Она с неприязнью мотнула головой в сторону пустого микрофона, имея в виду, очевидно, незваного мужика, имевшего, получается, какое-то отношение к панно. Я пристально смотрел на фото. На панно. На «Пионер». И на длинный массив символов, в который были вделаны разобранные по буковкам и раскиданные по причудливой, но вычисляемой системе имена – Линар, Инна и Олег. И если по той же системе читать следующие за нашими буквами символы, складывается вполне понятная строчка. – Арина Яновна, а Комарова, сорок три – это далеко? – Да нет, отсюда несколько кварталов, минут пятнадцать ходу, – сказала она, не удивившись. – Хороший дом, кооперативный, у меня там тетка жила. Родня там? – Ближайшая, – сказал я с вспыхнувшей вдруг надеждой. Дом там, где ждут Дом был солидным, не нагло роскошным, как деловой центр, укравший имя Главного, а спокойно уверенным в своей непоколебимой прочности – шестиэтажный, квадратный, желтого кирпича, красиво подсвеченного почти севшим солнцем. Двор зеленый, ухоженный и почти пустой, как большинство улиц, по которым мы прошагали, пытаясь не озираться. Детская площадка посреди двора богатая и яркая, как в леденцовом фильме про пионерлагерь: не кривая горка и пара облупленных лесенок, а муравейник цветных труб, лестниц, канатов и переходов. Правда, ползала по нему только одна девчонка, а маманя или бабушка, не разберешь, худая, стриженая и в джинсах, пялилась в какой-то плоский прибор, который держала в руке. В деловом центре такие были у многих. – Пятнадцатая квартира, значит, подъезд первый, – сказал я, направляясь к входу. – Уверен? – уточнил Олег, не скрывая сомнений. Ни он, ни Инна не обратили внимания на зашифрованную надпись на фотографии и тем более даже не попытались выдернуть из него сообщение «Комарова д 43 к 15», оставленное для нас – только для нас, я был в этом убежден. Экипаж не спорил, но и верить особо не спешил. Предпочитал проверить. Все правильно, так и надо. Дверь в подъезд была не нормальная деревянная, а грубая металлическая. Я дернул за ручку. Дверь не шелохнулась. Я нахмурился и дернул сильнее. – Тут кнопки с цифрами, – сказала Инна. Я кивнул, скрывая смущение, подумал и ткнул металлические кнопки с цифрами «один» и «пять». Табло засвиристело, как глиняная свистулька. Раз, другой, третий – и замолчало. – Попробуй «двадцать», – сказал Олег. – Зачем? – удивился я. – Нам пятнадцатую надо, а там никого. – Там разберемся, – сказал Олег и потянулся к кнопкам мимо меня. Дверь запела и открылась, из нее вышел парень с восточным лицом и здоровенным желтым коробом на спине. Я придержал дверь и с сомнением посмотрел на экипаж – а Олег уже юркнул внутрь. Ну и нам пришлось. Подъезд был чистым, кнопки в лифте не сожженными и не выдернутыми – есть какой-то смысл в буржуйской привычке запирать подъезды. Пятнадцатая квартира нашлась где положено, на четвертом этаже. Дверь у нее, как и у соседних, и вообще всех квартир в подъезде, была стальной – а вот звонка не было. У единственной. – Ну и ладно, – сказал я и постучал. Получилось, вопреки ожиданию, довольно слышно. Но никто не отозвался ни сразу, ни после третьего и пятого стука. – И что дальше? – спросила Инна. – Айда открыть попробуем, ты же спец… – деловито начал я, чтобы скрыть отчаяние, и заткнулся. – Да ладно, – сказала Инна утомленно и тут же с беспокойством уточнила: – Ты чего? Я присел, с корточек рассмотрел замок сквозь подъездную полутьму, ухмыльнулся и сказал: – Вот чего. Зырьте. И со щелчком сдвинул накладку с крупной замочной скважиной. Она была маскировочной и прикрывала цифровой замок – примерно как на подъезде, но помельче и покруче, черный и с голубым огоньком. Табло в «Пионере» были сделаны примерно в таком стиле. – Как уж на «Дальней даче» было, когда ты дверь нашел? – шепотом спросила Инна. – День космонавтики? Я кивнул, торжественно ввел «1204» и толкнул дверь. Она не шелохнулась. Я встал и растерянно оглянулся на экипаж. – Может, код ручного управления? – предположил Олег. – Наш? – Ну да, или Гагарина – «один-два-пять». – Точняк, – согласился я и тут же возразил себе и всем: – Не. Стоп. Вчера какое было? – Да мы года не знаем, что уж тут про число… – начала Инна. Я, стараясь не раздражаться, пояснил: – В нормальной жизни, у нас – мы какого стартовали? Двадцать девятого? – Ну да. – Ну вот, – сказал я. – Там дата старта была, и здесь дата старта должна быть. И набрал «2907». Голубой огонек стал зеленым, дверь щелкнула и отошла. Я опять не смог выбрать между «Поехали», «Айда» и «А вот и мы», поэтому просто вздохнул, со щелчком вернул на место маскировочную панельку и вошел в квартиру, которая ждала нас столько лет. Не знаю уж сколько. Она правда ждала нас. На стене напротив двери к бежевым однотонным обоям была приколота большая фотография. Я на ней вышел дурацкий, будто рожу корчил, хотя на самом деле просто пытался не моргнуть, как всегда. Зато Олег и Инна получились классно. Серьезные такие, волевые. Я подошел к снимку, всмотрелся и потрогал. Толстая фотобумага пожелтела и пыталась перекрутиться с такой силой, что булавки по углам ее немного прорвали, а слой пыли в сечении был бы заметен невооруженным глазом – во всяком случае, пятнышко от моего пальца засияло угольной чернотой на фоне, который только казался черным. Больше в прихожей ничего не было, даже коврика. И звук подсказывал, что вся квартира тоже пустая. Давно. Пахло пылью и нагретым линолеумом. Олег, вошедший последним, тихо захлопнул дверь, привалился к ней спиной и сказал с облегчением: – Ну хоть теперь, наверное, все узнаем. А Инна решительно сковырнула тапки и вошла в комнату. Мы тоже поспешно разулись и рванули за ней. Комната была одна, большая и не такая пустая, хоть и не слишком меблированная: светлый диван, полированный шифоньер, в углу высокий металлический шкаф, очень тяжелый даже на вид, узкая тумбочка с телевизором, и все. Зато телевизор был грандиозный, черный, плоский и огромный, раз в десять больше «Чайки», которая стояла у нас дома. – Красота какая, – донеслось с кухни. Инна уже дотуда добралась. – Опять жрачка? – утомленно спросил я, хотя на самом деле обрадовался. Иметь запас жрачки всегда неплохо, а если она будет такой, как на этом банкете, можно перетерпеть даже дурацкую непонятность, в которую мы угодили. – Лучше, – сказала Инна. Она стояла посреди кухни и мечтательно оглядывалась, схватив себя за локти, будто чтобы удержать от немедленной атаки на приборы и их внутренности. Приборов была куча, и большую часть я не узнавал. То есть можно было догадаться, что вот это комбайн, это чайник, а это, скорее всего, духовой шкаф или что-то вроде, но все остальное опять выглядело как декорации из богатого фантастического кино и было основательным и пронзительно черным даже под слоем пыли, сгладившей хищный блеск граней, углов и стеклянных деталей. – Все названия иностранские, – отметил Олег недовольно. – А так непонятно было бы, что иностранское, – откликнулась Инна и протянула руку к какой-то штуке, малость похожей на съежившийся и почерневший от злости автомат с газировкой. И тут пронзительно зазвонил телефон. Я вздрогнул и замер, остальные, конечно, тоже. Телефон стоял на полу за телевизионной тумбой. Кнопочный аппарат, тоже явно импортный, плоский и белый, а не красный или слоновой кости, как принято. Я постоял над ним, посмотрел на экипаж, снова на телефон, надеясь, что он заткнется. И тут сообразил, что мы сейчас можем упустить единственную возможность сориентироваться в месте и времени. Я присел, осторожно взял трубку, помедлил и поднес к уху. – Алло, – послышался незнакомый мужской голос. – Это кто, Олег или Линар? Я застыл. – Алло-о, – нетерпеливо повторил голос. – Или Инна?