– Под землей, – поправил Олег, омерзительно правильный он все-таки. – Похавай, может, мальца. Он сходил к люку и вернулся, держа под мышкой явно легкую коробку и явно тяжелый ящик вроде металлического дипломата в руке. «Дипломат» он поставил себе между ступней, видимо, чтобы я или Инна не вздумали покуситься, а коробку протянул мне. В коробке были еда, напитки и вода в тюбиках, это я помнил, не заглядывая. Закусывать ими меня ни разу не прикалывало. Это месяц назад нам космическое питание внове было. Чтобы остыть к нему, понадобилась всего пара проб. Широкий ассортимент пюре разной степени безвкусности, от забавной до омерзительной. – Не, спасибо, – сказал я. – Пошли за наши страдания шашлик-машлик и пятьсот эскимо требовать. Я встал сам, мягко отодвинув протянутую руку Олега, и первым пошел к выходу. Выхода не было. То есть дверь была, но перед ней громоздились груды плохо опознаваемых обломков, под которыми лежали мешки, странно похожие на смесь для состава. А поперек косяков были не набиты даже, а наварены ржавые швеллера, пять штук наискосок. Я все равно сунулся было к двери, осторожно ставя ноги в спортивных тапочках между мешками и переплетениями лома, но на втором шагу зацепился штаниной за торчащий прут и отпрыгнул, подняв грохот до потолка и столб безнадежно древней пыли дотуда же. – Да ну на фиг, бесполезняк, – сказал я осуждающим рожам и бодро зачапал искать аварийный выход в противоположной стене – ну или где еще. Инна зависла у корабля, гремя замками и фиксаторами. А то ведь угонят, ага, чтобы новую партию пионеров наколоть, подумал я, но говорить не стал. Пусть тешится, если так ей спокойней. Дверь еле нашлась в дальнем закутке, тоже заваленном, как нарочно, но хотя бы не так старательно. Она была заперта на замок, но я уже рассвирепел от этих игр – блин, два месяца голову морочат, теперь еще запирают на всю ночь, а мы тут в пыли и антисанитарии спать должны – и без разговоров херакнул под ручку ногой. Сломать не сломал, но отбил капитально. Не дверь, конечно, а ногу. Зато не заорал и обошелся даже почти без шипения. Олег попытался протиснуться мимо меня с ломиком наперевес, но его самого потеснила Инна деловитым «Дай-ка», присела у замка и принялась ковыряться в нем то ли гвоздиками, то ли стальными планочками. Закрываю что хочу, открываю что хочу, ключница Пелагея. Я, незаметно разминая ногу, почти придумал обидную шутку про знатного домушника Обжоржа Бенгальского, но тут замок щелкнул, и я заткнулся. Инна открыла дверь и вышла, не сказав ничего торжествующего или назидательного. Я бы так не смог. Надо научиться, кстати, круто смотрится. Мы с пилотом переглянулись, поиграли бровями и поспешили следом за бортинженером в абсолютную темноту. Аварийным маршрутом мы никогда не ходили. Мы вообще особо не ходили какими бы то ни было маршрутами. В Ног-Юрт нас привезли за неделю до старта и заселили не в казармы, а в гостевой дом, где обычно жили инспектора из Москвы и округа. До поля летно-конструкторских испытаний, в начале которого и стоял этот странный многоуровневый ангар, напоминавший усталый айсберг странными формами и тем, что под землю уходил этажей на пять, мы добирались подземным ходом на минус первом уровне. До минус первого аварийный маршрут нас и довел. Мы вслепую, шаркая, стукаясь, ойкая и наталкиваясь друг на друга, проползли четыре лестничных марша, а когда то ли глаза научились видеть в темноте, то ли близость к поверхности позволила проникать хотя бы рассеянному свету, обнаружили, что дальше хода нет. Пролет был уже знакомым образом перечеркнут приваренными швеллерами, а выше бетонная лестница просто не вела – по меньшей мере два марша были как будто вынесены направленным взрывом. Хотя почему как будто? Не кувалдами же их долбили. На военном объекте взрывчатка логичнее кувалды. – Вот почему нас под землей водили, – сказал я и сам вздрогнул от множественных звуков, которыми мой голос закувыркался в разные стороны. Я рассердился на собственный испуг и предложил: – Обратно? Другой вход поищем, а нет – так утра подождем. До завтрака-то за нами в любом случае придут. Или хотя бы дверь откроют. – Погодь, – сказал Олег и двинулся по площадке, покашливая и вроде как вслушиваясь. И вдруг он поставил на пол «дипломат», вцепился в прислоненный к стене здоровенный стальной лист, о который я полминуты назад чуть не располовинил штанину, со страшным скрежетом отволок его в сторону и толкнулся в обнаружившуюся за листом дверь. Она открылась с длинным пугающим скрипом. – По коридору или к лестнице, или уже к нашему коридору дойдем, – сказал Олег очень спокойным голосом. – Хоть поспим нормально. – Картошка, кстати, осталась, – напомнил я. Мы вчера запекли в костре штук десять картофелин, а осилили только парочку. Половину даже выкапывать из золы не стали, но несколько я, когда они малость остыли, завернул в газету, притащил в палату, припрятал в тумбочку и, пока не уснул, улыбался тянувшемуся из щели запаху печеной радости. Потом забыл, а сейчас вот вспомнил. Жрать потому что хотел. Печеная картошка объедение, пока раскаленная совсем, но и холодная тоже ништяк. Если столовка на первом этаже не работает, на картошечке до утра дотянем. Хотя, наверное, и в закрытой столовке что-нибудь найдем – она же только на нас работала, а мы вчера почти не обедали и не ужинали. Не от волнения, а потому что и некуда, и невкусно. Не вообще, а по сравнению с предыдущей кормежкой. Вообще столовка тут сойдет для сельской местности, получше школьной или той, что рядом с Фаиной работой. Но за день до старта нам привезли – не знаю уж откуда, из ресторана или с кухни – какого-то гениального повара, который стряпает не чаще раза в год или там в пятилетку для прилетающих членов Политбюро или улетающих юных космонавтов. В общем, привезли кучу судков с невероятно вкусными супами, жарким и прочим бланманже, а еще какого-то консервированного мяса, три вида сыра и забитое палочками эскимо термоведро. Обухов призывал не переедать, а мороженое пробовать маленькими кусочками и не глотать, пока не растает и не согреется, хуже Фаи, честное слово. Еще и смотрел на нас, как она смотрит, когда думает, что я не вижу. Лично я все равно наглотался, как удав. Да чего там, все мы пережрали, даже Инна, которая к еде совсем равнодушна, по сыру вдарила так, что я чуть скандалить не начал – в основном для прикола, но чуть-чуть и от возмущения. Мы схомячили все деликатесы, так что на следующий день на еду смотреть не хотелось, тем более на столовские кашки и борщецы. Но сейчас я и от кашки бы не отказался. Коридор и правда привел нас в знакомый переход, которым мы всю последнюю неделю бегали на тренировки и испытания, а вчера пришли на старт. Не думая, что вернемся. Тем более вот так. – Блин, это они за пару часов так все расхерачили? – не выдержал я, споткнувшись в очередной раз посреди прыгающих теней и мечущихся туда-сюда звуков. Коридор, как всегда, был тускло освещен, а кое-где лампочки перегорели, так что отдельные участки тонули в густых тенях. Довольно ровный пол теперь то и дело топорщился перекошенной плитой, в паре мест с потолка капало, еще в одном чуть ли не до уровня пояса свисал неприятно мохнатый провод, а на последнем темном этапе большого пути мы чуть не влетели в пару подозрительных кучек – надеюсь, просто просыпавшейся сквозь потолок мягкой земли, хотя кто его знает. Они хотя бы не пахли, хотя вообще запах в коридоре отличался от обычного не в лучшую сторону. И тишина была не привычной ватной, а шевелящейся, что ли. Как будто за слоем ваты надрывался оркестр отбойных молотков. И мы были все ближе. – Тут они нам, интересно, тоже сюрпризик подготовили? – поинтересовался я, дергая дверь. Дверь открылась с трудом, будто разбухла и приржавела. Я вздрогнул от грохота, сам на миг приржавел к месту и тут же спохватился и захлопнул дверь. Грохот стих. Бой идет, что ли, подумал я, испуганно осмотрел экипаж, помедлил и осторожно открыл дверь снова. Грохот так и стоял стеной, не приближаясь, не удаляясь, как на стройке. Или просто на стройке. Нашли время среди ночи… Не как. – Стоп, – сказал я, перекрикивая грохот. – Это солнце, да? Почему день? Ночь должна быть. Лестница к подземному коридору спускалась от двухэтажного пристроя, войти в который можно было только из охраняемого внутреннего дворика. По центру пристрой от фундамента до крыши прорезало узкое зарешеченное окно. Сейчас я видел только нижнюю кромку этого окна, но этого было достаточно, чтобы временно ослепнуть после подземного полумрака. Солнце полыхало почти как в космосе. – Лампа просто, – уверенно сказал Олег, протискиваясь мимо меня, и тоже замер. Инна глянула поверх наших плеч и объяснила: – Утро, часов пять. Вот тебе и восход. – Восход с другой стороны, – отрезал я, осторожно сделал пару шагов, щурясь и всматриваясь, тут же нырнул обратно, аккуратно прикрыл дверь и сказал, вытирая заслезившиеся от света и стараний глаза: – Стоим. Там фигня какая-то. Окно разбито и на лестнице бардак, как и в ангаре. Инна с Олегом переглянулись. В ангаре, испытательных лабораториях и на стендах, даже стратегических, как наши, мог быть временный бардак: военные этого не любят, но военные конструкторы допустить могут, мы видели. Вчера после нашего старта, допустим, ангар заняла какая-нибудь группа контроля бризантности, средь ночи испытала слишком мощную фиговину, поцокала языками при виде результатов и смылась, оставив разгром до поры, чтобы с утра спокойно все замерить – ну или чтобы мы посильнее удивились, когда вылезем. Предположить, что похожая история произошла в гостевом доме, в который на следующей неделе, мы знали, заезжала комиссия Генштаба, было непросто. – Короче, народ, сидите здесь, а я пойду проверю, – скомандовал я, берясь за ручку. – Один? – уточнила Инна неодобрительно. – Так быстрее, – сказал я. – А с чего именно ты? – поинтересовался Олег. – С того, что командир, – объяснил я, стараясь не показать неловкости и нервозности. Командиром я был назначен на время полета. А теперь полет кончился. Еще и не начавшись. И все равно – мы в воинской части и на выполнении задания государственной важности, пофиг что подготовительного. – А где должен быть командир? – спросила Инна. – Чапай, блин, – узнал я, чуть расслабляясь. – До картофана дойдем – покажешь. Короче, ждите здесь, если через десять минут не вернусь, мухом обратно в ангар, уничтожаете все записи на хрен, врубаете ликвидатор «Пионера» и бегом обратно, чтобы волной не накрыло. – А какое мы право… – начала Инна, захлопнула рот и нахмурилась. Вспомнила инструкцию про посадку на вражескую территорию. – Ты правда думаешь?.. – почти прошептала она. Что этот ангар уже пережил самоликвидацию другого секретного изделия, поэтому там и в коридоре такой бардак, закончил я мрачно, но вслух говорить не стал. Запустил в голове отсчет до шестисот и выскользнул за дверь. Вернулся я секунд за двадцать до завершения отсчета, но чувствовал себя так, будто постарел на год. Или на десять. Или на сто. – Как там в кино говорят – есть две новости? Тут примерно так же, только новостей сильно больше, а хороших всего две. Мы правда летали, и это будущее. – Далекое? – спросила Инна. – Кометой шарахнуло? – спросил Олег. – Про далекое не знаю, но год или два точно прошло. От кометы следов не видать, но народ в масках ходит, как врачи на операциях. – А у нас ничего нет. – Придумаем что-нибудь. Не в противогазах же, маску хоть из наволочки можно. В общем, если и шарахнуло, то не сильно. Получилось у нас, похоже. Олег, просияв, обнял меня и Инку, тут же смутился и убрал руки. Я сказал: – Точняк, это третья хорошая. Класс. Но остальное все херово. Нас, похоже, захватили. – В смысле? – все еще слегка улыбаясь, спросил Олег. – В прямом, – сказал я. – Как Гренаду или Фолкленды. На космодромной части все разрушено, от стартового стола и казарм котлован остался. На аэродромной фирмовых машин полно и флаг вместо нашего французский, что ли. И самолет пролетел, на нем герб царский. Нас, по ходу, НАТО захватило. – Бал-лин. А время-то какое?