– Пенсии тут здоровенные, наверное. – Почему так думаешь? – Ты же видел, когда на Комарова шли, какие самые расфуфыренные здания? Сберкасса и Пенсионный фонд. Богатые, значит. Ну и платят много, получается. – А, поэтому возраст выхода на пенсию и подняли, Денис же говорил. Раз пенсии высокие, всем не хватает. Логично. – Нам, думаешь, дадут? – спросила Инна. – Прямо сейчас или через шестьдесят лет? – Ну… как думаешь вообще? Я закрыл глаза и попробовал придумать, как нам вдруг поверят, расцелуют в щеки и с почетом повезут в Кремль награждать за великий подвиг. И председатель президиума, то есть президент, да, лично вручит нам Героев, и назначит пенсии, как у академиков, и даст квартиры в какой-нибудь московской башне, и… Ни фига я не придумал, поскреб макушку и представил себе, как мы живем здесь: как-то вышли из-под замка, нашли себе место, не знаю уж какое, и живем под этим флагом, и учимся этим порядкам, и работаем на этих хозяев, и мечтаем об огромной пенсии, и каждый день жрем пиццу с колой и мороженое. А Денис сидит в тюрьме. Я перекосился от омерзения к себе и спросил: – Бортинженер. А мы вообще люди, если можем планы строить, пока Денис вот это самое? – Да ладно, – сказала Инна тоном «Ну наконец-то». – Какие будут команды, командир? – Да какие команды, – сказал я тоскливо. – Выйти бы сперва. – Выйти не проблема, – сказала Инна с нажимом. – Дальше что? Дальше, подумал я, собравшись. Я вспомнил, как Инна открывает замки. Любые замки. Как я мог про это забыть. А она не забывала. Она ждала команды. – Дальше – думать надо, – сказал я так, что сам еле услышал. – Был бы еще кто снаружи. – А у нас нет? – то ли сказала, то ли спросила Инна очень сочувственно. – Ну да, – брякнул я и замер. Инна, помолчав, спросила: – Ты правда все номера помнишь? Ох ни фига себе, подумал я, холодея. Она там телефон собрала, что ли? Или подключилась как-то? Я с трудом сдержался от того, чтобы спросить об этом, чтобы выдернуть из дырки в стене розеточные кишки и посмотреть коварной тихоне в наглые глаза. Чтобы просто заорать и запрыгать на кровати. Я сжал кулаки и нарочито противно, чтобы тот, кто слушает, заколдобился, пропел: – Это наши коды, это наши цифры, восемь, девять, тридцать минус код отмены, комната твоя плюс семьдесят четыре… И таким нехитрым шифром продиктовал Инне весь номер Олега, который я и вправду запомнил зачем-то. Код покрепче Инна могла с лету и не разобрать. Помолчав, она пропела в ответ примерно такую же дебильную песенку с другими маскировочными числами. Разобрала. Сил петь уже не было, поэтому я сказал: – Я клянусь, что стану чище и добрее и в беде не брошу друга никогда. Я терпеть не мог эту песню, в отличие от остальных составляющих фильма, меня бесили жалостливая заунывность, и тонкий голосок, и пение хором, и слюнявые слова. Но если хочешь, чтобы тебя понимали, говори на языке, который понимают. Инна понимала вот такой язык. Так понимала, что даже я понял наконец. И быстренько накрыл морду подушкой, чтобы Инна не слышала, как я реву. Инна сказала: – Я знаю, командир. Часть восьмая. С вещами на выход Ты только подумай Я проснулся среди ночи, рывком, как по команде. Сел, вцепившись в одеяло, и прислушался. Все правильно. Не «как», а по команде: в розетке тихонько прощелкало раз-два, раз, раз. Сигнал готовности. Я щелкнул ногтем в ответ и вскочил, чуть не свалившись, потому что сон растворился в голове, а в ногах еще клубился и заставил мотнуться. Спокойней, велел я себе, выдохнул и быстро, но бесшумно оделся, лишь на миг замерев, чтобы понять, показалось мне или и впрямь в соседней двери щелкнул замок. Не показалось. Когда я вдевался в кроссовки, щелкнул замок и в моей двери. Я осторожно, чтобы не заскрипеть и тут же остановиться, если заскриплю, приоткрыл дверь и выскользнул в коридор. Инна напряженно ждала, прильнув к стене. Я разговаривал с ней постоянно, в последний раз – пару часов назад, но не видел уже два дня и вообще страшно соскучился, поэтому чуть не обнял. Но застеснялся. Инна, убедившись, что дверь прикрыта, ухватила меня за рукав и утащила в темный проем перед запертой дверью с мутной табличкой, замазанной краской по краям, – «Санобработка». Это я потом прочитал, сразу не успел: Инна меня обняла. Я сперва закостенел, потом погладил по теплой мягкой спине и отдернул руку, наткнувшись на застежку лифчика под футболкой. Инна, к счастью, не обратила внимания, погладила мне затылок, отстранилась, прижала палец к губам и сунула в руку что-то плоское и твердое. Телефон. Современный. Такой же, как у меня отобрали. Где ты его взяла, чуть не спросил я и чуть не добавил: и где прятала, – но Инна, к счастью, ткнула пальцем в экран и показала, что надо читать. Я начал читать и чуть не заорал от восторга. Инна снова показала, чтобы я заткнулся. Я обнял ее, едва не выронив телефон, отпустил, отвалился к стене и подышал. Инна улыбалась. Я начал читать. В телефоне была переписка с Олегом в какой-то программе, которую нельзя было подслушать или прочитать шпионским способом, – это Инна и Олег поясняли друг другу в самом начале, видимо обосновывая, что не зря установили именно эту программу вместо той, в которой сперва сумели связаться. Обалдеть Штирлицы, подумал я с гордостью и изумлением, а дальше гордость и изумление только росли, временами вскипая так, что я вскидывал глаза на Инну, шипя и булькая от восторга. Инна, строго улыбаясь, повторяла жестом: рот закрой и чеши дальше. Олег съездил в Грозный, Владикавказ и Москву, увидел все, что хотел, кроме того, что увидеть было уже невозможно: то есть кроме мамы, родственников, знакомых, их следов и вообще намеков на свой дом, свой город, свою страну и свой мир. Хорошо, что я с ним не поехал, трусовато подумал тут я. Убедился бы, что ничего моего не осталось, – и как дальше жить? А пока не убедился, есть еще на что надеяться. Олег писал, что умудрился нечаянно встретить Сергея, который в прошлом месяце – ну или, что тоже верно, в прошлом веке и в прошлой жизни – готовился закидать Антона камнями. Потом Олег уже специально, поискав в интерсетях, нашел и встретил Антона. Я совсем не удивился, что оба не слишком изменились: Сергей, даже набрав роста, мускул и брюха, остался чуханом, а Антон, хоть и вырос больше вширь, чем вверх, по-прежнему был правильным пацаном. Инна написала Олегу про наши дела и предупредила, чтобы он не вздумал возвращаться. И теперь Олег летел в Южинск – не знаю уж, в прямом или переносном смысле. Инна сперва пыталась отговорить, потом махнула рукой – и правильно сделала. Как будто ее или меня можно было бы отговорить. Олег мчался в Южинск, чтобы доделать все, что придумал, и помочь выполнить то, что мы еще придумаем. А придумать предлагал мне. Они оба предлагали, так, через запятую, будто само собой разумеющееся: «Пусть Линар прикинет варианты, обсудим». Мне, видимо, полагалось гордиться, а я аж вспух от возмущения и еле успел выключить звук по очередному движению Инны: «Тиха, ты чё!» Я беззвучно заорал: «А чего я-то сразу?!» – беззвучно захохотал, беззвучно выругался и беззвучно сообщил: «Э, народ, мне тринадцать лет вообще-то, я тут запертый сижу и ни фига не знаю, что вокруг происходит, какие к едрене фене варианты я придумаю?» Ни фига я не заорал на самом-то деле. Не успел. Раньше, чем распахнул рот, сообразил со стыдом: я не лучше и не хуже, я просто должен. Я попал в ситуацию, в которую попадать не хотел и не собирался. И Инна тоже. И Денис. И еще множество людей. А другое множество, гораздо менее многочисленное, эти ситуации создает. Не потому, что умнее нас, Инны, меня. Не потому, что сильнее или храбрее. Что, эти менты, которые Дениса избили, умнее или храбрее его? Не факт, что сильнее даже, Денис вроде не слабак. Просто им его бить можно, а ему в ответ нельзя. Он за это в тюрьму сядет. Только в тюрьме он уже сидит, хотя и не бил никого. И мы с Инной, считай, в тюрьме сидим. Да, запор не слишком серьезный, мы из-под него выбрались, как только захотели. Но это детали. Были бы взрослыми – сидели бы в настоящей тюрьме. Были бы поглупее – из-под запора не выбрались бы. Неволя от другой неволи и один запор от другого принципиально не отличаются. Согласишься, что несвободен, – и замка не надо, будешь несвободным. Решишь быть свободным и освободить того, кого должен, – найдешь способ. Я показал Инне строчку: «Только пионера-героя пусть не включает». Хотел спросить, что значит «не включает», но тут же сам понял и немножко обиделся на Олега, который, ишь ты, уже нахватался модных, видимо, словечек и поучает, – а немножко и расстроился. Потому что остро захотел включить пионера-героя. Марата Казея, Леню Голикова или Зину Портнову. Взорвать всех гадов на хрен, отравить и сжечь, чтоб знали, твари, что нельзя бить наших, лишать наших свободы и разрывать наш мир до основания, чтобы на его месте построить универмаг для американской газировки и склад для китайского ширпотреба. Ширпотреб и газировка прикольные, но они приложение к нашему миру и к нашей жизни, а не их замена. И в любом случае мир, ради которого несколько человек бьют ногами и дубинками одного, существовать не должен. Я напечатал в окошке, сперва очень медленно, зависая над каждой буквой, потом чуть быстрее: «Это Линар. Понял. Прикину. Телефон пока у меня, к утру напишу, что как, и Инне верну. И начнем». Показал сообщение Инне, дождался кивка, отправил и пошел в свой изолятор. Осталось придумать – и успеть до утра. Блин. Вот так номер