– Петька, Макар, комбату срочно мешки нужны, три штуки! – Старый служака с ходу соображает что нужно делать. – Одна нога здесь, другой уже не вижу! Двоих бойцов эта новость будто ветром сдула под грохот сапог по лестнице. – Ну, а мы пока с тобой, Федор Никодимович, займемся другим делом. – Ставлю старшему следующую задачу: – Бери остальных, снимайте полотнища с древков и складывайте их стопкой, как постельное белье… И никому об этом ни звука. Ни сейчас, ни потом. Пока не скажу, что можно хвастаться… – Мать твою через пень в три коромыс… – Унтер достаточно ярко выражает свои эмоции при виде такого количества таких трофеев, но потом, глянув на меня, поправляется.:– Ну, эта… Матерь Божья, Пресвятая Богородица!.. – Вот-вот, именно поэтому молчать обо всём, как рыба об лёд. А теперь – работаем! И не забудь отдельно навершия собрать!.. В спорых руках начинает шелестеть тяжелый шелк разных оттенков, но с неизменными черными диагональными крестами и такого же цвета воинственно расправившим крылья орлом в золотом лавровом венке с императорский короной и гордой латынью «PRO GLORIA ET PATRIA». Прибывшие охотники за мешками приносят искомую тару, в которую и прячется новоприобретенное «богатство». Делая вид, что мы тут случайно и абсолютно не при делах, выходим во двор к ожидающей нас охране, бойцы приторачивают мешки к седлам, и вся наша маленькая компания берёт курс обратно на станцию. Там нас встречают сибиряки-разведчики, оживленно и жизнерадостно дербанящие вагоны, и Пепеляев, организовавший эту бурно протекающую инвентаризацию с целью догнать и перегнать нас с Анатолем по количеству трофейных пулемётов, ну а заодно выяснить, сколько патронов мы все можем из них расстрелять. Увидев меня, еще издалека одними глазами задает вопрос: «Ну как?». Отвечаю ему таким же красноречивым взглядом, как бы невзначай похлопывая по притороченным мешкам. Затем негромко инструктирую Прокопенко: – Никодимыч, остаешься со своими охраной при… з… кх-м… мешках. Не расслабляться, полная готовность к бою. Для всех остальных вы – мой резерв, без личного разрешения – ни на полшага в сторону. Всё понял? Унтер коротко кивает в ответ, дает команду спешиться, а я уже слушаю доклад подошедшего штабс-капитана: – Через десять минут обе мои группы будут готовы к выходу. В каждой – по двадцать человек и по два подрывника от драгун. Командирами – взводные унтер-офицеры, задачи им поставлены, карты розданы. Сейчас заканчивают вьючить пулеметы, добирают двойной запас патронов. На дальнем пути стоит несколько вагонов, там – боеприпасы, оттуда и берем. Я остаюсь здесь с резервной полусотней. – Добро, Анатолий Николаевич. Пусть возьмут еще по паре гранат из трофеев каждому, очень могут пригодиться. Сколько пулемётов на группу? – В одной – четыре, в другой – пять. Между прочим, у вас взаймы не брали. – Пепеляев гордо улыбается. – Мои разведчики сами нашли. Штабс-капитан Дольский снабдил только тротиловыми шашками, детонаторами и шнуром из броневагона. – А где он сам, случайно не подскажете? – отвечаю улыбкой на улыбку. – Подскажу, Денис Анатольевич. Неподалеку отсюда казармы бывшей железнодорожной бригады, сразу за ними – лагерь для военнопленных. Анатолий Иванович своих штурмовиков уже отправил, сейчас там должен быть. Если хотите – дам провожатого, покажет дорогу. – Не откажусь, время дорого. Не к добру эта тишина затянулась, чувствую, скоро очухаются гансы и полезут, как наскипидаренные… Глава 16 Лагерь действительно нашелся за казармами, отгороженный от внешнего мира классическим забором из колючей проволоки и воротами с традиционной в таких случаях надписью «Gefangenenlager» сверху. Уже не очень нужная, на мой взгляд, охрана из штурмовиков тем не менее расположилась на входе. Увидев подъехавшее начальство, бойцы без лишней суеты освобождают дорогу. Но сразу попасть на территорию не получается, рядом стоит пролётка, из которой начинает выбираться томившийся ожиданием невысокий и худощавый священник лет сорока пяти, с окладистой бородой, начинающими проявляться залысинами и проницательным взглядом. И ждёт он, судя по кивку караульного, определённо меня. И что всё это значит, блин? Ладно, слезаем с лошади и идём знакомиться… – Здравствуйте, господин офицер. – Служитель Божий, понимая особенность момента, решает придать беседе светский характер и неожиданно для своего телосложения рокочет приветствие густым басом. – Я – протоиерей Павел Мацкевич, настоятель местной приходской церкви. – Здравствуйте, отец Павел. Я – капитан Гуров, командир отдельного Нарочанского батальона. Какая нужда привела вас сюда? – Дело в том, что мы слышали выстрелы, видели русских солдат и решили, что наш город освобожден от германцев. Но вас так мало, что… – Вы правы и в первом, и во втором случае. Город действительно занят подразделением русской армии, и нас действительно немного. Но уходить мы собираемся лишь в крайнем случае, а пока постараемся не пустить супостата обратно до подхода основных сил. Так что я бы вам посоветовал пройти по домам и предупредить оставшихся жителей, чтобы без особой нужды не показывались на улице, это может быть опасно, если начнётся стрельба. – Значит, Господь услышал наши молитвы и привел мя, аки Моисея, в нужное место. – Священник будто и не слышит моей фразы и продолжает свою мысль: – Господин капитан, могу ли я собрать горожан, не возжелавших уподобиться Понтию Пилату, для беседы с вами? Очень может статься, что они окажутся полезны в сей знаменательный день. – А вы уверены, отче, что они захотят рисковать своей жизнью, помогая нам? Вполне может случиться, что скоро бой будет вестись на улицах города. – За время нашествия тевтонов мы многое здесь претерпели, а насчет того, кому убиенну быть – на всё воля Господня. – Хорошо, сколько времени вам нужно, чтобы собраться, и где будет происходить встреча? – Не более получаса, и коль не возникнет возражений, мы все подъедем на станцию. Насколько я понимаю, для вас она важней всего. – Батюшка улыбается, давая понять, что тоже немного разбирается в военном деле… Примерно так же, как я в законе Божьем. Надеюсь, «не более получаса» в его понимании означает полчаса плюс-минус пару минут. За это время попытаемся разобраться с делами в лагере, тем более что пленные за время нашей беседы вышли на плац, а Дольский о чём-то разговаривает со стоящим рядом, судя по всему, старшим из их числа и еще одним священником. Поэтому оставляю отца Павла и иду знакомиться с новыми людьми. За три шага Анатоль козыряет мне и вполне официально докладывает: – Господин капитан, освобождённые из плена построены и ждут дальнейших указаний. Мощный, ширококостный и основательный батюшка с окладистой черной бородой коротко представляется: – Приходской священник отец Владимир. Вместе с отцом Павлом окормляю страждущих в плену. Стоящий рядом индивидуум в изрядно поношенной форме принимает строевую стойку и, непроизвольно скосив глаза на пустое место там, где должны находиться погоны, несколько неуверенно представляется: – Поручик Мехонин, 33-й пехотный Елецкий полк. – Капитан Гуров, отдельный Нарочанский батальон. Вы будете в лагере старший по чину? – с ходу пытаюсь вникнуть в суть дела. Но Анатоль в свойственной ему манере вмешивается в ход событий и выдает самую важную на его взгляд информацию: – Господин капитан, поручик Андрей Андреич Мехонин действительно является здесь старшим по чину. Помимо него в лагере есть ещё три офицера в чине прапорщика и семьсот шестьдесят три нижних чина, что подтверждается изъятой у охраны регистрационной книгой. Из них семнадцать человек – лежачие больные, еще девятеро на грани голодного истощения. Всем им требуется медицинская помощь… Денис Анатольевич, это спускать нельзя!.. Остальные находятся на плацу. Я уже предложил им вступить в добровольческий батальон. Большинство – за, только и ждут, когда оружие выдадим. – А что, есть и те, кто против? – Так точно, господин капитан, – хрипловато от волнения подает голос новоявленный поручик. – Восемьдесят один человек отказались… Они сами еще год назад добровольно сдались в плен… И теперь вот… – Андрей Андреич, давайте без официоза. – Надо хоть как-то подбодрить человека. – Скажите, вы готовы принять командование батальоном? Честно, положа руку на сердце. – Да! – ответ уверенный и не дающий ни капли сомнений. – Готов… У меня к ним за последний год большие счеты. И у остальных – тоже… Долго рассказывать… – Хорошо, вы ведь лучше знаете людей, сможете разбить на роты и взводы? – Конечно… Денис Анатольевич… Тем более, уже почти что сделано. Осталось в паре случаев со взводными унтерами решить – и всё. – Добро. Значит, семьсот шестьдесят три минус семнадцать, минус девять и минус восемьдесят один… Получается шестьсот пятьдесят шесть. Три роты по двести с чем-то человек. Командирами рот ставьте прапорщиков. Формируйте колонны и выдвигайтесь на Полесскую станцию. Организуете получение трофейного оружия и сухого пайка из германских запасов. Предупреждаю сразу – сначала по банке тушенки и пачке галет на троих, иначе замаетесь животами, и бойцы из вас будут никакие. Вопросы есть? – Я буду и ротным и батальонным одновременно. С вашего разрешения. – Мехонин тут же поясняет свое решение: – Один из прапорщиков – артиллерист. Роту не потянет… Ух ты! Кажется, я знаю, кто будет из пушек в броневагоне стрелять!.. Приятная новость тут же улетучивается со следующим вопросом поручика: – Что делать с остальными? Ну, кто не захотел… – А ничего. Найти подвал, из которого не смогут убежать, и запереть там. Не хватало еще, чтобы кто-то снова к германцам перебежал с ценной информацией. Единожды предавший… ну и так далее. В глазах Мехонина читается явственное сомнение, но возражать он не решается и убывает к только что родившемуся подразделению. – Денис, может быть, действительно поговорить с ними? Мало ли что там было? – Анатоль негромко сеет сомнение в только что отданном распоряжении. И оказывается прав. В куче навоза тоже можно найти что-нибудь стоящее… Восемьдесят один человек… Четыре шеренги по двадцать человек, окаймленные оцеплением «кентавров»… Больше чем полторы сотни глаз смотрят, ожидая, что я им скажу. А ничего особенно приятного я им сказать не могу… – На время боя все вы будете закрыты в каком-нибудь подвале. В случае попытки выбраться охрана будет стрелять без предупреждения. – Охраны как таковой по определению не будет, у меня каждый человек на счету, но им об этом знать не обязательно. – Потом разбираться с вами будут жандармы и военно-полевые суды. Недовольный гул прокатывается по шеренгам, штурмовики подобрались, готовясь пресечь возможные эксцессы… – Вы все здесь стоящие добровольно сдались в плен врагу!.. То есть изменники присяге, дезертиры и перебежчики! Что еще вы заслужили?.. – Вашбродь, дозвольте обратиться! – Из третьей шеренги раздается злой выкрик. – Разобрались бы сначала, чем нас лаять! – Кто там такой смелый? Выйти из строя! Расталкивая впереди стоящих, на всеобщее обозрение выходит чернявый усач в потрепанной форме и разбитых сапогах. – Ко мне! Солдат, пытаясь изобразить строевой шаг, подходит и хрипло рапортует: – Вашбродь, младший фейерверкер Новиков по вашему приказанию явился! – Ну, давай с тобой и разберёмся. Рассказывай, как в плен попал. – А с год назад. Туточки неподалеку, под Колдычево наша батарея стояла. Четыре трёхдюймовки, да по пятнадцать снарядов до каждой. И батарейный расписку дал начальству, што не будет стрелять до ихнего приказа, он сам нам говорил. А когда германец в атаку попёр, он приказал все их выстрелить, штоб пехотку нашу бегущую прикрыть, а када на нас германцы набежали, сказал, мол, сдавайтесь в плен, ребята. А сам за кустики сиганул и из пистолетика-то и застрелился. А у нас по одному-два патрона на винтарь было. Вот мы их выстрелили, а затем лапы вверх и подняли… – Правду говоришь? – Подхожу почти вплотную к пленному. – Смотреть в глаза и отвечать!.. – Правду!.. – выдыхает тот, не отводя взгляда, и я ему почему-то верю. – Кто-то ещё из твоих батарейцев здесь? – Дожидаюсь утвердительного кивка и продолжаю: – Вызывай сюда. – Серёга, Петруха, Минька, Семёныч, сюда идите!.. Из строя выходят четверо солдат и становятся рядом, ожидая решения своей судьбы. – Воевать будете?