— У моих родственников, друзей, знакомых… — Надеюсь, ты еще не вычеркнул меня из числа своих друзей? — Вот, проклятие, — потер виски Олег. — Ты прав, оставлять ее у тебя нельзя. Тогда где? Куда ее спрятать? — Прятать нужно туда, где никто не станет ее искать. — Эти загадки хороши для улик из детективов, а не для симпатичных молодых девушек. Не поселю же я ее к Костику на дачу? Чем это для них обоих кончится? Ну, не обязательно, но может. И с изрядной долей… — Да ты ревнив! — Не хочу чужие семьи разрушать. Тебе могу доверить. Себе могу. Вот и весь выбор. — Ох, горе ты мое луковое… — покачал головой старик. — Все-то тебя выручать приходится. Ладно, чего же с тобой поделать… Ворон встал, добрел до сейфа, клацнул ключом в замке. — Отвернись от греха… — Середин послушно поднял глаза к потолку и опустил, только когда ощутил на коленях неожиданную тяжесть. — Пока не трогай! — предупредил учитель, видя, как рука молодого человека скользнула к узлу матерчатого мешка. — Что там? — Собачья голова. Высушенная. Брать нужно за уши, вынимать мордой от себя. — И что будет? — Про василисков слышал? — Шутишь, учитель? Я одного даже прикончить сумел. — И я сумел, — вернулся за стол Ворон, открыл холодильник и выудил бутылку пива. — Ты ведь знаешь, чем они отличаются? От их взгляда все живые существа каменеют. Да и нежить многая гибнет, не выносит. — Знаю, — кивнул ведун. — После гибели взгляд этот, знамо, слабеет, однако действует. — Это как? — Ежели кто с глазами василиска взглядом встретится — враз окаменеет. Но не до смерти. Лучи Хорса, дарующего миру жизнь, такое существо назад оборачивают. Ну, то есть, прежним оно становится. — Оживает? От солнечного света? — Ну да, — махнул рукой Ворон. — Я про то и говорю. — Здорово… А почему ты ее на разборки с бандитами не взял? — Какой от нее днем-то смысл? — А сейчас какой? — Вот тут ты не прав… Ой, не прав… — Ворон притянул к себе толстый регистрационный журнал, смахнул с него невидимые соринки, открыл, перелистнул несколько страниц, нашел пальцем одно из имен, снял трубку телефона и набрал номер: — Добрый вечер. Не разбудил, Артемка? Знаю, что поздно приходишь, потому звякнуть и не побоялся. У меня к тебе просьба одна есть… Нет, с клубом все хорошо. Просто загвоздка случилась у моего давнишнего приятеля. В командировку он на два месяца уезжает, а у него в коммуналке всякое случиться может… Нет, никаких драгоценностей. Очень красивый манекен у него стоит — девушка в древнеуральском одеянии. За него и боится. Это ведь ваша тема? Можно как-то?.. А попозже? Нет, в девять не поздно. Хорошо, он приедет и позвонит. Спасибо, Артем. Да, пусть выздоравливает. Вот и хорошо, что помогло. Спокойной ночи. — Он повесил трубку и подмигнул Середину: — Вот все и устроилось, бродяга. А ты боялся. — Что устроилось? — Завтра в девять вечера подъезжаешь к служебным воротам Музея этнографии. Звонишь Артему. У тебя телефон-то сотовый еще не потерялся? Звонишь, сдаешь ему манекен в древнеуральском наряде. Все будет честь по чести. Ты получишь официальную расписку, она получит инвентарный номерок, вместе пристроите поглубже в запаснике. — А где мне взять манекен? — Олух ты, — ласково посетовал Ворон. — Дубина стоеросовая. После заката привозишь девочку к музею, выводишь из машины и показываешь голову василиска. Потом встречаешь Артема и вместе относите внутрь. Во что одеть, придумаешь? — У меня кольчуга есть. Ритуальная. — Вот и чудно. Можешь поверить, бродяга: запасники Музея этнографии — это самое что ни на есть последнее место, где могут искать девушку с разноцветными глазами. У тебя паспорт заграничный есть? — Нет. Но я как-нибудь выкручусь. Морок на пограничника поставлю, взгляд отведу. Это ведь не битва, можно спокойно сосредоточиться, наговор сотворить. — Чего я спрашиваю? У меня ведь таких паспортов все равно нет. Ты вот что… Ты поторопись. — Я помню, два месяца. — Нет, бродяга. Ты просто поторопись. Упаси создатель, кто-то захочет поставить твою девочку в экспозицию, в большой светлый зал с широкими окнами… — Ворон прижал край пробки к углу стола и с размаху прихлопнул сверху ладонью. — Может случиться конфуз. * * * Для полета в Цюрих «Аэрофлот» выделил старенький «Ту-154». Чисто убранный, надушенный, с накрахмаленными подголовниками на креслах и ковриками в проходах, этот самолет все равно оставался потертой, потрепанной, пережившей много весен машиной. Пожалуй, он был старше даже старенького серединского мотоцикла, а оный уже не раз в самый неподходящий момент выдавал капризы с карбюратором, зажиганием и тормозами. Что поделать — годы… Осознание всего этого отнюдь не улучшало настроение Олега, да вдобавок к тому еще и пассажиры оказались сплошь нерусские. То ли немецкие, то ли скандинавские туристы, напрочь не желающие понимать школьный английский язык. Утешало лишь то, что место ведуну досталось возле иллюминатора — и можно было не смотреть на тощую шестидесятилетнюю соседку с дряблыми морщинистыми щеками, свисающими наподобие бульдожьих. Видимо, дама решила на старости позаботиться о здоровье и похудела центнера на полтора — примерно с двухсот до пятидесяти килограммов. Тихо рыча, самолет прокатился по бетонным дорожкам, повернул круто влево и замер. Бортпроводницы прошли по центральному ряду, что-то улыбчиво вещая на тарабарском наречии. Потом послышался натужный рев, за иллюминатором замелькали кустики и красные железные ящики, колеса часто-часто застучали, как у мчащегося по рельсам поезда, потом перестали. Еще несколько секунд, и нос авиалайнера задрался вверх. Все, через три с половиной часа он будет в Швейцарии. «В мое бы время не меньше месяца пришлось скакать, — подумалось Середину. — И то, если налегке, торопясь и без приключений». «Тушка» между тем лезла и лезла вверх. Ненадолго она погрузилась в плотный ватный туман, после чего выбралась под ослепительное солнце, выровнялась и заскользила над мохнатой облачной поверхностью. Красивейшее зрелище! Любоваться им можно бесконечно — хоть целых четверть часа. Через полчаса Олег попытался подремать — но сон не шел. Взять себе что-нибудь почитать он не догадался, играть было не во что и не с кем. Никаких фильмов на борту почему-то не показывали, плеера тоже не имелось. Оставалось только внимать заунывному реву турбин, слушать непонятную болтовню на неведомых языках и смотреть в окно на ватные небеса. Через час экипаж придумал для пассажиров хоть какое-то развлечение — девушки разнесли по местам скудный обед в пластиковых тарелочках. Картошка, щуплая куриная ножка с торчащей косточкой, салат без мяса и приторно-сладкий вишневый сок. По громкой связи время от времени что-то сообщали — разумеется, не по-русски. После обеда Середин решил пройтись к кормовым кабинкам, но все они оказались заняты. — Вот, елки-палки, — привалился спиной к стенке Олег. — Сегодня решительно не мой день. — Ой, парень, ты русский? — обрадовалась подошедшая следом курносая девица с короткими, странного серого цвета кудряшками. — Здорово! А то я среди всей этой неметчины уже через пять минут по родине затосковала. Середин отвернулся, глядя на алюминиевый уголок в стыке стенки и потолка, однако девица не унималась: — Ты один или с компанией? Может, я к вам пересяду? А то вокруг меня какие-то саксы собрались. Пьют шнапс, пахнут пивом и говорят только о селедке. Обрыдло уже в самом деле. Олег вздохнул, раздумывая о том, что в его положении лучше: уйти на место или дождаться свободной кабинки и спрятаться в ней от скучающей землячки. — Слушай, парень, ну, это хамство в конце концов! — возмутилась девушка. — К тебе ведь обращаются. Середин опять промолчал, но неугомонная путешественница толкнула его в бок: — Ты чего, глухой, что ли? — Значит так, красавица, — не выдержал ведун. — Если ты пообщаешься со мной хотя бы полминуты, у тебя переменится цвет глаз, по ночам начнут мучить кошмары, а днем преследовать вурдалаки. Поэтому советую отойти и отвернуться. Насчет кошмаров и вурдалаков он, разумеется, приврал. Одного первого пункта общительной пассажирке, на его взгляд, было бы маловато. — Ой-ой, какие мы грозные, — сморщила носик незнакомка. — Как таможню прошли, так все сразу британцев из себя корчат. Иностранцы хреновы. Да как был ты совком, так и остался! Иди с курвами своими французскими разговаривай. Как языка-то своего не забыл? А еще русским, небось, себя в детстве называл! — Тридцать секунд прошло, — констатировал ведун. — С чем тебя и поздравляю. — Ты меня еще на счетчик поставь! — Я ведь о тебе же беспокоился, дурочка. — Сам ты кретин безмозглый! — Все, молчу! — вскинул руки Середин. — Какая теперь разница? — Нужен ты мне, нацик нерусский! К счастью, в этот момент одна из дверок отворилась, и Олег смог спрятаться от разошедшейся землячки. Когда он вышел, ее в коридорчике уже не было. Ведун вернулся к своему ряду, протиснулся к окну — и услышал с кормы восторженный поросячий визг. Вскоре каблучки курносой девицы простучали по полу салона, и кудряшка перевалилась через соседку, едва не стукнувшись лбом о лоб молодого человека: — Смотри! Посмотри на мои глаза! Они были карими, а теперь один синий, а другой зеленый! — Я же тебя предупреждал. — Как ты это сделал?! Во классно! Ты так любого можешь переделать? А оранжевые белки сделать слабо? — Милая, — вздохнул Олег. — А насчет кошмаров и вурдалаков ты не забыла? Неужели тебе глаз недостаточно? — Да ну, — выпрямилась девушка. — Так вот прямо и придут? — Будешь со мной общаться — еще и не то увидишь. Лучше беги подальше и никому про меня не рассказывай.