Обучение шло быстро. Солдатские комитеты перечить комдиву не стали и действительно на младшие офицерские должности выдвинули унтеров и фельдфебелей (коих вообще-то тоже неслабо проредило), а оные если говорить прямо в иных случаях являлись куда как компетентнее тех же скороспелых прапорщиков военного времени. Так что осталось лишь формально прогнать их через «школу», выдать соответствующий документ и вуаля, готовы новые прапорщики. Дать более высокие офицерские звания Климов все же не смог, но опять же пользуясь «революционным порядком» благодаря которому можно было творить, что душа пожелает, поделил прапорщиков на младших, собственно прапорщиков и старших. А чтобы отличать «революционных» прапорщиков от прежних, на погоны им присобачили небольшие лавровые веточки из латуни. Так что тот же ефрейтор Малиновский по итогу стал младшим прапорщиком с одной лавровой веточкой на должности обычного прапорщика, а фельдфебель Анисимов — старшим прапорщиком с тремя веточками на должности поручика. 2 У французов тем временем, чем дальше, тем яснее становился уровень постигшей их военной катастрофы. Немцы сражались отчаянно и в тыл на запад шли целые эшелоны плотно забитые ранеными. Легкораненые сидели даже на крышах. На одном из поездов вдоль всего состава было написано «Скотобойня» и рядом в насмешку лозунг президента Пуанкаре: «Да здравствует мир». О происходящем на фронте Климов узнавал в первую очередь от графа Игнатьева, что регулярно наведывался на позиции РОДа, одновременно являясь своеобразным посредником между дивизией и французским военным министерством. — Это катастрофа Михаил Антонович, — качая головой, говорил полковник. — По самым скромным подсчетам только потери французов на двадцать пятое апреля составляют около ста тысяч человек. Пятая и Шестая армии захлебнулись в крови. Потери англичан и их сателлитов точно неизвестны, но порядка сорока пяти тысяч… — А как обстановка в тылу, Алексей Алексеевич? А то до нас доходят невнятные слухи, так что не знаем, чему верить… — Плохо. Нарастает пацифистская пропаганда, коя разлагающе действует на общество. По описанию, что я получал, все то же самое что происходило в России перед революцией… Среди гражданских и в армии усиливаются чувства озлобления и разочарования. Руководство обвиняют в неумелом руководстве, а тут еще эти листовки от некоего Французского революционного фронта и прочих партий… Климов едва сдержался, чтобы не улыбнуться, широко, от уха до уха. ФРФ являлась его детищем. Сейчас всей работой по печати и распространению материалов занималась Елена Александровна Извольская, дочь посла России во Франции, кою Климов фактически завербовал, сыграв на патриотических чувствах и ностальгии. Хотя должен был сам себе признаться, что тут все же имелось нечто большее чем просто вербовка. Чем-то эта девушка, прямо скажем не первая красавица, его зацепила, хотя она по своему типажу являлась совершенно не в его вкусе. Но как оказалось, на этом политическом поприще действовал не только он. На волне неудач на фронте подняли различные социалистические, анархические и прочие партии оппозиционные нынешней власти. Отпускные солдаты нередко присутствовали и участвовали на различных митингах и собраниях. По возвращении в свои части эти солдаты оставались в переписке с вожаками данных мероприятий, ну и распространяли какие-то материалы среди сослуживцев. Но поскольку ФРФ начало действовать раньше всех, до начала Нивельской мясорубки, а не во время оной, когда стало ясно, что дело дрянь, то авторитет именно этого движения оказался внушительнее прочих. Хотя, конечно, после того, как повылазили из темных щелей остальные и начали свою явную агитацию, вес ФРФ начал падать, но все еще оставался на достаточно высоком уровне. Против ФРФ сильнее всего играло все еще сохраняющаяся таинственность относительно личностей основателей партии и отсутствие митингов под его эгидой. — Особенно активная агитация идет в пользу мира на железнодорожных станциях и в рабочих кругах, — продолжал рассказывать граф. — Говорят в пользу забастовок на заводах, работающих на оборону, а также ведется кампания против обработки земельных участков. Это явно дело рук немцев… Климов согласно кивнул при этом поморщившись. — Да, грубо работают. Словно по той же методичке по которой работали в России, но тут вам не там… Дальше-больше. В верхах французской армии начались разногласия относительно того, как нужно действовать дальше, наступать или же наоборот отступить и перейти к обороне. Это конечно не могло остаться тайной и быстро стало известно во всех армейских кругах, ну и соответственно в целом в обществе. При этом суждения приобрели резкую форму. Усиленной критике подвергались действия начальников, начало складываться недовольство, а местами и открытый ропот. Эпитеты «мясник», «живодер» и прочие, раздавались направо и налево. Дело дошло до того, что начались первые отказы от выполнения приказов. Делались попытки передачи власти в некоторых частях минуя прямых начальников в руки выборных офицеров и солдат. Третьего мая во 2-й пехотной дивизии колониальных войск были замечены признаки коллективного неповиновения. Но его без труда подавили. Неграм слова не давали… Однако глухое возбуждение продолжало расти среди французских солдат, как в пострадавших частях, которых после урезанного отдыха снова посылали на линию огня, так и в свежих дивизиях, которые при приближении к линии огня слышали потрясающие рассказы сменяемых ими товарищей и главным лейтмотивом таких рассказов стало: «Нас вели на бойню!» За первую половину мая в солдатских письмах все чаще слышатся угрозы неповиновения: «Мы останемся в окопах, но не пойдем больше в атаку!», «Мы не желаем больше погибать у проволочных заграждений неприятеля!», «Бессмысленно идти против оставшихся в целости пулеметов!» и так далее, и тому подобное. Пошли требования предать суду высший генералитет: Нивеля, Мазеля, Манжена, Мишле и других. В середине мая в очередной раз приехала Елена Извольская с сообщением об отставке генерала Нивеля и сменой его Петэном и даже собралась какая-то судебная комиссия по расследованию. Парламент попытался спустить пар народного недовольства в свисток, чтобы их самих не линчевали. Если Игнатьев больше сообщал о делах непосредственно в армейской среде, то Елена говорила о происходящем в гражданском обществе. — Францию и Париж, в частности, просто захлестнула волна забастовок, но вместо того, чтобы, как ожидалось силой подавить выступления рабочих, власти проявляют просто невероятную терпимость. Они привлекают к разрешению проблем учителей, священников и писателей… Да, тут французы Михаила удивили. — Хотя все объяснимо, — произнес он, немного подумав, — франки видели к чему привело силовое давление на рабочих в России и всеми силами пытаются избежать повторение ситуации у себя… — Да, ты прав. В каких-то случаях власти идут на уступки, но, по сути, идет забалтывание проблем, создаются различные комитеты в которых много говорят и люди просто постепенно теряют запал… То же самое с солдатами. Но солдат, что постоянно находились на передовой под обстрелами и в атаках (боевые действия продолжались несмотря на смену главнокомандующего), ну и немцы тут и там переходили в атаку, долго водить за нос не получалось. Двадцатого мая начались первые по-настоящему масштабные бунты. Когда восставали не отдельные полки, а целые бригады и даже дивизии. — Это оно? — с надеждой спросила Елена, вновь приехав к Климову на передовую с сообщениями о начавшихся бунтах. — Похоже, что да… оно. Дело в том, что к чему-то подобному Михаил и Елена готовились с самого начала. По мнению Климова для революции во Франции не хватило совсем немного, последнего толчка, своего рода команды на проведение этой самой революции и созданием ФРФ он хотел этот момент исправить, то есть чтобы Французский революционный фронт выступил именно тем координирующим центром, что даст эту команду остальным. Что до самого желания устроить революцию в республике, то объявленная для Елены Извольской цель — месть за устроенную с помощью в том числе франков революции в России, то это лишь часть правды, причем малая ее часть, как вершина у айсберга, хотя и месть как таковая тоже имело место быть. Лягушатников Михаил терпеть не мог, как впрочем и всех прочих… Но главной целью капитана в данном случае являлось возникновение точки напряженности в Европе, чтобы все прочие участники в первую очередь англичане и американцы отвлеклись на нее, а не на Россию. А то ведь он прекрасно помнил об интервенции стран Антанты, так что он решил, что пусть лучше играют в интервенцию во Франции. «И еще лучше, если тут гражданская война начнется», — подумал он. — Начинаем операцию «Лавина», — дал официальную команду Михаил Климов. Елена, хищно-злобно оскалившись, кивнула. Да, для нее все происходящее в первую очередь являлось личной местью. К проведению первого этапа все было готово, листовки отпечатаны — осталось только их распространить. Правда с этим тоже наметились определенные сложности. В самом начале, когда только ФРФ начало действовать, а все остальные партии сидели тихо, как мыши под веником, отдельные активисты этих партий жаждавших деятельности и борьбы, по своей личной инициативе, на свой страх и риск, распространяли по факту листовки чужой партии. Но сейчас партии вышли на свет, начали выпускать собственные агитационные материалы и распространять чужие никто больше не желал… Создать собственный актив не имелось никакой возможности, если не считать считанных активистов из числа писателей марксистского толка вроде Андре Бретона, Альфреда Росмера, Анри Гильбо и еще нескольких человек, что еще продолжали с ними работать, и все что сейчас мог Михаил со своей подельницей это просто раскидать листовки на улицах проезжая в ночное время по Парижу. Так что с финальным этапом могли возникнуть большие сложности, если не сказать хуже — провал. Распространить свои листовки в армейской среде достаточно широко, чтобы, поэтически говоря, возникла критическая масса, они своими силами не могли. «Но да ничего, мы пойдем другим путем», — подумал Михаил. 3 Три часа ночи. Климов в свое время зарекся ходить в ночные разведки с проникновением во вражеские окопы, но сейчас без его личного участия никак, потому как к разведке эта вылазка прямого отношения не имела вовсе. С разведками немцев в последнее время особо не досаждали, все боевые действия сейчас происходили на севере куда противоборствующие стороны стянули все свои силы и резервов на сторонние наступательные операции не имелось ни у той, ни у другой стороны. Что подтверждала воздушная разведка, какое бы то ни было движение в тылу немцев отсутствует напрочь. Да и вообще у Михаила сложилось впечатление, что немцы стали относиться к подобным вылазкам русских в свое расположение, как к неизбежному злу, сродни стихии типа урагана, с которым просто ничего невозможно сделать, чтобы защититься, а значит и особо дергаться нет смысла, и остается просто принять как данность. Захватили очередного пленного? Кисмет. Только сейчас капитану не требовался обычный «контрольный пленный» или даже младший офицер, чтобы уточнить какие-то данные, полученные от летунов. Ему во что бы то ни стало надо было добраться до кого-нибудь рангом повыше, капитана, а еще лучше майора, а если повезет, то и полковника. Действовали крайне аккуратно, перепроверяя каждое свое действие дабы не случилось досадной осечки. В обычной разведке это не фатально — не получилось и не получилось, получится в другой раз, разве что убегать придется под огнем противника, но у Климова второго раза может и не быть, точнее будет потеряно драгоценное время, а сейчас каждый день на счету. Вот наконец засекли замаскированную позицию наблюдателя. Но даже после того, как он перестал осматривать позиции никто не шелохнулся и продолжили напряженно вглядываться во тьму в попытке обнаружить второго наблюдателя в еще более тайном лежбище. Минуты текли за минутами. Климов уже готов был признать, что дополнительного секрета нет, когда один из его бойцов прошептал: — На одиннадцать часов… примерно в ста шагах… вроде валун… мне показалось, что он шевельнулся… — Ага, вижу… Снова потели долгие минут ожидания, чтобы понять периодичность работы второго наблюдателя. Тот не филонил и оглядывался каждые пять минут. Таких секретных наблюдателей как правило не меняли и они сидели в своем лежбище почти всю ночь, для чего что-то жрали из химии или органики, что не только не давало им уснуть, но и обостряло зрение. С обнаружением тайного наблюдателя началась прокладка прохода в проволочном заграждении, на что ушло больше получаса. Резали осторожно. Дело в том, что немцы все-таки очень хорошие ученики, ну и «научил» их Климов на свою голову растяжки ставить. Немцы ведь тоже поначалу наведывались в русские окопы, вот только в первый же раз зацепили леску с гранатой, та естественно бахнула. Но кто-то успел уйти с информацией о «подлой» ловушке, ну и с тех пор немцы сами ставили подобные у себя. На чем так же чуть позже попались русские разведчики. Тем временем произошла смена штатного наблюдателя. Климов давно распределил роли своим бойцам и осталось только дать команду, чтобы они начали действовать, что он и сделал, улучив подходящий момент: — Работаем. Стремительные тени метнулись вперед. Две тени устремилось по траншее к штатному наблюдателю и еще две, перепрыгнув через окоп атаковало секретного наблюдателя. Вот с ним могли возникнуть сложности, наверняка позиции вокруг заминированы все теми же растяжками и тут уже во многом все зависело от удачи. Потому двигались разведчики весьма оригинально, «злодейским бегом». То есть как показывают карикатурных злодеев, когда они бегут высоко поднимая ноги на носках. Такой способ передвижения во много уменьшал риск зацепить растяжку, чем если бы бежали классическим «шаркающим» бегом. А если даже кто-то и наступит на леску, то существовала вероятность, что это не приведет к срабатыванию, так как получится недостаточное натяжение, чтобы выдернуть чеку из гранаты. Бойцам долго пришлось тренироваться под смех товарищей, многие во время учебы вывихнули ноги, но тем не менее «злодейский бег» освоили, но… время от времени случались досадные конфузы. Вот и сейчас, один из бойцов все же не удержался на ногах, споткнулся и без единого звука рухнул на землю. Беззвучному падению, как бы ни было больно, первое чему учил Михаил, да и мужики не дурни, прекрасно все понимали. К счастью никакую ловушку не задел и ни взрыва не произошло, ни сигнальной ракеты. «Это если нет какой-то хитрой ловушки на размыкание электрического сигнала и сейчас где-нибудь в офицерском убежище вполне возможно звенит звонок», — подумалось Михаилу. Сам он таких ловушек мог придумать множество. Тем временем второй боец заметивший конфуз товарища, в несколько прыжков добрался до цели, падение тела все-таки не бесшумно, что-то звякнуло, и сделал несколько выстрелов из пистолета с глушителем просунув его в видимую ему амбразуру. Пороховой заряд патронов у пистолетов, что брали на дело, до предела ослабляли, пороха только и хватало, что выплюнуть пулю. Она даже не всегда могла пробить череп с нескольких шагов… особенно лобную часть. Так что требовалось попадать в глаз, висок или сердце с прочими жизненноважными органами. И видимо попал, так как все по-прежнему оставалось тихо.