Оскар взял кубик, посмотрел на него и не поверил своим глазам. Пригляделся, насколько это было возможно в темноте, покрутил в руках, разглядывая со всех сторон. Кубик был собран. Каждая сторона была своего цвета. – Ты что, разобрала его? – Как это? – Ну, разломала, а потом собрала как надо. – А что, так можно? Оскар покрутил кубик, проверяя, не разболталась ли какая-нибудь грань после того, как его разобрали и снова собрали. Он и сам так однажды сделал, поражаясь, как быстро лопается терпение оттого, что не можешь собрать этот чертов кубик. Правда, после этого кубик был как новый. Но не могла же она его просто взять и собрать? – Ты точно его разобрала! – Нет. – Ты же его раньше даже не видела? – Нет. Было здорово. Спасибо. Оскар поднес кубик к глазам, будто надеясь, что тот расскажет ему, как это произошло. В глубине души он был уверен, что девочка не врет. – И сколько же у тебя это заняло времени? – Несколько часов. Сейчас собрала бы быстрее. – С ума сойти. – Это не так уж сложно. Она повернулась к нему. Зрачки такие огромные, что радужки почти не видно. Свет фонарей отражался в темной глубине, будто в ней таился целый город. Горло водолазки, натянутое до самого подбородка, лишь подчеркивало ее мягкие точеные черты, и она походила на… персонажа комиксов. Кожа, черты лица были словно деревянный нож для масла, отшлифованный нежнейшей шкуркой до тех пор, пока дерево не станет гладким, как шелк. Оскар прокашлялся: – Сколько тебе лет? – Как ты думаешь? – Четырнадцать-пятнадцать. – Я выгляжу на пятнадцать? – Да. Вернее, нет, но… – Мне двенадцать. – Двенадцать! Ура! Похоже, она все же была младше Оскара, которому через месяц исполнялось тринадцать. – А когда у тебя день рождения? – Не знаю. – Как это – не знаешь? Ты что, день рождения не празднуешь? – Нет, не праздную. – Но твои родители должны же знать! – Нет. Моя мама умерла. – Ого. Ничего себе. Отчего? – Не знаю. – А твой папа – тоже не знает? – Нет. – И тебе что, никогда подарков не дарили? Она сделала шаг к нему. Пар из ее рта коснулся его лица, а свет города, отражавшийся в ее глазах, погас, когда она оказалась в тени. Зрачки – две бездонные дыры. Ей грустно. Очень, очень грустно. –Нет. Мне не дарили подарков. Никогда. Оскар неловко кивнул. Мир вокруг перестал существовать. Остались только две черные дыры на расстоянии вздоха. Пар из их ртов, переплетаясь, поднимался вверх и растворялся в воздухе. – Хочешь сделать мне подарок? – Да. Это был даже не шепот, а скорее выдох, сорвавшийся с его губ. Лицо девочки было совсем близко. Ее гладкая, словно отшлифованное дерево, щека притягивала его взгляд. Потому-то он не видел, как изменились ее глаза, как зрачки сузились, приобретая новое выражение. Как вздернулась верхняя губа, обнажая грязно-белые резцы. Он видел лишь ее щеку, и, когда ее зубы почти коснулись его шеи, он поднял руку и погладил ее по щеке. Девочка на мгновение замерла и вдруг отпрянула. Глаза ее стали такими же, как прежде, и в них снова вспыхнули огни. – Что ты сделал? – Прости… я… – Что. Ты. Сделал. – Я… Оскар взглянул на свою руку, державшую кубик Рубика, чуть разжал ее. Он так сильно сжимал игрушку, что на ладони отпечатался контур. Он протянул кубик девочке: – Хочешь? Дарю. Она медленно покачала головой: – Нет. Он же твой. – Как… как тебя зовут? – Эли. – А меня Оскар. Как ты сказала? Эли? –Да. Девочка внезапно заволновалась. Взгляд ее заметался из стороны в сторону, будто она безуспешно пыталась что-то вспомнить. – Я… мне пора. Оскар кивнул. Пару секунд девочка смотрела ему прямо в глаза, затем повернулась, собираясь уходить. На мгновение замерла на краю горки, затем села, скатилась вниз и пошла к своему подъезду. Оскар продолжал сжимать в руке кубик Рубика. – Ты завтра будешь? Девочка остановилась, тихо произнесла, не оборачиваясь: «Да» – и пошла дальше. Оскар проводил ее взглядом. Она прошла мимо своего подъезда и исчезла в арке, ведущей на улицу. Раз – и нет. Оскар взглянул на кубик, зажатый в руке. С ума сойти. Он повернул грань, сбивая цвета. Потом передумал и вернул на место. Ему захотелось оставить все как есть. Пока. * * * Юкке Бенгтссон посмеивался про себя, идя из кино домой. Все же чертовски смешной фильм эта «Турпоездка»[15]. Особенно те мужики, что весь фильм бегали, разыскивая пивную «Пеппес Бодега». А потом один из них провозил своего в жопу пьяного приятеля через таможню в инвалидном кресле: «Invalido». Оборжаться. А может, взять и рвануть вот в такую поездку с кем-нибудь из мужиков? Да только с кем? Карлссон такой зануда, что стрелки часов залипают, – с ним через два дня на стенку полезешь. Морган, как выпьет лишнего, начинает скандалить, а уж там-то он точно нажрется, раз бухло дешевое. Ларри в принципе ничего, если бы не был такой развалиной – и будешь потом его всю дорогу катать в инвалидном кресле, как того мужика: инвалидо.