вряд ли бы нашла другого мужчину, – жестоко оборвала ее Бидди. – Представь себе, что было бы тогда: жизнь в Викаридже вместе с мамой. И без прекрасных дочерей. – Просто эта мысль о необходимости начинать все сначала, собирать пожитки… И ты больше не принадлежишь самой себе… – Ее голос затих. Несказанные слова повисли в воздухе. Молли опустила глаза, и на ее щеках проступил слабый румянец. Бидди невольно посочувствовала сестре. Она прекрасно понимала, чтo стоит за этим бурным и неожиданным излиянием. Все это, на ее взгляд, не имело никакого отношения к предстоящим рутинным сборам в дальнюю дорогу и к неминуемому отъезду, равно как и к прощанию с Джудит. Дело было в Брюсе. Бидди очень жалела его, несмотря на все его занудство. Четырехлетняя разлука не могла пойти на пользу никакому браку, к тому же Бидди сомневалась, что Молли, такая нежная, утонченная и застенчивая, хороша в постели. Как одинокие мужья удовлетворяют свои естественные сексуальные потребности – было недоступно ее пониманию. Но по зрелом размышлении – не настолько уж и недоступно. Самым простым разрешением проблемы для таких пар было бы закрыть глаза на возможную неверность, но… даже Бидди, при всей своей легкомысленности, с детства была обременена свойственными ее поколению предрассудками и потому не позволяла себе заходить слишком далеко в своем воображении. Она старалась просто не думать об этой печальной истории. Краска сошла с лица Молли. Бидди решила, что настал момент сказать что-нибудь ободряющее. С наигранным оптимизмом она начала: – Знаешь, я уверена, что все в конце концов образуется. – Но это прозвучало не слишком убедительно. – Я в том смысле, что… я думаю, тебя ждет впереди много ярких впечатлений. Как только ты сядешь на корабль, ты почувствуешь себя совершенно другим человеком. Только подумай о блаженстве, которое тебя ждет: три недели полнейшего безделья – можешь полеживать себе в шезлонге и не думать ни о чем. В Бискайском заливе ты перестанешь страдать от морской болезни, и тогда, может быть, наступит самая восхитительная пора в твоей жизни. Ты вернешься к солнцу, в тропики, в твоем распоряжении будет масса слуг. Встретишься со старыми друзьями. Я почти завидую тебе! – Да… – Молли выдавила из себя сконфуженную улыбку. – Это правда. Я просто дура. Прости меня. Я знаю: ты считаешь меня дурой. – Да нет же, глупенькая! Я тебя понимаю. Я помню, как тяжело мне было оставлять Неда, когда мы с Бобом уезжали на Мальту. Но так устроен мир. Нельзя быть и здесь и там одновременно. Главное, ты уверена, что оставляешь Джудит в такой школе, где о ней сумеют позаботиться, где ей будет хорошо. Как, к слову, называется это заведение? – «Школа Святой Урсулы». – Тебе понравилась директриса? – О ней очень хорошо отзываются. – Понятно. Но тебе она понравилась? – В общем, да. Хотя сначала я ее боялась. Умные женщины всегда пугают меня до смерти. – Чувство юмора-то у нее, по крайней мере, имеется? – Да я с ней шутками не обменивалась. – Но ты довольна этой школой? – О да. Даже если бы не надо было ехать на Цейлон, думаю, следовало бы отправить Джудит в «Святую Урсулу». Порткеррисская школа превосходна в плане образования, но там учатся дети из разных слоев… и все вместе. Достаточно сказать, что ее лучшей подругой была дочь бакалейщика. – Я не вижу в этом ничего плохого. – Да, но ты же понимаешь, как это бесперспективно… в отношении будущего… Бидди делано рассмеялась: – Право, Молли, ты всегда была невозможным снобом! – Ничего подобного. Просто выбор друзей – это важно. – Да уж, в отношении правильных друзей ты преуспела. – На кого ты намекаешь? – На Луизу. – Она тебе не нравится? – Так же, как и я ей. Во всяком случае, я бы не хотела провести Рождество у нее в гостях. Молли опять взволновалась: – О Бидди, заклинаю, только не лезь в это дело и оставь свои возражения при себе! Обо всем уже договорено, и я не хочу ничего слышать! – Никто и не собирается высказывать никаких возражений, – заверила Бидди и тут же принялась закидывать ее возражениями: – Луиза, этот старый сухарь! Зануда со своим вечным гольфом и бриджем! В ней нет ни капли женственности, ни капли естественности, ни капли… – она нахмурила лоб в поисках подходящего слова, – ни капли теплоты! – Ты ошибаешься, она очень добрая. Она подставила мне плечо, сама предложила позаботиться о Джудит, мне даже просить не пришлось. Это поистине великодушно с ее стороны. И еще она обещала подарить Джудит велосипед, это щедрый подарок, ведь они очень дорогие. А самое главное – на нее можно положиться, так что Джудит будет как за каменной стеной, и я смогу о ней не волноваться. – А ты не задумывалась о том, что Джудит, возможно, требуется больше, чем «каменные стены»? – Что, например? – Свобода для выражения чувств, возможность развиваться в соответствии со своими наклонностями. Ей скоро пятнадцать, это пора поисков, время, когда расправляют крылья. Она захочет найти новых друзей, захочет общения с противоположным полом… – Ах, Бидди, я так и знала, что ты скажешь о «противоположном поле»! Джудит еще рано думать об этом. – Молли, может, хватит притворяться глухой и слепой? Ты же была здесь, рядом с ней все эти дни. Она буквально расцвела в этой жизнерадостной атмосфере! Ты не должна отнимать у нее естественные радости жизни. Ты же не хочешь, чтобы она, как мы в свое время, росла в беспросветной обстановке монастыря? – Мое мнение не имеет значения. Я же сказала, что уже поздно говорить об этом. Она будет у Луизы. – Так я и знала – тебя ничем не прошибешь! – Раз знала, так зачем затеяла весь этот разговор? Бидди захотелось ударить сестру, но она подумала о Джудит и сдержала свое негодование. Вместо этого она решила испробовать другой, более мягкий подход, попытаться убедить сестру кроткими и разумными доводами: – Джудит могла бы навещать нас изредка. Не смотри же на меня с таким ужасом, это вполне реально. На самом деле это предложил Боб. Джудит ему очень понравилась. Для нее это будет приятная смена обстановки, да и Луиза отдохнет без нее. – Я… Мне нужно посоветоваться с Луизой… – О Молли, во имя всего святого, есть у тебя своя голова на плечах или нет?! – Я не хочу огорчать Луизу… – Потому что Луиза не одобряет моего образа жизни? – Нет, потому что я не хочу опять все переворачивать вверх дном, менять то, что уже решено… заставлять Джудит разрываться… между вами. Во всяком случае, не сейчас. Пойми, Бидди, умоляю тебя. Может, когда-нибудь в другой раз… – Другого раза может не быть. – О чем ты? – встревоженно спросила Молли. – Почитай, что пишут в газетах. В Германии победил нацизм, а Боб считает, что герру Гитлеру нельзя доверять, не говоря уже об этом жирном борове Муссолини. – Ты хочешь сказать… – Молли сглотнула, – война? – Не знаю. Но я считаю, что мы не можем жить так, как будто у нас в запасе целая вечность, потому что завтра мы можем остаться ни с чем… Признайся, ты просто не хочешь, чтобы Джудит приезжала ко мне. Вероятно, ты считаешь, что я плохо на нее влияю. Все эти развеселые вечеринки, молодые лейтенанты… Так ведь? – Неправда! – Беседа их переросла уже в настоящую перепалку, и обе говорили на повышенных тонах. – Ты же знаешь, что это не так. Наоборот, я очень тебе благодарна. Вы с Бобом были так добры… – Ради бога, ты говоришь так, словно мы сделали тебе одолжение. Ты просто провела у нас Рождество, и мы вместе отлично повеселились. Вот и все. А ты, между прочим, ведешь себя как тряпка и эгоистка. Ты так похожа на маму – вы обе не можете вынести, когда другим людям хорошо… – Это неправда! – Все, не будем об этом! – И Бидди, вне себя от раздражения, схватила со стола «Таймс», резким движением развернула газету и скрылась от сестры за ее листами. Воцарилось молчание. Молли дрожала от волнения, потрясенная многообразием бед, свалившихся ей на голову. Возможность новой войны, неразбериха и нестабильность в собственной личной жизни, ссора с сестрой. Это несправедливо. Она старается изо всех сил. Она не виновата. Наэлектризованное их эмоциями безмолвие все тянулось и тянулось, и вдруг она почувствовала, что больше не в силах его выносить. Она отогнула с запястья рукав кофты и посмотрела на часы. – Где же Джудит? – Какое облегчение, что можно подумать о ком-нибудь или о чем-нибудь постороннем и на время забыть все эти неприятности. Она резко отодвинула назад стул, поднялась и, подойдя к двери в холл, распахнула ее, собираясь позвать копушу Джудит. Но… звать не пришлось: Джудит сидела напротив дверей, на нижней ступеньке лестницы. – Что ты тут делаешь? – Шнурок завязываю. Она опустила глаза, избегая взгляда матери, и Молли вся похолодела: не нужно было быть самой проницательной женщиной на свете, чтобы понять, что Джудит давно уже находится здесь, что она спустилась к завтраку и готова была войти в столовую, но ее удержали доносившиеся из-за двери громкие голоса. Таким образом, ее дочь стала невольным свидетелем этой в высшей степени прискорбной размолвки между матерью и тетей. На выручку смущенной матери пришла Джесс: – Мамочка-а! Молли подняла глаза и увидела на лестнице свою младшую дочь, глядящую на нее сквозь балясины перил, в кремовой ночной рубашке, с растрепанными кудрями. – Мамочка! – Иду, родная! – Когда мы будем одеваться? – Я уже иду! – Молли пересекла холл, остановившись на секунду перед лестницей, сказала Джудит: – Ступай завтракать, – и пошла наверх. Джудит подождала, пока мать уйдет, затем поднялась со ступеньки и прошла в столовую. Там, на своем обычном месте, сидела тетя Бидди. Они обменялись невеселыми взглядами. – О господи… – произнесла тетя Бидди. В руках у нее была газета. Она сложила ее и уронила на пол. – Ты меня извини… – Ничего страшного. – Джудит не привыкла к тому, чтобы взрослые просили у нее прощения.